Гуси, гуси… Повесть о былом, или 100 лет назад

– Да ты бы, хозяин, хоть спросил, за кого мы её сватаем, – продолжил разговор Фёдор.

– И за кого же? – уже с интересом спросил Ашнин.

– Да за Дмитрия Кирсанова.

– Так ведь и ты Кирсанов. За сына, что ли?

– У меня оба сына женаты. И мы Кирсановы-Турчонки, а я за племяша сватаю, за Дмитрия Кирсанова-Петрушкова. Аль семья их тебе негожа?

– Что ты, – замахал тот на него руками. – Эти в деревне уважаемые. Так у них парнишка ещё молодой совсем, какая ему женитьба?

– Обижаешь. Ему уже больше восемнадцати, полгода, как стукнуло.

– Невелик возраст, – хмыкнул Осипыч.

– Ты себя вспомни. Ты – во сколь женился?

– Так это когда было. Теперь времена другие, да и дочку жалко. Была бы мать жива, она бы хоть подсказала.

– А ты у дочери спроси.

– И впрямь, чего это я? А ну, Маша, где ты? Сюда иди, – крикнул он в сторону комнаты, куда убрались девчата.

В комнату медленно вошла Манечка и остановилась у входа. Из-за спины её выглядывали сёстры.

– Слыхала, о чём речь идёт, что по твою душу сваты пожаловали?

Она глянула на всех, сверкнула глазами, зарделась и утвердительно кивнула головой.

– Ты этого Дмитрия Кирсанова знаешь ли?

Она опять молча кивнула головой.

– Растут дети незаметно, – буркнул Осипыч. – Да люб ли он тебе? Отвечай, а не отмалчивайся.

– Люб, батюшка, – выдохнула из себя Манечка.

– Вот те на! – Изумился отец, – когда же ты успела? А может, ты на сносях уже?

У Манечки от обиды брызнули слёзы. Она только помотала головой и выбежала из комнаты.

– Ну вот, теперь дочку обидел, – с досадой пробормотал он.

– Ладно, придётся извиниться, – сказал Фёдор, берясь опять за бутылку. – Я вижу, мужик ты правильный. Если молодые любят друг друга, чего им мешать? Давай лучше обсудим, когда рукобитье устроим да жениха в дом тебе приведём, чтобы ты на него своими глазами взглянул… – При этом он разливал водку по рюмкам. – Давай, Осипыч, выпьем за дочку за твою, умницу и красавицу, – продолжил Фёдор.

Они опять выпили, закусив огурцами, и засобирались домой к Кирсановым, где их с нетерпением ждала Евдокся. Рукобитье назначили через неделю, тоже в субботу, ближе к вечеру.

Глава 9

Рукобитье

Евдокся слушала, поджав губы, как проходило сватовство, и чем закончился сговор. Затем отдала распоряжения для следующего этапа, который был, пожалуй, ещё более важный, чем сватанье. Именно на рукобитье определяли, кого на свадьбу звать, что в приданое за невестой дадут, где будут жить молодые, что им на обзаведение хозяйством дарить. Только на рукобитье суженый впервые мог войти в дом невесты. Уже после того, как ударяли родственники с двух сторон по рукам, парня официально признавали женихом, и на молодых накладывались строгие обязательства.

В следующую субботу, как начало смеркаться, трое саней с прежней троицей сватов во главе, с Евдоксей и Митей, братьями, их жёнами и Митиными сёстрами въехали во двор Ашниных. Все вылезли из саней и сгрудились перед крыльцом, но не просто так, а по обычаю, как веками повелось. Сваты, за ними мать жениха с сыновьями, жених с полдружьями, а там уж детвора.

В этот раз их ждали. На крыльце был не только нарядно одетый Иван Осипович, но весело поглядывала, уперев руки в бока, Манечкина крёстная, Варвара Патрушева. За ней стояли её сыновья, здоровые парни двадцати трёх и двадцати пяти лет. Остальные выглядывали из открытых дверей в сени…

– Ну, что? С чем пожаловали в наш дом? С добром пришли или с бою брать будете?

Вавила, который шёл чуть за Фёдором Турчонком, хмыкнул и начал засучивать рукава свитки, показывая, что он готов и с бою. Сыновья Варвары нахмурились и встали плотнее, но эту быстротечную заминку прервала Евдокия:

– Что ж мы, доброе дело будем с драки начинать? Чать, не басурмане. Давай, Иван, корзину. За вход – откупное есть.

С этими словами она достала из корзины гребень черепаховый с камушками и с поклоном подала его.

– Иди сюда, прикинь, свашенька, хорош ли?

Та степенно спустилась с крыльца и подождала младшую дочь Ашниных, которая, сама сообразив, метнулась в дом за зеркалом.

Варвара воткнула гребень в косу, свёрнутую кольцом на затылке и, осмотрев себя в зеркале, осталась довольная подарком.

– Ох, хорош! – вымолвила она, улыбаясь.

– Тестюшка, а ты что застыл? Тебе тоже есть, что примерить.

Когда Ашнин, с явным интересом на лице, сошёл вслед за Варварой с крыльца, Евдокся достала из корзины чёрный картуз с высоким околышем и лаковым козырьком. И с поклоном подала ему. Тот крякнул от удовольствия, левой рукой пригладил волосы и натянул картуз на голову. Обновка пришлась впору. Он тоже оглядел себя в зеркало, поданное Варварой. По улыбке, расплывшейся на лице Ивана Осиповича, было видно, что с подарком ему угодили.

– Ну, Осипыч, теперь всё… – громким шёпотом высказался кузнец Вавила.

– Скажешь, тоже… Милости просим, гости дорогие, – произнёс Ашнин, жестом приглашая подняться на крыльцо.

– Проходите, проходите, не стесняйтесь, – поддержала его сватья.

Когда Евдокся с сыновьями поднялись на крыльцо, она указала уже Григорию:

– Доставай «гусиху».

Тот, нагнувшись к корзинке, достал трёхлитровую бутыль с узким горлышком, в деревне называемую «гусихой», полную красного виноградного вина.

– Есть и вам, свояки, чем побаловаться, а это на память, и чтоб деньги водились, – она протянула обоим по кожаному портмоне.

Те тоже заулыбались, освобождая проход. Гости и родня Ашниных дружно повалили в избу.

Манечка встретила сватов, Евдоксю и сопровождающих у накрытого, с выпивкой и закуской, стола, с караваем пышного пшеничного хлеба в руках, который лежал на полотенце, блестя в свете керосиновой лампы аппетитными боками.

– Откушайте, гости дорогие, – промолвила она, покраснев от смущения.

– Сначала выпьем, – вмешалась сваха. – Отведайте, бояре, сладкой водочки, а барыни-боярышни – винца красного.