Странный звонок

Соломонкер отключила связь и спрятала телефон обратно в сумочку. Оценив свое отражение в витрине, она откинула с лица прядь длинных, вьющихся волос соломенного оттенка и, эффектно двигая бедрами, широким, уверенным шагом вошла в торговый центр через автоматические стеклянные двери. Дальше она направилась в отдел женского нижнего белья. На ее пухлых губах играла легкая улыбка – так улыбаются только абсолютно счастливые, беззаботные люди.

Еву Ревуловну даже не смутило, что заместитель руководителя аппарата позабыл имя своего начальника. Впрочем, подобная невнимательность – это обычное дело, когда чего-то очень сильно хочется. А Еве Ревуловне очень-очень сильно захотелось… нет, вовсе не получить предложенную грамоту, а повидаться со своим старым знакомым, возглавляющим аппарат администрации, которого она называла нежно и ласково – мой Ханумчик.

Глава 8

Странный звонок застал начальника «Курортспецхоза», предприятия, напрямую подчиняющегося управлению жилищно-коммунального хозяйства, в шашлычной «Адские угли», когда Тимур Русланович Бабосов – так звали этого степенного, упитанного мужчину – расправлялся с третьим по счету шампуром жареного на углях мяса. Он поспешно стянул зубами со стальной шпажки последний кусок баранины, вслед за ним отправил в рот жменю колец репчатого лука, а жирные пальцы вытер о тонкий лаваш, как о салфетку. Недолго подумав, он засунул в рот и лаваш, после чего взял со стола пронзительно трезвонящий и пляшущий от вибрации сотовый телефон. Тот, как нарочно, так и норовил выскользнуть из руки, но Бабосову все же удалось нажать зеленую кнопку.

– Алло, слушаю, – произнес он с туго набитым ртом и лениво откинулся на спинку стула.

На том конце что-то спросили.

То ли массируя, то ли почесывая свой объемный живот, Бабосов ответил:

– Да, это я, говорите.

Глаза Бабосова округлились, и рука на животе замерла.

– Что-что? – переспросил он.

После ответа рука вновь пришла в движение.

– А, из аппарата? Ну и?

Выслушивая длинную тираду, Бабосов все больше расплывался в улыбке, а его рука опускалась все ниже и ниже, и сейчас она почесывала уже почти в самом паху.

– Грамоту? Губернаторскую? Конечно, хочу!

И опять улыбку на лице Бабосова сменило выражение крайнего удивления.

– Сколько-сколько? – недоверчиво переспросил он.

Ему повторили, и Бабосов возмущенно воскликнул:

– Эй, я не понял, ты своими фигурами речи со мной шутки шутишь, что ли?

На самом деле Бабосов не ослышался. Ему действительно предложили купить губернаторскую почетную грамоту, как за пять минут до этого предложили то же самое начальнику управления образования Еве Соломонкер. Было ли это шуткой? Конечно же, нет. Лишь названная сумма вызвала его недоумение, но и это не было фигурой речи.

Будучи человеком опытным в подобного рода делах, Бабосов что-то смекнул в уме и вкрадчиво поинтересовался:

– Слушай, а почему именно такая сумма?

Бабосов хитро прищурился.

– Ах, во-он оно что? Значит, Соломонкер предложила? Угу, перезвоню, перезвоню, конечно, перезвоню, – заверил он и поспешил распрощаться: – Всего хорошего.

Задумчиво нахмурив широкие брови, Бабосов отложил телефон в сторону, а другой рукой машинально потянулся к блюду, где лежали еще два нетронутых шампура, засыпанные луковыми кольцами… Нет, Бабосов не был ни гастрономистом, ни булимистом, ни, того хуже, простым обжорой, как могло бы показаться на первый взгляд. Он был мыслителем, человеком крайне рассудительным, а еда, точнее, сам процесс поедания пищи позволял ему сосредоточиться. Предпочтение мясу он отдавал тоже чисто прагматически, а не из-за его вкусовых качеств, потому что оно дольше пережевывалось. И пока оно пережевывалось – тщательно, размеренно, монотонно, – он погружался в состояние близкое к трансу, когда ничто не отвлекает от обдумывания какой-либо проблемы. А проблем, судя по его грузной фигуре, у Бабосова было хоть отбавляй.

Стянув зубами кусок баранины, Бабосов принялся методично работать челюстями… Своим обыденным видом, а одет начальник «Курортспецхоза» был в пеструю гавайскую рубашку навыпуск, короткие синие шорты, карманы которых распирали пухлое портмоне и толстая записная книжка, и сланцы на босу ногу, он мало чем отличался от остальных посетителей шашлычной. Вообще люди часто принимали его не за того, кем он являлся в действительности. Например, многие, кому посчастливилось не быть достаточно близко с ним знакомым, считали его мягкотелым добряком, почти что тюфяком. Однако напрасно они так считали. Бабосов грамотно выстроил свою работу. Позволяя многочисленным неплательщикам накапливать колоссальные долги за вывоз твердых бытовых отходов, он тем самым получал в руки рычаги для манипулирования ими. Угрожая впоследствии судебным преследованием и взысканием крупных штрафов, он добивался порой невероятных результатов, комбинируя возможности сразу нескольких должников.

Когда Бабосов управился с последним шампуром, окончательное решение заполучить губернаторскую грамоту было принято, а также было понятно, как этого добиться с минимальными денежными потерями. Да, речь шла о сущих копейках – за эти деньги даже не пообедаешь в «Адских углях», – но дорог был сам принцип коммерции: зачем переплачивать целую тысячу, когда можно вежливо намекнуть конкуренту, чтобы он отказался от своих претензий и отошел в сторону?

Сунув в рот деревянную зубочистку, начальник «Курортспецхоза» снова откинулся на стуле и набрал в телефоне какой-то номер.

После соединения он поспешно заговорил:

– Алло, Янина Яновна… – Да-да, спасибо, и вам тоже доброго утра. Янина Яновна, посмотрите, пожалуйста, сколько нам задолжало управление образования? – Нет-нет, перезванивать как раз не надо, я подожду у телефона.

Бабосов отстранил трубку от уха и чуть слышно произнес, будто размышляя вслух:

– Поторопитесь-поторопитесь, дело важное, безотлагательное.

Орудуя во рту зубочисткой и поцикивая поочередно каждым зубом, Бабосов приготовился ждать доклада своего секретаря.

Глава 9

После странного и, как ей показалось, тревожного звонка из аппарата администрации начальник управления культуры и искусства в одно мгновение утратила душевный покой. И было отчего – тут любой бы растерялся, что уж говорить о столь утонченной натуре, какой являлась Нора Адонисовна Дебальзюк, – ведь ей открытым текстом предложили купить губернаторскую почетную грамоту, как какую-то открытку в «Союзпечати».

Дебальзюк бережно опустила телефонную трубку на рычажки аппарата, машинально смахнула несуществующую пыль с гипсового бюстика своего любимого писателя и почти что однофамильца, поправила на плечах сползшую шаль и отошла от письменного стола к открытому окну. На газоне зеленела сочная трава, покачивая на легком ветерке зелеными нарядами, водили хоровод молодые ивушки, а в клумбе под самым окном над разноцветными шарами соцветий гортензии роились трудолюбивые пчелы – ничего этого Дебальзюк не замечала, отрешенно глядя перед собой пустыми глазами.

В ее душе боролись противоречивые чувства, но ни одно не побеждало. С одной стороны, она была немного обижена на местные власти за то, что ее управление вечно игнорируют. Но, с другой стороны, сама мысль заплатить за грамоту была ей противна. К тому же ведь это противозаконно, а после недавнего громкого скандала, связанного с ее амурной связью с юным дарованием – шестнадцатилетним солистом детского хора городского дома культуры, – и вовсе опасно. А ну как узнается, что начальник управления культуры купила грамоту? Случись подобный конфуз, она бы этого уже не перенесла.

Но все-таки эгоистичные страхи не могли заставить Дебальзюк принять отрицательное решение: с какой стати ей было отказываться от вполне заслуженной награды, которая, казалось, сама плыла в руки, как будто дарованная судьбой? Ведь никто из претендентов, большинство которых она знала как облупленных, не был достоин даже пальцем прикоснуться к почетной грамоте, чтобы не замарать ее чистоты. Особенно этот склочник Бабосов, начальник «Курортспецхоза», в прошлом году взыскавший с нее через суд крупную сумму штрафа, и все из-за ее решительного отказа переводить его племянницу с должности библиотечной буфетчицы на должность заведующей центральной городской библиотекой.

А от нее всего-то и требовалось, что просто позвонить в аппарат и предложить совершенно смехотворную сумму – три тысячи рублей, то есть на одну тысячу больше ненавистного Бабосова, и дело в шляпе. Но как решиться на этот отчаянный шаг? Ведь это и подло, и низко – культурные люди так себя не ведут. Да, но в противном случае награда достанется Бабосову, и тогда справедливость будет поругана. Но ведь справедливость неподкупна – это и есть ее высшая ценность. Но она также не терпит попирательства и нуждается в восстановлении… О, Боже! Боже! Боже!

От всех этих противоречивых мыслей у Дебальзюк закружилась голова. Она вернулась к столу, села в офисное кресло и, устало откинувшись в нем, театральным жестом прикрыла глаза рукой… Между прочим, мир искусства был далеко не чужд Норе Адонисовне Дебальзюк, ведь она когда-то училась в театральном. Но так сложилась судьба, что долг призвал ее на госслужбу, и вот теперь она здесь. А так, быть может, Шекспира могла бы играть: и Офелию, и Джульетту, и Клеопатру, и Дездемону, и… да и самого Шекспира тоже.

Глава 10

Странный звонок застал начальника управления здравоохранения на дежурстве, прямо во время приема пациента. Так совпало, что после недавнего назначения на новую должность, заведующая психоневрологическим диспансером, врач-психотерапевт Нелли Скулаповна Глик еще не успела сдать дела своему приемнику, заведующему диспансерным отделением, доктору Шейнису, и поэтому совмещала сразу две: медицинского работника и чиновника администрации.

Окончив разговор, Глик отложила в сторону мобильный телефон, сняла очки и устало помассировала переносицу. Это была женщина лет тридцати пяти или пятидесяти трех, трудно сказать точнее. Ее внешность отличалась редкой неказистостью: гладко зачесанные назад светло-русые волосы были собраны на макушке в тугой, жидкий хвостик, а узкое лицо с бледными щеками, усеянными рытвинами от оспин, выдавалось вперед, как мордочка хищного зверька. Косметикой Глик не пользовалась.

Напротив нее сидел прилично одетый молодой человек и беспокойно озирался по сторонам. Кроме них двоих, в тесном кабинете кое-как умещалось минимально необходимое количество мебели и оборудования: напольная вешалка возле входа, высокий металлический шкаф у стены, письменный стол, занимающий большую часть пространства, два стула, кушетка и умывальник в углу. Вот и все. Стены, потолок, инвентарь – все было выкрашено в стерильный белый цвет. Лишь плиточный пол разбавлял больничную гамму мозаикой приятного рыжего оттенка. Единственное окно выходило на лесистый склон Холодных скал, отчего в кабинете царил таинственный изумрудный полумрак.

Глик снова надела на нос узкие очки в золотой оправе и посмотрела поверх них на посетителя своими серо-зелеными глазами русалки.

– Так-так-та-а-ак… – задумчиво произнесла она вполголоса.

Глик прекрасно осознавала, что перед ней сидит посетитель, и надо бы поскорее его отпустить. Однако после телефонного разговора со странным заместителем руководителя аппарата доктора больше всего заботила чисто профессиональная проблема: что все эти законченные психопаты, вместо того чтобы лечиться в ее диспансере, свободно разгуливают по городу. Мало того, они еще каким-то чудом умудряются проникать даже в администрацию! Тревога за весь Горноморск завладела ее душой: ну как тут спокойно жить и работать, когда кругом такие дегенераты!

– Так-так-та-а-ак… – снова произнесла Глик, глядя сквозь парня.

Странное поведение специфического доктора действовало на нервы впечатлительному молодому человеку. Он отвернулся в сторону и стал изучать белый металлический шкаф с тканевыми занавесками вместо стекол, стараясь больше не встречаться взглядом с женщиной в белом халате – что-то в ее глазах его не на шутку встревожило. Тягостное молчание все затягивалось. Через некоторое время посетитель искоса посмотрел на доктора, но ее пристальный, немигающий взгляд был по-прежнему направлен на него. Тогда он с озабоченным видом посмотрел на наручные часы, как бы демонстрируя тем самым, что спешит. Прошла еще минута, за которую он успел еще трижды встретиться взглядами с доктором. В кабинете царила полная тишина. Лишь за окном летний ветер шуршал в зеленой листве деревьев, тени от которой складывались на белых стенах и полу в замысловатые узоры.

Наконец посетитель решился прервать молчание.

– Доктор, у вас, наверное, обед? Так я могу позже, – наигранно беззаботным тоном произнес он.