Русский иностранец Владимир Даль

Вскоре по прибытии нашем поехали с ним в крепость Кюмень. Он для нашего отъезду приготовил линейку и двое дрожек.

10 верст ехали мы и уже выезжали из прекрасного лесу, составленного попеременно из гранитных скал, обросших мохом и кустарниками и вдающихся в пропасть долин, покрытых кустами и деревьями, между коими раздается прелестное пение многоразличных птиц.

Проехавши упомянутое расстояние, мы остановились и пошли пешком дальше. Издали уже слышно было величественное падение Кюменя. Мы перешли через малый мостик, ведущий через реку близь водопада, обошедши кругом, взошли мы и на мельницу, стоящую над падением оной реки. Помощую водяного колеса ходят там четыре жернова и четыре ступы.

Посмотревши, как трудно хлеб везде обработан бывает прежде, нежели мы его вкушаем, подумал я: сколь много рук для нас нужно, чтобы вкусить и сей самой простой и необходимой пищи! Из сего более еще я усмотрел взаимную связь человечества и необходимость ближнего своего!»

Запись, сделанная уже за границей, в Швеции:

«13-го числа [июля] были мы с Фёдором Степановичем [Мачульским] в Дрогенсгольме, где мы в хорошей бане два раза купались и были в дрогенсгольмском дворце. <…>

Осмотрев дворец, обедали мы в трактире, а после обеда были в королевском саду и китайском дворце, который наполнен китайскими вещами всякого рода; там есть одна круглая комната, в коей если кто скажет что-нибудь самым тихим голосом у одной стены, у другой стены все слова громко будут слышны. Весьма весело проводим мы здесь дни в Стокгольме!»

Наконец бриг «Феникс» прибыл в Данию. Даль 1-й записал 12 августа:

«Мы увидели, что Копенгаген весьма хорошо и правильно выстроен, имеет улицы широкие и дома довольно высокие, кои имеют хороший вид.

Площадей весьма больших здесь нет, но две площади довольной величины мы видели, на каждой из коих был монумент, один Фридриху 5-му, а другой Христиану IV-му…

Теперь скажу, куда мы ходили.

Во 1-х, к нашему поверенному в делах Исаку Абрамовичу Фон-Брину, он угостил нас завтраком, а потом пошел с нами к директору корпуса г-ну контр-адмиралу Снидорфу, который нас весьма милостиво принял и сказал, что хотя короля теперь нету, ибо он изволил отбыть в Голстинию, – но, что несмотря на всё сие, мы все здешние редкости увидим, ибо он ему сверх сего еще дал средства угощать нас как можно лучше».

Запись, сделанная через день:

«Принц Христиан, имеющий около 35 лет отроду, принял нас так хорошо и дружественно, что ни кто бы не мог принять нас лучше.

Он говорил со всеми как бы с равным себе и обходится весьма ласково.

Наконец он поехал с нами вместе и с музыкой на шлюпках кататься.

Едучи назад, застал нас довольно сильный дождь и как его, так и нас, всех перемочил. Какой другой принц согласился бы для нас единственно мочиться в дожде!

Мы скрылись от ненастья на близь лежащую мызу, принадлежащую некоему англичанину, потом опять поехали в Сорнфрид, где в беседке нашли супругу принца Христиана. Она с каждым из нас говорила, со мной также.

Принцу г-н Фон-Брин сказал, что мой отец датчанин, и посему он меня спросил по-датски, говорю ли я на сем языке; но я по-французски отвечал ему, что я родился в России и посему не знаю оного».

Ответ нашего героя датскому принцу показателен. В. И. Даль, можно сказать, с рождения ощущал себя русским человеком. Позднее в одной из автобиографий Владимир Иванович напишет: «Ступив на берег Дании, я на первых же порах окончательно убедился, что отечество мое Россия, что нет у меня ничего общего с отчизною моих предков». Поэтому, когда руководитель похода С. А. Ширинский-Шихматов стал разыскивать родственников гардемарина в Дании, Даль 1-й отнесся к этому равнодушно; 22 августа 1817 года записал в свой «Дневниковый журнал»:

«Утром же Сергей Александрович взял меня в город, где, во-1-х, купили, что еще нужно было, во 2-х, старался Сергей Александрович отыскать кого-либо из моей родни, но сие было тщетно. Ибо мы нашли некоторого армейского офицера по имени Даль, но его не было дома, а супруга его сама не знала, имеет ли ее муж в России родню или нет.

Мы ее просили, чтобы она, коль скоро муж ее приедет, сказала ему о сем, и буде он родню в России имеет, то может найти его на бриге.

Но сия наша просьба еще последствия не имела».

Из Дании (Копенгаген бриг «Феникс» покинул 1 сентября) русские моряки отправились в Россию. 16-го сентября они приплыли в Кронштадт.

В корпусе Даль не только изучил морскую науку, но и начал писать стихи, не догадываясь, к каким неприятностям приведет его сочинительство. Но это произойдет через несколько лет. А сейчас, в марте 1819 года, мичман Даль 1-й отправляется в путь – к месту своего назначения – на Чёрное море, в Николаев.

Глава 3

Служба во флоте

Первое записанное слово

По дороге из Петербурга в Николаев произошло, казалось бы, малозначительное, но на самом деле очень важное для нашего героя событие, указавшее ему цель жизни и поэтому хорошо запомнившееся. Через полвека В. И. Даль в автобиографии напишет: «Во всю жизнь свою искал я случая ездить по Руси, знакомился с бытом народа. Почитая народ за ядро и корень, а высшее сословие за цвет или плесень, по делу глядя, и почти с детства смесь нижегородского с французским мне была ненавистна, по природе, как брюква, одним одно кушанье из всех, которого не люблю. При недостатке книжной учености и познаний, самая жизнь на деле знакомила, дружила меня всесторонне с языком: служба во флоте, врачебная, гражданская, занятия ремесленные, которые я любил, всё это вместе обнимало широкое поле, а с 1819 года, когда я на пути в Николаев записал в Нижегородской губернии дикое тогда для меня слово замолаживает (помню это доныне) и убедился вскоре, что мы русского языка не знаем, я не пропустил дня, чтобы не записать речь, слово, оборот на пополнение своих запасов».

Только через сорок с лишним лет начал выходить (при финансовой поддержке А. И. Кошелева) составленный В. И. Далем «Толковый словарь живого великорусского языка». Среди множества других есть в нем и такое гнездо:

«ЗАМОЛАЖИВАТЬ, замолодить пиво, мёд, приводить в винное броженье хмелем, навеселить; о квасе, приводить в кислое броженье. || Замолаживать, бзлч. орл. тул. и вост. пасмурнеть, заволакиваться тучками, клониться к ненастью, замывать[3 - Не вообще ли, о перемене погоды, от молодик, молодой?»]. – ся, начинать бродить, переходить в броженье; || быть замолаживаему. Замоложаветь? тмб. пен. захмелеть; опьянеть. Замолодеть? олон. о солнце, покрываться белыми тучками (не замолаживать ли?).

Николаев

Прибыв в Николаев и приступив к выполнению обязанностей мичмана, Даль 1-й стал всё яснее понимать, что для службы во флоте он не пригоден из-за подверженности морской болезни. Она отчетливо дала о себе знать во время тренировочного похода русской эскадры, состоящей из четырех кораблей, в июне – сентябре 1820 года. В команду одного из них, фрегата «Флора», входил мичман Даль 1-й. 13 июня он записал в путевой дневник: «Вчера и сегодня – два злые дня для меня; ветр свежий, и я уже брожу без головы. Неужели я весь свой век буду мучиться, таким образом, не будучи в состоянии помочь самому себе? Не только не приносить ни малейшей пользы отечеству и службе, но напротив того, быть в тягость самому себе и другим? Неприятная, сердце оскорбляющая мысль – надобно ждать облегчения от времени (если это возможно) или искать другую дорогу…» Огромным облегчением – наконец-то мучения кончились – пронизана предпоследняя запись в путевом дневнике, сделанная 9 сентября 1820 года: «Конец, и Богу слава! Якорь отдан, мы уже в своем месте на глубокой пристани». Красноречива и запись следующего дня, последняя в дневнике: «Вчера ввечеру же, наняв подводы, отправились благополучно на ночь в путь. Сегодня поутру, часу в девятом, приехали домой – кто был некогда в разлуке с милыми и был так щастлив вкусить опять благополучное свидание – тот знает его очарование, тот только может судить и о нашей радости!»

Даль 1-й пытался выйти на «другую дорогу», но сделать это сразу ему не удалось. В автобиографии 1868 года он написал: «Я родился в Лугани 1801 г. 10 ноября, в один день (года) с Лютером и Шиллером. Оттуда отца перевели главным доктором и инспектором Черноморского флота в Николаев, нас двоих братьев свезли в 1814 (правильно: в 1815. – Е. Н.) году в Морской корпус (ненавистной памяти), где я замертво убил время до 1819 года и отправился обратно мичманом. Меня укачивало в море так, что я служить не мог, но в наказание за казенное воспитание должен был служить, неудачно пытавшись перейти в инженеры, в артиллерию, в армию».

Волей-неволей приходилось служить во флоте. Но не всё для молодого человека складывалось печально. Случались и радости. Юный мичман предается творчеству: пишет стихи (дилетантские, правда), сочиняет пьесы. То, что вышло из-под пера, Владимир Иванович читает своим знакомым.

Кто же, помимо родителей, сестер и братьев, входил тогда в ближайший круг общения нашего героя? Первым назовем астронома Карла Христофоровича Кнорре. Ему позднее В. И. Даль посвятит свою «Сказку о Шемякином суде и о воеводстве и о прочем; была когда-то быль, а ныне сказка буднишняя». Кнорре сначала поступил на богословский факультет Дерптского университета, но в ходе обучения познакомился с профессором Василием Яковлевичем Струве и увлекся его геодезическими работами, в которых помогал профессору, а также его астрономическими исследованиями. В астрономии Карл Христофорович настолько преуспел, что, когда в 1820 году в Николаеве была открыта обсерватория Морского ведомства, В. Я. Струве предложил назначить ее директором своего ученика. С этим предложением согласились. Владимир Даль любил бывать в обсерватории в гостях у своего друга.

В круг общения Даля 1-го в Николаеве входил также Ефим Петрович Зайцевский. В 1818 году он, восемнадцатилетний юноша, был принят во флот гардемарином, за два года дослужился до мичмана. Зайцевский, как и наш герой, писал стихи, в середине 1820-х годов начал печататься. Успел опубликоваться в альманахе «Полярная звезда», издаваемом декабристами Александром Бестужевым и Кондратием Рылеевым. Ефим Петрович во время русско-турецкой войны 1828–1829 годов служил на корабле «Париж», принял участие в знаменитом морском сражении под Варной и в штурме самой крепости. За проявленную отвагу и полученное ранение (разрывной пулей в руку) был награжден Георгиевским крестом 4-го класса и золотой саблей с надписью: «За храбрость».

Еще один николаевский литератор – Анна Петровна Зонтаг (урожденная Юшкова). Она писала прозу для детей и переводила сочинения иностранных авторов. Анна Петровна состояла в родстве с В. А. Жуковским (была дочерью его сводной сестры Варвары Афанасьевны Юшковой). В 1817 году вышла замуж за капитан-лейтенанта Черноморского флота Евгения Васильевича Зонтага и уехала жить к нему в Николаев, расставшись с родным селом Мишенское Белёвского уезда.

А. П. Зонтаг

С тем, что выходило из-под пера нашего героя, в Николаеве были знакомы многие. Его стихи распространялись в списках, а пьесы ставились. В. И. Порудоминский пишет:

«…по крайней мере, одна из Далевых комедий была поставлена. Это не так мало для Николаева, для “портового заштатного города” (как Даль его называл), где и артисты – любители, и публика наперечет, и все больше или меньше друг с другом знакомы.

В какой-то зале, в собрании или в частном доме, николаевская публика смотрела “Невесту в мешке”, комедию мичмана Даля 1-го»[4 - Порудоминский В. И. Даль. М., 1971. С. 51.].

Полное название комедии – «Невеста в мешке, или Билет в Казань». Действие происходит в доме старого богатого помещика Петушинского, прежде служившего при дворе. У него гостит майор Архипов, который очень хочет свою племянницу Лизу выдать замуж за Петушинского, а приданое девушки (20000 рублей) забрать себе. Лизу любит молодой офицер Горлицкий. Девушка отвечает ему взаимностью. Горлицкий, нарядившись в торговца-еврея, приходит в дом Петушинского, прячет возлюбленную в мешок, где до этого был товар, и уносит ее с собой. Билет в Казань, куда так стремился неграмотный денщик майора Хамет, подписанный без прочтения Архиповым, на деле оказывается разрешением на брак Лизы (“билет” написал Горлицкий). В конце молодые после венчания являются к майору и договариваются с ним так: он отдает им из Лизиных денег 10000, а другие 10000 оставляет у себя.

Арест и суд

Комедия «Невеста в мешке» написана в 1821 году. А годом ранее произошло событие, существенно повлиявшее, можно сказать, на всю жизнь нашего героя. В Николаев приехала двадцатилетняя красавица Юлия (Лия) Михайловна (Мойшевна) Кульчинская (урожденная Сталинская). Она выдавала себя за полячку. Делать это ей было нетрудно. Известный мемуарист Филипп Вигель, служивший в 1820-е годы в Бессарабии, в своих «Записках» дал портрет Юлии-Лии:

«…Была она сначала служанкой в жидовской корчме под именем Лии или под простым названием Лейки. Она была красива, ловка и умением нравиться наживала деньги. <…> Надо было переменить веру; с принятием святого крещения к прежнему имени Лия прибавила она только литеру “ю” и сделалась Юлией Михайловной. <…> В ее наружности ничего не было еврейского; кокетством и смелостию она скорее походила на мелкопоместных польских паней, так же, как они, не знала иностранных языков, а с польским выговором хорошо и умело выражалась по-русски».

А. С. Грейг

Кульчинская привезла в Николаев партию леса. Сразу договориться с адмиралтейством о покупке древесины ей не удалось. Но молодая женщина проявила настойчивость, добилась встречи с высшим начальством.

Тогда главнокомандующим Черноморским флотом и портами, а также военным губернатором Николаева и Севастополя был 45-летний контр-адмирал Алексей Самуилович Грейг. Его военно-морская карьера началась в момент появления на свет. Крестная мать, императрица Екатерина II, при рождении пожаловала ему чин мичмана.

Ю. М. Грейг