ванную, прислонится спиной к двери, отключится, сползет на пол…
Ну, а затем выпадает при открывании. Или, скажем, когда друзья
доставляют до дверей квартиры невменяемого собутыльника и, не
желая общаться с его разъяренной супругой, звонят в дверь и
убегают. В результате, тело неожиданно впадает в квартиру.
Но это был явно иной случай. Одного взгляда на тело хватало,
чтобы понять: перед тобой труп. Вокруг сердца, на белой рубашке
мужчины расплылось огромное алое пятно, посередине которого
торчала замысловатого вида рукоятка кинжала.
Продолжая визжать, Ирина и подбежавшая Яна пятились от трупа,
вслед за которым из распахнутой двери туалета ползла привычная
сортирная вонь, к которой теперь еще примешивался запах свежей
крови.
Хмелевший тупо пялился на тело, пытаясь понять: это очередная
бредовая галлюцинация или перед ним натуральный покойник.
Ужас картины и самой ситуации заключался еще и вот в чем. Лет 50—55, довольно полный мужчина, лежащий на спине в коридоре, был абсолютно здесь чужой, но…
Но его лицо, еще не застывшее в мучительной смертельной гримасе,
было настолько знакомым, близким, чуть ли не родным. Сколько раз оно появлялось на фотографиях в разных газетах и журналах!
Сколько раз на дню эту говорящую голову показывали по каналам телевидения, где он чаще всего орал на всех и кидался, как припадочный..
Все, кто вслед за Яной выскочили в коридор на шум и крик – и экстрасенс Лиза Калинина, и супруги Воронины, и Сан Саныч – стояли в оцепенении, будто во сне, будто громом пораженные.
Сомнений как бы и быть-то не могло: перед ними собственной персоной, с ножом в груди, одетый в когда-то белую рубашку и легкие серые брюки, в одних носках, и навек теперь застывшими открытыми глазами лежал сам Исак Жирцов, председатель госдумовской фракции либеральной партии, один из вероятных претендентов на вакантный пока пост премьер-министра России…
Это выглядело настолько неправдоподобно, неестественно и нелепо,
что в течение, наверное, минуты в коммунальном коридоре Большой
квартиры одного из окраинных московских домов висела жуткая, гробовая тишина. Ее прерывали только всхлипывания юной Яны, которая всегда очень симпатизировала пассионарному Жирцову и любила смотреть на него и слушать по телевиденью, и которая теперь как в дурном сюрреалистическом сне наблюдала его, простертого у своих ног, выпавшего мертвым из коммунального туалета.
…Молчание, становящееся уже нестерпимым, а потому почти
театральным, прервала опохмелившаяся и, значит, наиболее смелая и
развязная Маргарита Воронина.
Как на сцене, вскинув руку, она трагически воскликнула:
– Да что же это такое, соседи дорогие? Кто-нибудь может мне объяснить, как он тут оказался?
– Заткнись! – почему-то не менее театральным страшным шепотом посоветовал ей супруг, который, вспомнив о врачебном долге (хоть
и был по специальности отоларинголог) наклонился над телом и стал
щупать пульс.
Ясно, что сия процедура относилась к разряду абсолютно бессмысленных и запоздалых. Но, одновременно, все, кто был в силах оторвать взгляд от лежащего и переглянуться понимали: надо что-то делать.
Сан-Саныч рванулся было к висевшему на стене старинного образца
телефону, но, не дотянувшись до трубки, отдернул руку: уже вторую
неделю где-то в микрорайоне чинили порванный пьяным бульдозеристом
кабель и теперь даже из уличных автоматов позвонить было невозможно.
Связь с внешним миром отсутствовала.
***
– Елизавета Петровна, – на правах неформальной старейшины
обратилась пришедшая в себя Ирина к экстрасенше Калининой, – у
вас есть знакомые в ближайшем отделении милиции. Вы бы сходили,
сообщили об этом…
– Да, да…
Лиза попятилась в открытую дверь своей комнаты, откуда
выглядывало полное ужаса личико ее проснувшейся богатенькой
клиентки Полины Штерн.
Через несколько секунд Лиза выскочила, переодетая из халата в
голубое платье и толкнулась в массивную дубовую дверь квартиры.
Увы! Она оказалась запертой на так называемый «ночной ключ»,