Русская философия. Анализ истории. Том 2

Можно и нужно сказать немного не адекватно для нашего ума. Если спросите у математики (у математического образа мировосприятия) кто для неё Бог, то в естественном для неё модусе функционирования для её естественной сферы обозрения Бог будет представлен берегом

или отсутствием перемены течения вод

(она укажет на берег, на то, что оная не может подвергать анализу, но при этом имеющему влияние) и на этом наши познания о Боге с помощью математики будут исчерпаны, ибо о чем-то большем такие «щупальца» математики нам поведать не в состоянии или как-то иначе оная о Творце говорить не может – но только посредством свойственных ей природных инструментов, а что там на этом берегу делается – это же вне области её компетенции.

Почему-то находятся такие знатоки, которые пытаются претендовать на большее, в то время как это большее – иные сферы-области природы человека, в коих нужна специализация иных инструментов, иных человеческих органов познания Божественного. То есть познание посредством иных граней мировосприятия в частице, вдунутой человечеству в лицо Адама. Есть другие органы чувств, естественным для которых будет более полное выражение Бога, обозреваемого уже возможностями, находящимися за природной гранью математического образа мировосприятия, но за гранью их обозрения так и останется всё остальное, что оказалось вне области досягаемости теперь уже этого берега. Мы этими щупальцами чувствуем твердую дверь, за которой имеют место быть какие-то иные твердости или предметы в пределах их восприятия, но отношения между этими предметами щупальца не распознают. Например, если наша душа видит Ангела, то математический анализ его описать не может, ибо это в сфере возможностей обозревать духом. Также как невозможно с помощью чувств распознания вкусовых качеств продукта питания созерцать то, что вне сферы природного освидетельствования – небесные светила в ночном небе. И так далее. И тут виден самый важный ответ на извечный вопрос о первичности души или тела. Что первично в нас: течение эволюции тела на протяжении миллиардов лет (то, что исповедует нам диалектический материализм) или же всё-таки душа, пребывающая в радости? Это также как, если вы залезли в воду и пытаетесь ответить на вопрос: «Был ли мокрым всегда?» «Что первично для меня первородный грех или всё же человечество?» Понятно, что до этого момента вы уже были в этой реальности, только Вас не было в воде. Но, даже пребывая в воде, приоритеты остаются теми же – тело и его здоровье важнее. Только в нашем случае, тело – это сама душа и ее здоровье важнее даже здоровья физического. То есть счастье людей так и останется только в безотрывном единстве с «берегом», то есть с Богом, ибо душа жаждет быть там, где она родилась, где ей более всего естественно – вне этих вод. Счастье, причем надо обязательно добавить от единения с Богом во Царствии Небесном, так и остается естественной нормой человеческого бытия. Так прошло эволюционное становление в течение всей истории.

1.0.2.-53. Итак, подобное входит во взаимодействие только со своим подобием и быть сопряженным может только со своим же подобием опосредовано соответствующих подобий в природе эволюционного усложнения. Узреть Божественное можно только подобием Божественной Природы в естестве человека – высшей инстанцией в нашем организме. Всё остальное является также богообщением подобного Богу естества человека с Самим Им, но посредством Его косвенных проводников-посредников. Это представлено нам через возможности нашего организма воспринимать лишь то Божественное, Которое оказалось в поле зрения в специфическом виде, в области адекватного постижения свидетельства о Творце – это какое-то специфическое свойство береговой линии и в определённых возможностями природы тела пределах ограничения

. То есть нам открывается лишь та реалия Естества Бога в посреднике, подобие которого мы несем в себе хотя бы в той малой степени, в какой мы принимаем участие в Божественной жизни Святой Троицы; в пределах тех возможностей, кои открываются Частицей Естества Божественной жизни, вдунутой в лицо Адама Богом сразу после сотворения. Тут чудес нет и не надо их ждать по наивности своей, ибо оные научными быть не могут (не надо нам такие вопросы задавать). Тогда возникает вопрос, что мы можем видеть? Вот сядем на лавочку и поразмыслим. Хотим увидеть Бога и что нам будет открыто? То есть к чему мы должны быть готовы, пытаясь созерцать Божественное? Какой образ мы должны быть готовы воспринимать?

Вот сосед помогает престарелой бабушке – колит дрова. Мы видим действие – подвиг жертвенности и называем это добром. Бог если есть, то он добр и мы также должны видеть это действие – жертвенное служение, самопожертвование ради слабого. Сосед может быть похожим на чудовище, но изображая его добрую природу духа на рисунке, мы можем выразить лишь изображением этого жертвенного действия, ибо только в этом случае он воспринимаем как доброе (то, что он чудовище тут же уходит на последний план). То есть Бога мы можем видеть только в Его благотворном промысле, в действии – какие-то иные образы Его автоматически должны отпадать, как второстепенное, что мы и сделаем то, что изначально нам предопределено – отбросим всё то, что мешает видеть Господа. Иными словами то, как представится перед нами вид Божественного нас уже не будет смущать – какой есть, такой и воспримем, лишь бы было это жертвенное делание. И если сделать его фото как-то иначе, то доброе уходит из поля зрения в небытие и сливается с реальностью окружающего. Итак, Бога мы видим в Его творческом труде, в Его в проявлении жертвенности – в Его действии отдавать слабому и этим животворить слабого, нести у слабости послушание

. Отсюда нам открывается природа Божественного экстаза

– в самом процессе уничижения ибо «совершенство личности заключается в отдаче. Как от природы "отличная", как "не природная" (от авт.: инородная природе, ибо природа живет притоком энергии), как личностная, она выражает себя в отказе от бытия для самой себя. Это – истощание Личности Сына. "Вся тайна домостроительства, – говорит святой Кирилл Александрийский, – заключается в истощании и уничижении Сына Божия". Это – отречение от Своей собственной воли не есть определение или действие, но как бы само бытие Лиц Святой Троицы, имеющих только одну волю, присущую общей природе». То есть сам этот процесс жертвенной отдачи – это следствие экстаза некончаемого акта любви, доставшийся нам в виде далёкого отголоска в семейных отношениях между мужем и женой, и Богом

. Радость в экстазе – образ нашего мироздания и оный предполагает насыщенность всем необходимым, конечной целью всех побуждений и человек не ценит все то, что ему мешает быть в этой радости – человек становится жертвенным от переизбытка счастья.

Далее, мы усилим экстаз, то есть добрым мы назовем более высокую быстроту проведения этой колки дров и, наверное, лучше всего будет движение со скоростью света (более добрее или максимум доброты). Далее сосед, если он хочет быть ещё добрее, то должен быть наделён ещё и другим качеством – он не должен у старушки просить ничего ни есть, ни пить. Далее, если ещё более добрый, то он не должен даже отдыхать ни днём, ни ночью, ни зимой ни летом – только творить своё жертвенное дело – отдавать. Ведь так от него добра ещё больше. Причём отдавать во все стороны без всякой очерёдности, то есть одновременно, иначе Он будет иметь толику слабости. Далее у доброго должны быть соответствующие его физиологические особенности: так как глаза смотрят лишь в одну сторону, то глаз у Него должно быть либо множество, либо Ему это без разницы – то есть глаза не нужны; у Него нет носа, ибо нет дыхания для насыщения крови кислородом; нет рта для еды и зубов – ведь Бог только отдаёт, как Абсолют жертвенного служения, то есть нельзя Ему поглощать даже малую толику чего-то. Далее жертвовать собой во все стороны он должен будет одинаково, чтобы было справедливо. Теперь, если он будет излучать тепло, то опять он будет добрее, нежели он будет холодным, то есть ему нельзя это тепло забирать из окружающей среды. И чем теплее он будет, тем он добрее (то есть высота температуры не имеет верхнего предела). То же самое касается и света, исходящего от него. То есть, если он будет ещё и светить, то тоже будет ещё более хорошим. То есть опосредовано представления о добре и исходя из физических потребностей организма, мы все ближе и ближе продвигаемся к максимальному образу. Мы видим, что все сильнее и сильнее вырисовывается контуры абсолюта. Вырисовывается нечто шарообразное и сияющее и дающее свою жертву во всех смыслах понятия добра. Вот такие установки. И, как бы антропоморфным тут и не пахнет, точнее антропоморфия здесь заложена, как уникальная специализация явления Божественного, адаптированного к земным условиям и к данной ситуации немощи старушки (ведь только голова является организмом, а остальное – части тела), также здесь заложены образы всех форм жизни Вселенной. Есть ещё некоторые важные аспекты, которые более отчётливо нам нарисуют то, каким должен быть Бог, когда мы Его увидим через посредники, но этого уже достаточно. Хотя нет, одно необходимо помянуть. Дело в том, что сильно быть жарким нашему кольщику дров нельзя, ибо можно поджечь жилище старушки. Тогда ему надо быть там, где его жар безопасен. Лучше всего ему надо оставаться далеко – это тоже проявление доброго.

Просто древние это указывали более упрощенно и в назидание молодым на их повседневном понятийном языке мировосприятия. Ведь в те времена всё вокруг воспринималось как чудо Божье. К примеру, в некоторых странах люди узнали, что есть воздух только 100-150 лет назад, а так птицы летали для них сами по себе, как Ангелы. Для них чудо было естественным также как пообедать. Вот на каком уровне мышления мы были совсем недавно. Ныне мир уже изменился и формы исповеди Бога вместе с ним стали иные.

Теперь остаётся посмотреть вокруг и поискать то, что нам дает жизнь, увидеть фотографию или икону подвига. Итак, в наше поле обозрения, к примеру, попадают эти цветы – нет, хотя и похожи на нарисованный нами образ, но они борются за своё существование, животные – тоже нет. Луна круглая, но тоже нет, ибо холод от неё. Остаётся Солнце. Да, это подходит под все наши определения. И как бы за обозреваемым солнечным диском не прослеживается душа и дух. То есть мы можем видеть только некоторое внешнее проявление внутренней природы в прообразе границы в чистом виде, мы видим проводник Божественного, ибо плоть может созерцать только своё подобие – плоть Бога. Мы видим Бога в проводнике и принимаем образ проводника Его к нам. То есть Солнце – это одна из множественных граней Божественного, то есть это наверное Тело Бога, доступное для зримого восприятия человеком и мы внешенй природой подражаем Солнцу, а внутренне остаемся с Ним.

Вот как сказано царём Давидом: «…Единою кляхся о святем Моем, аще Давиду солжу? Семя eго во век пребудет, и престол eго, яко солнце предо Мною…» (Священное Писание. Псалтирь, 88 псалом, стих 36) То есть Бог сравнивает престол царя Давида с Солнцем, как ещё одной формой свидетельства о Себе во Вселенной.

1.0.2.-54. Поэтому древние не лгали, рисуя Дедушку на облачке – эта правда не могла иначе восприниматься и в ней Истины больше, чем в самом последнем научном исследовании. Старичок с нимбом – антропоморфированное изображение Солнца, сияющего сквозь облака. Именно так выражается Творец понятийным языком природных явлений и именно к этому следует быть готовым, чтобы созерцать Божественное опосредованно органов чувств, воспринимающих мир в данных сферах всеобщего. В каких-то иных сферах реальности, более высших, нам открываются уже иные формы образов Божественного и понятно, что оные всё более и более будут нам напоминать нас самих

. Остаётся только антропоморфировать Божественный подвиг, сделать Его доступным для нашего мировосприятия, как это неизбежно выразилось на мировосприятии древнего человека, на его примитивном понятийном языке, на котором до сей поры говорят многие современные духовники Церкви. Никаких чудес нет – всё логически правильно выверенная цепь суждений.

Бог даёт нам Свои энергии, явленные в виде Солнца. То, что оказалось в области возможности постижения ограниченной человеческой природой чувств, то мы и можем созерцать, а всё остальное сокрыто за этой стеной ограниченных возможностей природы органов чувств. Всё что-то за гранью – продукт нашего опыта душевного и духовного, из чего строится мировоззрение. Мы чувственно воспринимаем ладонь товарища, но межличностные отношения с ним – компетенция не тела, а только души. Формы святости и подвига, то есть формы Божественного проявления, в Своих выражениях на православных иконах наиболее адаптированы к человеческому мировосприятию, к его конкретным чаяниям и жизненным ситуациям. (07.01.00) Но, несмотря на нашу природную ограниченность, что-то более этой ограниченности не востребовано, ибо даже тем, что имеем, мы не пользуемся в должной мере. Ведь все свойства Божественного Естества так и остаются реальностью, благодаря которой мы живём, хотя мы такие, какие есть и несем в себе печать абсолютного ничтожества греха в точке. С одной стороны, если человек позиционирует себя в Замысле Божьем, то даже абсолютного ничтожества точки достаточно для того, чтобы мир оказался в естественном для него месте – лежал под человеком. Ничтожество точки обнаруживается в тот момент, когда человек позиционирует себя как-то иначе. То есть мы подражаем Богу в сути и через Вершину вершин, а не в том, как Он проявляет Себя во внешнем мире – в абсолютном стеснении ограниченности. То есть, что изображёно на иконах? На иконах изображена радость Царствия Небесного, стимулирующая подвижничество, жертвенное служение, осмысленный подвиг утверждающий победу над судьбой, а потому икона всегда остаётся окном в жизнь вечную, проводником к источнику (сам проводник источником не является). В принципе, тоже самое зрим, когда смотрим на Солнце, то есть это тоже икона, показывающая жертвенность. То есть вечность через эти различные окна-проводники на нас имеет влияние, распознанное опытом людей, когда оные были в торжестве в духовной брани в течение многих сотен лет и даже тысячелетий. Ради чего-то иного икона теряет смысл. Что мы можем видеть, созерцая Бога? Только живую Личность, то есть наше подобие, то есть мы накладываем трафарет-шаблон своей природы и обращаем внимание на то, что попало в поле зрения этого шаблона – и вокруг ищем личностные черты, а именно само Его действие жертвенности через проводников Своих

. Он есть, как бы, ноль греха и максимум истечения блага через окна-проводники. Поэтому мир для нас представлен в пределах этого трафарета-шаблона, а все то, что за его пределами – все это ускользает от нашего восприятия, но это не означает, что этого ничего нет

и это не означает, что оное не действует или распознание этого действия явится позднее. Исходя из всего сказанного, следует важное. Для того, чтобы вновь обрести Царствие Небесное необходимо постоянно активировать то качество нашей природы – её высшую грань-шаблон-трафарет, которая позволит воссоединиться вновь к Его Естеству не так, как это сейчас, а в том в прежнем образе.

1.0.2.-55. Вот что сокрыто за пределами шаблона. «И изгнал Адама, и поставил на востоке у сада Едемского Херувима и пламенный меч обращающийся, чтобы охранять путь к дереву жизни.» (Быт.3:24) То есть вход во Царствие Небесное лежит через то подобие в святости Херувиму, который стоит возле Входа в Рай. Просто может возникнуть мысль о том, что следует построить космический корабль и влететь в Звезду на нём – цель человечества достигнута. Хотя конечно, освоение космоса лежит именно через эту Голгофу или по пути в прообразе ее, а именно для этого необходимо войти в Солнце, как через тот самый Вход, но это остается только чистой формальностью, то есть речь не идет только о теле, но о душе в первую очередь. Ибо первый Адам был низвергнут из Рая именно по этой же причине, ибо он, после общения со змием, там пребывал уже чисто формально. Дух уже был далеко, а потому остерегаясь всяких случайностей, не предусмотренных научным опытом мы, пребывая внутри жаркого Солнца, будем как Адам прикрывать свои слабости-наготу, защищаться от всего того, что покушается на нашу жизнь, поражённую грехом. Будет суета противостояния всем видам воздействия внутри Звезды, но желанного общения с Богом не будет. А ведь именно это качество бытия является ключевым, в котором «не место красит человека, а человек место».

1.0.2.-56. Далее интересный для изучения момент. Священное Писание нам говорит о том, что Бог поставил у Входа во Царствие Небесное «Херувима и пламенный меч обращающийся», если мы посмотрим на Солнце не защищённым глазом, то поймем почему меч пламенный и при этом обращающийся, ибо увидим как бы пламя, которое плавает, обращаясь по солнечному диску. Наверное, поэтому древний так написал – иного ему было не дано видеть чувственно. В этом же образе формируется всякое иное даже научное утверждение. Какими были Солнце и Луна до грехопадения, нам земным представить невозможно, ибо мир свидетельствует не о порядке и его законах, а о совсем ином – о любви. Это, как бы, цветок мать-и-мачеха. Если мы смотрим на него с обратной стороны лепестков, снизу соцветия – мачеха, а если сверху – ласковая мать. Отсюда название цветка. То, что предстает перед нашим телесным взором – мачеха, ибо понуждает нас к труду в поте лица, чтобы видеть мир сверху – так, как нам естественно его видеть для того, чтобы жить в объятиях ласковой мамы. Говорить о том, как было изначально, каким был мир Рая, насколько он был ласковый – трудно даже представить вне молитвенного общения с Богом.

Царствие Небесное абсолютно безгранично. Пределами и границами самых различных форм стала наделена наша Вселенная, получившая поражение грехом

. Оказался ограниченным в свободах и сам человек опосредовано ограниченных возможностей своей плоти. Так как природа человека двоичная

, то и ограничение это только там, где ему свойственно быть, а именно чувственно распознаваемой во всех гранях части его естества, пораженного грехом. Понятно, что образом абсолютного ограничения грехом может быть только бесконечно малое пространство во грехе – это точка. Величина её равна нолю, но присутствие Божественного в пределах этой точки-Вселенной есть и оно не сковано этим абсолютным ограничением – влияние Оного бесконечно. Счастье – это не форма, а состояние духа, а потому своим счастьем не замечает этой скованности, а потому влияние через такое абсолютно малое ограничение в том же абсолюте полноты явлено бесконечностью, хотя и в пределах даже этой точки. Стеснение распознает только дьявол, как носитель греха. Поэтому изначально следует сказать каким было самое первичное ограничение в пределах нашей, поражённой грехом природы. Оное наделено в полноте и свойствами бесконечности Царствия Небесного, Его абсолютным постоянством, и свойствами грехопадения в абсолютно ограниченных пределах специфических возможностей вместить в себя Божественное, свойственных природе мира. Понятно, что, с позиции научного анализа и свойственных ему естественных ему инструментов познания, самым элементарным и начальным состоянием Вселенной могла быть только точка, которая несет в себе и элемент постоянства, и выражение, и абсолютной чистоты от греха, и с другой стороны общность с воспаленной грехом природой. А это присутствие Божественного возможно, как мы выяснили ранее, лишь при одном условии – есть постоянная, нескончаемая жертва. В противном случае, сие было бы жертвенной пустотой, которая нами характеризуется как злое

. Таким образом, в точке без величины греха, естественное для нас выражение этого смысла – излучение энергий жизни. Когда же точка вбирает в себя, то появляется величина греха в прообразе его ничтожества и границы в чистом виде. С одной стороны, все стремится к единству, то есть движется к точке, то есть несовершенство движется к совершенству в процессе всех видом становления. С другой стороны, Совершенство всегда жертвенно, а потому оное питает всё вокруг собой и благодаря этому все вокруг имеет место быть. Два образа совершенства, не смотря на их противоположности, дополняют друг друга и определяют мироздание как бытие. Благодаря чему имеем два в одном и излучение, и поглощение. Именно это ограничение, а точнее его образ-форма-точка формирует все остальные многовариантные множественные подобия-прообразы, ставшие планетами, галактиками

. Просто как-то иначе в данном контексте природы Вселенной эти прообразы-подобия выразиться не могли бы. При этом следует сказать, что само по себе Солнце тоже должно быть точкой, а то, что мы видим – суть уже то, что более всего естественно нашей чувственной природе. Мы видим производное от излучения и возрастаем в потреблении его, ибо нам постоянно мало – таково естество жизни, которое всегда стремится к большему. Царствие Небесное остается присутствовать везде и в каждом уголке мира и во все времена, а поэтому именно эта составляющая обнаруживает себя в каждой частице мира, в каждой волне. Отсюда ясно следует, что Солнце – это не Бог а Его посредник. Межличностное общение с Ним происходит в прообразе двойственности: Он отдает Себя, а мы идем к Нему, чтобы отдать Ему себя. (Если будете в Троице-Сергиевой Лавре зайдите в Московскую Духовную Академию и поклонитесь памятнику профессорам, преподававших некогда в этих стенах. Вы заметите на западной стороне мраморной плиты, что годы кончины многих из них либо 1937-1938, либо 1961-1964. Вот такая была у нас оттепель).

1.0.2.-56.2. Святой Ириней Лионский в пятой книге «Против ересей», в главе 9, п.1 говорит следующее: «… совершенный человек, как я показал, состоит из трех – плоти, души и духа; из коих один, т.е. дух спасает и образует; другая, т.е. плоть, соединяется и образуется, а средняя между сими двумя, т. е. душа, иногда, когда следует духу, возвышается им, иногда же, угождая плоти, ниспадает в земные похоти. Итак, все не имеющие того, что спасает и образует в жизнь, естественно будут и назовутся плотью и кровью, потому что не имеют в себе Духа Божия».

Итак, самое первое и важное, на чём стоит философское суждение об истории – чувственно осваиваемая многогранность двоичности (с точки зрения логического анализа, а на самом деле, следуя Православному догматическому богословию их три) природы человека. Это мы установили в предыдущих суждениях, когда создавали собирательный образ этой двоичности природы. Продолжим это далее. Остаётся дать некоторые качественные характеристики каждой из этих составляющих. То есть надо ясно выявить, как оные проявляются в окружающем мире. Нам это важно, ибо вне созерцания Бога больший приоритет какому-то из этих двух полюсов создает злокачественный крен, выкристаллизовывает разное влияние на умы и разное формирование истории, как науки и ведет или к погибели всего. Только вкупе с богообщением всякая исследовательская работа утверждает вечность души и только через это ведет к вечности жизни на земле. Это важный научный аспект – тоже обозреваемая реальность, с которой надо считаться в самую первую очередь. Ведь в ней явлены нам некоторые качества и свойства каждой из двух природ человека.

1.0.2.-57. а) Одна составляющая нашего естества хочет есть и спать, получать плотские удовольствия, исходящие от симуляции борьбы с течениями жизни. Другая наоборот, стремится быть там, где естественно ей быть по причине подобия и родства

. Если одна в чем-то находит своё умиротворение, то другая всегда бунтует против такого положения вещей, испытывает напряжение и страдания. Так альпинист, к примеру, стремится к вершине горы (где актуализированы свойства Божественного, простор и бесконечность вокруг, ощутимы явно), при этом истязая свою плоть перегрузками, голодом, холодом и постоянным риском. Боксёр выходит на ринг, также испытывает перегрузки и получает множественные микротравмы головы и тела, чтобы завоевать первенство. Культурист поднимает тонны груза за тренировку, чтобы придать красивую форму телу, стремится уподобиться Богу в могуществе своей силы и красоте строения тела. Парашютист на полторы-две минуты хочет уподобиться Ангелам Божьим в состоянии полёта. Монах уходит в тайгу, обрекая себя на одиночество и трудности жизни в тяжёлых условиях. Эстет бунтует против того, что в некоторых местах здания Большого Театра осыпалась штукатурка. И так далее. То есть, чтобы обрести единение с идентичной душе Природой, опосредовано приобщения к одному из Божественных Свойств, человек жертвует другой составляющей себя – физической. Терпит неимоверные перегрузки, рискует здоровьем и даже жизнью, побеждает страх. И наоборот, когда тело спит и много ест, то живая душа страдает, мучает совесть, человек ненавидит себя за слабость перед искушением и так далее. То есть тут следует сделать важный вывод о том, что иметь счастье и радость духовную одновременно с плотским удовольствием невозможно – либо плоть страдает и душа в радости жизни, либо душа мучается из-за того, что телу хорошо. Уже изначально, тут никак нельзя строить иллюзий, ибо настоящее счастье всегда трудовое, оное идет вкупе с физическими нагрузками – это заложено в самой природе, так как заповедано Богом по грехопадению, а Бог не может желать человеку иного, чем Он Сам – кроме счастья. Также как и тот факт, что духовная радость во Царствии Небесном несовместима с утехами плоти. Отсюда вспоминается сказочный сюжет, в котором стоит богатырь возле камня с надписью: «Налево пойдёшь – богат будешь. Направо пойдёшь – счастлив будешь. Прямо пойдёшь – погибнешь». В том-то и дело, что счастье и богатство там, где как раз страдание в подвиге. Это же выразилось на Голгофе Иисуса Христа.

В момент биологической смерти, по логике вещей, каждая составляющая двоичной природы человека возвращается в свою естественную среду по природному подобию: душа занимает то место, куда всю жизнь стремилась, а плоть туда, к чему более всего тяготела

.

Это двоичное качество естества людей заявляло о себе во все времена истории, стало основанием всех побуждений и устремлений древнего человека, выразившееся в его образе жизни и в ритуальных священных действиях, призванных организовать стремление к перегрузкам ради духовного торжества и направить стимулированный внутренней радостью и счастьем любви подвиг каждого в одно общее жизнеутверждающее русло всего сообщества, находящимся в общем духовном единении. Иными словами, оставалось упорядочить счастье каждого в борьбе всего сообщества за жизнь. Человечеству важна не сама цель, а процесс её достижения, в котором цель сама приложится, как ещё одна только лишь составляющая грань праздника жизни.

Если одна природа торжествует, то другая испытывает перегрузки и напряжения. (07.01.00) И видать по всему, в отличие от животного, человеку душевные перегрузки терпеть гораздо более болезненно, раз он изначально постоянно избирал такой себе путь – путь физических страданий и мучений во имя душевного комфорта. То есть стремился всегда туда и желал жить так, чтобы душа его испытывала максимальное с одной стороны сокрушение духа от своей беспомощности (как жертва Богу) и тяжбу от природной немощи плоти, а с другой стороны, раскрепощение и радость от единства с Творцом. Именно по этой причине, человек рисковал везде и, как показывают раскопы, делал то, что ему более всего тяжело

. Да, может не надо далеко ходить в древнейшую историю – сколько на Руси было подвижников благочестия, как они жили, как они ущемляли себя во всем, как постились и как носили на себе вериги или строили величественные монастыри. Оказывается все это не ново, а старо как мир. Многое ныне изменилось, но зримые перемены не посягают на сущность живого, но так и остаются лишь формальностью и в сфере формальностей, ибо Сущностный Наполнитель так и остается во главе угла. Поэтому накопленный опыт хранения единства с Самой Сущностью Божественного передан нам по наследству от самого изначального акта творения человека через земное бытие древних. Потому единение с Ним нуждается в стимуляции в той же степени, в какой оная пребывала изначально и благодаря чему вообще живое зародилось на Земле. Не изменилось основное качество человека – потребность быть там, где более всего опасно и тяжело

, ибо только лишь через сие безошибочно распознается то высшее счастье, которое невозможно затмить никакой болью или горем, или тяжестью. А человеку с его набором достоинств везде опасно и эта слабость становится достоинством, чтобы восстанавливать утраченное богообщение. Сие есть ключевая линия становления эволюции, а поэтому неизбежно будем ей следовать в самых сложных природных условиях вечной борьбы или даже при зримом отсутствии оной

. Нам надо следовать за Христом, то есть по собственной воле идти на страдания, как прообраз Христовой Голгофы

, чтобы жить вечно – в противном случае жизнь заставит идти на Голгофу насильно – либо неизбежны войны, либо изменится климат и все остальное вместе с ним.

б) Эта линия бытия распознаваема в каждой микроне бытия, но наиболее наглядно ее видно из следующих наблюдений (кстати, суждения сии нам пригодятся ещё много раз, ибо линия сия наделена свойством многогранности и для освящения каждой иной, новой исследуемой нами грани придётся к нему возвращаться вновь ниже по тексту). Итак, пусть обыкновенная палка выведена в вертикальное состояние равновесия. Если её отпустить, то по логике вещей оная упадёт. Но в жизни, как раз все иначе – палка стремится, как бы, восстанавливать равновесие после всех воздействий на неё. Казалось бы, что легче из двух: бороться за равновесие или нет? Понятно, что выдерживать вертикаль равновесия тяжелее, ибо это постоянное напряжение сил, но именно это и есть утверждение жизни

. Под палкой в вертикальном положении подразумевается здоровье людей, на которое постоянно ежесекундно происходит покушение и оное постоянно восстанавливается от их воздействия. Эта странность поведения – есть лишь видимая часть айсберга, созерцаемая посредством природы, воспаленной грехом, для коей естественно и логически обосновано только падение. Эта видимая часть айсберга свидетельствует о том, что есть некий активатор такого поведения, вне коего нет возникшего образа бытия в равновесии. (07.01.00)(982 п. Р.Х.)(жизнь там, где ее быть не может) Пребывать в положении вертикали – самое тяжелое и проблемное, но, как оказывается, именно это имеет место в бытии и именно оное востребовано равновесием, то есть жизнью и для побед над смертью. Сам Бог таков есть, что Его бытие не вписывается в логику вещей, но Он противостоит, Он есть. В этом же Его прообразе стоит цветок на тоненькой ножке стебля, хотя логичнее, удобнее и безопаснее лежать на земле. Иными словами, видим мы, что именно в природе вещей живого бытия заложено это стремление быть в более тяжёлом, более трудном, а потому сие исповедует себя в том, что человек стремится туда, где ему более всего трудно – на вершину горы в прообразе Голгофы Христовой, в торжестве в бою к победе жизни над смертью

. Человек рад видеть не выгоду или блага мира сего, а любовь и любящее его сердце, следующее за ним на Голгофу. Так как жизнь уже есть сама по себе проблема и трудность, то надо в любом случае в этой трудности торжествовать над собой счастьем и тем самым решать её проблемы, терпеть и бороться – восстанавливать свое здоровье во всех реалиях посредством того же самого следования человека любовью и за любовью на Вершину сообразную Голгофе. А так как жизнь не прекращалась никогда, то стало быть именно эта Божественная радость-любовь, распознаваемая в скорби, есть определяющая белая линия в формировании цивилизации – человечество стремится туда, где тяжело в прообразе этого же стремления жизни к самому тяжёлому – сохранению равновесия

. То есть отдается приоритет не более легкому, а безрассудному противостоянию в борьбе супротив всему иному вокруг, только лишь потому, что того требует само естество жизни, её радости-любви. Поэтому возник цветок, несущий в себе этот прообраз вызова стояния бытия небытию, как постоянное торжество в противостоянии, просто в таком вот образе, в такой структуре его бытия – он держит свое соцветие на тоненьком стебле и высоко над землей – только потому, что так труднее всего быть, так более отчетливее проявляется образ победы радости-любви в тонкостях усложнения. Спаситель Иисус Христос не мог повести себя как-то иначе, кроме идти на Голгофу и жить на ней, и при этом продолжать любить даже в таких вот мучениях Голгофы, противостоя всему. Он явил Собой в этих адских муках всеобщего поношения Божественную Жизненную Силу, позволяющую жить вот так.

В этом же мы видим образ грехопадения. Змий-искуситель ползает, ибо это разумно, легко и удобно. И человек, приняв образ змия за основу, преобразил его. Поэтому-то человек стоит на узеньких стопах, а не ползает в прообразе змия, хотя и продолжает носить его в самом себе в виде пищеварительной системы. Человек продолжает эволюционизировать в сторону усиления контрастов: большей тяжести жизни, делая ее беззащитной и совмещая ее с трудностями выживания. Просто так больше радости в Боге и все, и более нет никакого иного смысла.

То есть в этом смысле (здесь прослеживается адекватная логика) жизнь требует соблюдения самого принципа, то есть Он не мог пойти по легкому пути и своей властью освободиться и справедливо наказать всех – это удел слабости, удел мертвого, а не живого. Он боролся за живое. Также как легче всего и логичнее всего не бороться за равновесие в здоровье своем, не восстанавливаться после покушения, а пойти по легкому пути, как это сделал Иуда Искариот. Иными словами, жизнь должна торжествовать не усилием воли и не силой духа, а любвеобильным миром счастья, ибо только благодаря этому оная есть там, где тяжело, где естество радостной любви лучше всего видно. Жизнь – это тяжело, но зато счастливо и много здесь любви, смерть – легко, но гадко и любви тут нет. То есть расслабиться и забыть про все и всех – означает умереть. Даже само Воскресение Его – не нарушение закона жизни, а естественное движение в инородном для логики, но привычном для жизни контексте, как новый вызов невозможному. Просто в этом больше радости о Боге и все. Это как раз продолжение следования той же самой золотой линии, где живое продолжает себя утверждать в тех же критериях и в тех же противоречиях, но только в более и даже бесконечно высшей степени тяжести и абсолютной алогичности. Мир живет не логикой, не справедливостью возмездий, а счастьем и утверждением радости. Как ни странно, сам факт того, что это не поддается логике свидетельствует о том, что именно это-то и есть жизнь и бытие Вселенной. Жизнь продвигается туда, где наиболее трудно только лишь потому, что там больше противоречий, больше зла, ибо только в нем заметно белое Божественное, отчего нагнетается острее накал внутреннего борения самого себя – только и всего. Таково веление жизни, несущей в себе воспаление грехом – просто как-то иначе победа над смертью выглядеть не может. Поэтому воскресение возможно лишь потому, что это не противоречит законам жизни – только лишь потому, что более всего трудно и даже в нашем понятии невозможно, вот насколько трудно. Таким образом, как бы трудностью, а значит и настоящей жизнью является сама Голгофа и её множественные прообразы, явленные нам бытием самой Вселенной, в коей каждая микрона имеет именно этот же прообраз стояния в равновесии. Потому стоящий на двух узких ступнях человек является сам безумием трудности, является сам по себе уже образом и подобием Голгофы Христовой – такова природа человека. Следует добавить, что Пресвятая Богородица не упраздняет, но смягчает остроту тяжбы и этим Она заступница за верных перед Очами Божьими. Ведь все то, что естественно для Бога губительно для живого в земной реалии, а потому нужно заступничество от Его гнева праведного ради нашего исправления и покаяния.

1.0.2.-58. Надо сказать, что современная археология всё более и более очевидно свидетельствует об этом факте. Древний человек многое делал не для выгоды и не для облегчения своего быта и жизни, а совсем наоборот – для торжества радости-любви. В этом направлении человек шел всегда. Организация Объединённых Наций по вопросам образования, науки и культуры (ЮНЕСКО) выпустила восьмитомное издание «История человечества», в которое вошли все новейшие археологические открытия, сделанные до 2003 года. В нём прослеживается мысль о том, что древний человек всегда руководствовался Божественными принципами в своих устремлениях, руководствовался Божественными ориентирами, заложенными в нём. Он искал и ищет то, что более всего облегчает ему утверждение своей природы (постоянства) в переменчивой окружающей Вселенной. Он в этих изменчивых реалиях искал облегчения торжества той первичной составляющей естества человека, названную мной постоянством-берегом реки

– Истины, а значит вместе с Ней и самого себя, как носителя оной. О чём здесь речь? Речь здесь не о великих стройках, таких как Стоунхендж, а о совсем ином. Мы являемся носителями постоянства берега в себе, а потому ищем грани постоянства в окружающей Вселенной, чтобы опереться на них, ради облегчения трудного торжества постоянство во всеобщей относительности всего, ради торжества своего над миром. Это не только энергоносители в виде продукта питания, ибо энергия неизмена в пределах Закона Сохранения, но и островки постоянства во Вселенной, явленных нам многообразно не только в виде зарядов энергии, но и в виде всяких дневных, недельных, месячных, годовых циклов. В каждом из нас есть тот второй «я», победив который побеждаешь мир и в данном стоянии торжества над собой только для этого возникает необходимость строить тот же Стоунхендж к примеру. Сам этот процесс трудного бытия в труде – есть стимуляция наивысшей экзальтации радости бытия и счастья. Вот это достичь и удерживать и есть самое тяжёлое – это не только подвиг, но и разумность подхода, нужны способы. Человек рожден во Царствии Небесном и все Его составляющие, Сама Его Сущность дыхания Его жизни в нас так и осталась знаковой в природе человека. С грехом изменился образ торжества этого счастья, высшей экзальтации радости. Так как Божественное в человеке нетленно и нерушимо есть, то не смысла хранить в себе радость Царствия Небесного, ибо она уже заложена в нашей природе и составляет основу ее, необходимо ее постоянно очищать, необходимо уничижить все то, что тленно, временно и тяготит этим дух, скрадывает счастье. Для этого Бог указует путь, следуя коему человек не грязнится. А если все-таки помрачение радости произошло, то очищением умерщвляет грех, упраздняет временное и тленное, отягчающее дух – это и есть труд в поте лица

. Для человека ничего не изменилось и он по прежнему насельник Царствия Небесного, но теперь уже постоянно исполняя это условие. Вот почему человек искал совсем не благоприятной вольготной жизни без борьбы, а как раз тяжелого борения ради адаптации этого качества победного торжества над самим собой и в самом себе. Ведь с этого всё стало быть в истории человечества: Царствие Небесное так и осталось самым важным условием жизни человека, только теперь уже этот же самый хлеб насущный требуется добывать в поте лица. Чтобы было ясным о чем здесь речь, приведу пример. Вы все видели монаха отшельника с четками на руках. Аскет постоянно перебирает шарики произнося молитву. Действие нудное, монотонное и продолжительное. Теперь представьте себе, что эти же чётки только уже с огромными шарами массой по несколько десятков килограмм. Надо делать точно такое же действие и читать молитву на каждом шаре. Дело не в нудном тяжёлом труде, а в способности не отвлекаясь концентрировать свое внимание на Источнике всех радостей и при этом как можно дольше. Только нудный труд своей машинальностью это позволяет. Ибо достоинство такого труда в том, что действие сие, с одной стороны, сопряжено с напряжением духа в той же степени и в том же образе, в каком молитва сопряжена с перебиранием узелков на четках. А с другой стороны, внимание не переключается на что-то иное, как образ того самого страшного преступления, которое совершил Адам в Раю – дело было не в яблоке, а в том, что он отвлёкся от Бога, обратил внимание на иное Ему. То есть нудный монотонный физический труд несет в себе элемент постоянства, а потому не является инородным пустоте греха, как носительнице постоянства в чистом виде. Таким образом, монотонный физический труд утверждает то качество жизни, коим обладал Адам до первородного греха и оный в пределах наших обстоятельств выживания был и будет всегда специализированный и пребывает в структуре государственного образования. Иными словами, монотонный физический труд – это есть самое выдающееся изобретение человечества, призванное облегчить утверждение постоянства своей природы в отдаленном прообразе Его неизменности и победу над собой ради близости к Богу. Оное несёт в себе цель достичь именно этой кондиции жизненного процесса, при котором перебирание шариков нанизанных на леске чёток многовариантно как бы адаптировано в специфике государственного служения, как соучастие разума в желанном и жизнеутверждающем единении духа с Богом в молитвенном действии – адаптируется в образе повседневного энергоемкого физического труда, при котором тело человека (хотя надо сказать и вся Вселенная), по слову святых отцов, становится вспоможением душе в молитвах Богу

. (Сюда следует добавить пост и все то, что стимулирует хорошую работу мозга и тем усиливает ум, стяжает ясность ума, а также обогащает сам этот опыт распознания присутствия Благодати Божьей на мощах усопших праведников). Потому что по грехопадению ничего не изменилось в Божественном Замысле о человеке и человеку по прежнему естественно быть только счастливым насельником Царствия Небесного, ведь каждое Его Слово абсолютно незыблемо и вечно, но изменился только план реализации Замысла. В пределах этого состояния духа в радости Царствия Небесного человек должен соединить в себе все без остатка. В пределах постоянства и свойственного ему счастья происходит соединение радости с трудностью жизни посредством ее подобия постоянству, то есть цикличности. И не только в этом срезе. Важно сказать, что этой радостью должны обладать все и все вокруг.

Это стало первым законом формирования эволюции. Ведь сам по себе организм человека – сонмище монотонных, нужных, цикличных процессов. По этой причине с самого первого момента зарождения жизни на Земле эволюция должна была идти только в образе и подобии пустоте греха согласно именно только этому закону.

То есть научным изысканием становится поиск островков, наделённых Истиной, способствующих утверждению данной кондиции образа Творца, чтобы можно было опираться на них по пути следования к Богу и всё сильнее и полнее трансформировать Божественные свойства в окружающем порядке вещей, проводя посредством самого себя во Вселенную Божественные энергии и свойства