Рехан. Цена предательства

*Дэла – чеченское имя Бога, Аллаха.

Усман хорошо знал его таким. Знал и боялся, невольно восхищаясь этим человеком в подобные минуты. Вся его фигура дышала ощутимо плотной силой, а горящие черным огнем глаза Султана метали безумные молнии. Какие эмоции, какие бури чувств сверкали в них, сейчас и не различишь. Было все – и радость, и ненависть, и предвкушение, не было только страха. Султан никогда не боялся своих врагов, не страшился предстоящего боя. Он презирал опасность, влезая со своим отрядом в любые переделки, где только мог. Он воплощал в себе все качества майра* – чеченца, настоящего мужчины. И за это снискал любовь своего народа, так неохотно признающего авторитет кого бы то ни было над собой.

И сейчас можно просто отойти и отсидеться, тем более что отряд здесь далеко не весь, а тем, что здесь, и так досталось в последнее время. Султан не жалел себя и не давал жалости никому. Он считался только с численным перевесом противника. И Усман никогда не видел того, кого называл братом, сомневающимся или колеблющимся. Если Султан спрашивал совета со стороны, то только для того, чтобы утвердиться в своем решении. Эти решения были продуманы и точны, его влияние на людей огромно, связи крепки и Султан, несмотря на кажущуюся простоту, был превосходным тактиком, хитрым политиком и бесстрашным воином.

Вот поэтому-то главный командир, чье слово здесь – закон, именно Султан. А он, Усман, так, айтту* – правая рука известного полевого командира, о котором отдельно и в Москве по телевизору не скажут. Правда, рука, приносящая удачу. Сам Султан любит это повторять.

И все-таки пленный русский мальчишка на мгновение сумел смутить звериную сущность главаря. Это поразительно, но Усман сам все видел. Не видел бы – не поверил. В том мальчишке и в самом порой самым непостижимым образом проявлялась та самая сущность, совсем не свойственная, по мнению Усмана, русским. Хотя и среди них попадаются упрямцы. В последнее время такие встречаются все чаще…

Хорошо, что Усман оказался настолько хитрым и предусмотрительным, и устроил птенчиков как надо. Вот и посмотрим, последним ли был для них этот час или судьба действительно благоволит к ним.

Пашка, чертыхаясь, со злостью смотрел на приближающиеся машины. Пять минут назад рыжебородый, посмеиваясь своими суженными зрачками, заставил их вдвоем лечь прямо на склоне метрах в пятнадцати под расположившимися в последних от вершины кустах зеленки боевиков. Их уложили за большим камнем, накинули маскировочную сетку, и Усман на русском внятно отдал приказ одному из чеченцев:

– Если хоть один дернется, стреляй обоих.

Чеченец поднял вверх указательный палец и на ломаном русском произнес:

– Ладна! – и тут же взял на прицел Пашкину голову.

Расчет верный. Оставлять кого-то рядом с пленными было накладно – в боевой ситуации все умеющие держать оружие руки были необходимы. Оставлять их одних, пусть даже и связанных, рискованно. Один раз оставляли уже. А здесь они под прямым надзором, и в случае неверного движения их в любую секунду пристрелят.

Предупреждать своих было сродни самоубийству. Пока встанешь, пока скинешь опутавшую тебя сетку, пока поднимешь руки и выйдешь из-за валуна, любой из боевиков, хотя бы вон тот, с навернутым на ствол СВДУ глушителем, выпустит неспешно в тебя все свои боезапасы. Одиночными. И, что обидно, этих щелчков никто из едущих на броне даже не услышит.

Даже если проделать всю операцию за секунду-другую… Нет, бесполезно. Не успеют предупредить ни криком, ни жестом. Склон был сплошь покрыт неровностями, усыпан камнями различной величины, некоторые доходили среднего роста человеку до груди. Стопроцентное самоубийство. Даже если, что очень маловероятно, все стрелки промахнуться, даже (чудо какое), и этот бандит со снайперской винтовкой. Даже если свои от неожиданности не разрядят обоймы во внезапно вынырнувших из-за камня людей в неродных камуфляжах, все одно – шансов уцелеть в перекрестном автоматическом огне просто ноль.

Пашкин мозг лихорадочно перебирал все, даже невозможные варианты. Разом очнувшийся и дрожащий от страха и возбуждения Виталя рядом простонал:

– Не успеем…

Ничего не успеем, хотел добавить Пашка, но времени уже не хватало и на это.

*Айтту – 1. правая рука; 2. удача (пер. с чеченского)

*Майра – муж, смелый, главный (пер. с чеченского)

Машины вынырнули из-за дальнего поворота и въезжали, натужно ревя моторами, на взгорочек, который делала здесь горная дорога. Впереди двигал свое мощное тело Т-80, катя перед собой огромные зубчатые противоминные катки. Танк был старым и опытным зверюгой. Покоцанное осколками и пулями железо, многочисленные вмятины попаданий гранат и даже снарядов выдавало его длинный послужной список. Следы от минных разрывов, расходящиеся по передку ровными веерами, царапины от осколков – танк был настоящим матерым бойцом. Даже отсутствие активной брони на поверхности, лишь на башне виднелось несколько металлических нашлепок с пластидом, не портило его и не умаляло его строгой, красивой мощи.

Сразу за танком, нащупывающим дорогу, шел армейский ЗИЛ. Тщательно замазанный грязью войсковой номер на борту и кабине, болтающийся на водительском окне бронежилет и ухающие из стороны в сторону на ухабах брезентовые борта фургона со старой полуистертой табличкой «Люди». Сколько народу находилось внутри, пока было неизвестно.

Замыкал эту миниколонну обычный БТР, нещадно дымя и задыхаясь от утомительной для него езды. Этот отслужил свое еще лет двадцать тому назад, но на списание в зону боевых действий отправили именно его. Впрочем, сюда валом шла вся такая техника. Обычное дело…

На открытой броне сидело всего пять-шесть человек. Обычные солдаты. Возможно, что внутри находился еще кто-нибудь, но это вряд ли. Общеизвестный факт, что в случае подрыва шансов уцелеть больше у тех, кто наверху.

Виталю колотило крупной дрожью. Он повернул усеянное каплями пота лицо к Пашке:

– Все равно подыхать. Пошли?!.

Пашка, до того колеблющийся между долгом предупредить и долгом выжить, больше не колебался. Конечно же, все равно подыхать…

Нарастание лязга траков и рева многотонного двигателя становилось раздражающе шумным в этой тихой, не видавшей никогда подобного милитаризма местности.

– Пошли!!!

Пашка дернул тело вверх, опираясь одной рукой о землю, второй хватая край сетки, чтобы сбросить с себя ненавистное иго…

В этот момент над головой что-то оглушающе хрястнуло. Перепонки дернулись от испуга внутрь, забились отчаянной пульсацией где-то глубоко в мозгу. Очень близко, над самой спиной пронеслась ракета от «Шмеля», обжигая открытую шею. Пашка видел тот момент, когда она врезалась в основание танковой башни. Грохот реактивного пехотного огнемета заставил тело панически вжаться в землю. Сейчас ничто уже не заставит его подняться. Даже сам человек, «хозяин» своего тела, не сможет сделать этого.

Вжался в землю Виталя. Сквозь грохот удалось расслышать его стон: «Поздно!..»

Дальнейшее развивалось по секундам, растянутым в вечность. Пока Пашкино тело, повинуясь вековому инстинкту выживания, прижималось, что было силы к земле-матушке, какая-то часть сознания, не обращая внимания на смертельную опасность, бесстрастно взирала на происходящее, отмечая все детали, находившиеся в поле зрения.

На полсекунды опоздав от первого, грохнул второй огнемет, смел остатки активной брони с башни и накрыл железного зверя ослепительным огнем. Даже на расстоянии Пашка ощутил пробежавшее давление, то, что убивало на пять-десять метров вокруг все живое. Если в танке был открыт хотя бы один люк, то об экипаже машины можно было говорить уже в прошлом времени.

Невдалеке слева тоже сверкнуло в кустах. След от летящего выстрела точно обозначил свою цель – БТР, натужно рявкнув в последний раз, дернулся развороченным носом в сторону и заглох. Сидящего на командирском месте офицера в шлеме и полевой форме без знаков различия разметало клочьями в воздухе.

Хорошая смерть, восхитилось Пашкино сознание. Всего-то один миг одной маленькой секунды.

И тут с обоих концов зеленки грохнули еще несколько выстрелов имеющихся у боевиков «Мух», ручных и подствольных гранатометов. Чтобы результат был быстрым и однозначным, ценное оружие не берегли, действовали наверняка. Вставшие на дороге внизу машины оказались беспомощной открытой мишенью для изуверов, наслаждающихся своей мощью. Взрывы гремели один за другим, колонне не давали ни одного шанса. Разворачивались листы бронетехники, словно консервные банки, полыхала дорога, превращаясь в огненно-черный смерч. Кабину ЗИЛа оторвало сразу двумя одновременными разрывами. Остатки кабины и горящего капота безобразно вывернулись на сторону. Даже отсюда было видно, как шипели на раскаленном, обугленном железе капли не сразу сгоревшей в огне солдатской крови.

Сколько сидело в фургоне людей, и кто это был, теперь уже никто не скажет. На землю, на полыхающую огнем дорогу успели с первыми выстрелами выпрыгнуть двое. Первый солдат горел, объятый перекинувшимся на него пламенем. От боли он орал и, держа в руках единственный не горевший АКС, палил без разбора по кустам, откуда велась стрельба. Магазин его автомата не успел опустеть, как очередной разрыв превратил живого человека в черный, откинутый на обочину кусок мяса.

Второй успел броситься на землю. Он полз в укрытие, волоча по пыльной чеченской дороге полуоторванную ногу, еле державшуюся на лоскуте кожи. Кровь густой струей выплескивалась из раны. Обреченный молча, сосредоточенно полз, быстро перебирая локтями, но чья-то очередь настигла его еще на пути к укрытию, и он затих, прибитый к белой поверхности безумными в своей радости освобожденными пулями.

Изуродованный и заглохнувший, казалось бы, навсегда Т-80 неожиданно для всех дернулся. Башня, неловко мотнув израненной головой, с душераздирающим скрежетом начала поворачиваться в сторону атакующих, чем вызвала панические вопли в кустах зеленки. Пашка спиной почувствовал, как начали разбегаться боевики от того места, куда наводился огромный танковый ствол. Выжившим в своей братской могиле танкистам, или одному танкисту, удалось невероятное – горящий изувеченный монстр оглушительно рявкнул, словно старый, изодранный молодыми сородичами лев. Вокруг в секунду взметнулась горящая пыль, и танк заволокло в саже.

Пашка чуть не заплакал – выстрел оказался бесплодным. Видимо, чудом выжившие в танке не смогли по каким-то причинам точно навести прицел, и снаряд, вызвавший панику в рядах боевиков, пролетел над их головами, над вершиной склона, и умчался куда-то в те места, что отряд прошел еще днем, чтобы одиноко разорваться где-нибудь на покрытом изумрудной травой лугу.

На эту оплошность, либо беспомощность, боевики ответили мощным огнем. Второго шанса они не давали. Из центра засады полыхнул еще один гранатомет и на этот раз лег точно в цель – прямо в башню под стволом, отчего мощный бронехобот заметно изогнуло, делая его окончательно непригодным для ведения огня. Зеленку огласили торжествующие крики.

На этом бой, если можно было так назвать эту бойню, был окончен.

Султан, вытирая с бровей капли горячего пота, возбужденно отдавал приказы. Искал безумными глазами Абу, требовал, чтобы тот вновь зарядил кумулятивным зарядом потертый РПГ-7. Мощные русские РПО «Шмели» кончились… А надо разворотить, разворотить, выдавить фарш оттуда…

Усман невольно залюбовался им, на секунду прекратив стрельбу из автомата по укрывшимся за останками БТРа нескольким солдатам. Как-то, непонятно как, им все же удалось уйти с брони, что мгновениями позже превратилась в испорченную адскую сковородку. А Султана даже не интересовали эти русские жучки, беспорядочно расстреливающие остатки патронов по зеленке, по всполохам выстрелов. Ему надо было видеть размазанное по земле железо, ставшую жалкой броню, которая еще минуту назад заставляла предательски сжиматься сердце.

Не успел Абу аккуратно насадить гладкий выстрел на зеленом запале в глубине широкой трубы оружия, как командир, отчаянно ругаясь на своем горском диалекте, вырвал гранатомет из его рук и, вскинув на плечо, выстрелил, практически не целясь. Последний снаряд довершил все начатое дело. Объятый пламенем танк жалобно звякнул от очередного прямого попадания. Кумулятивный заряд пробил, наконец, измученную броню и ворвался внутрь, взорвавшись изнутри белым приглушенным сполохом. Один люк вырвало, и оттуда повалил ничем уже не сдерживаемый черный маслянистый дым.

– Аллах Акбар! – в безумной пляске потрясал пустой шайтан-трубой Султан, упивающийся витающей в воздухе смертью.

Рыжебородый покачал головой, умиротворенно улыбнувшись. Этот горный волк, как всегда, неисправим. Ему и дела нет, что посвистывают где-то рядом пули живых еще солдат.

Старательно целящийся сквозь дым молодой Айдамир испуганно вскрикнул, зажимая ладонью левую руку. Пуля угодила в мякоть плеча. Усман быстро разрезал своим кинжалом рукав, оглядел рану профессиональным взглядом. Махнул рукой успокаивающе – пустяк, мол, не паникуй. Жестом указал Абу – займись командиром, прикрой. Нашел глазами одного из боевиков:

– Перевяжи его, – хлопнул страдальчески сморщившего лицо Айдамира по спине. Осмотрелся, проверяя, все ли целы, все ли на местах. Пока Султан в экстазе, это его время, время думать о людях и отдавать приказы. Султан потом может что-то отменить и отдать новый приказ, может, более лучший и правильный, но пока необходимо давать понять бойцам, что командиры в этом отряде всегда держат контроль над любой обстановкой.

Жук-Абу исполнительно заполз перед стоящим Султаном и встал впереди, закрывая его от шальных пуль.

Взрывы больше не повторялись, в них больше не было никакой необходимости. На дороге вся техника была полностью раскурочена. За подбитым и поникшим Т-80, от которого целыми остались только противоминные катки-колеса, дымились останки шасси ЗИЛа, держащаяся на нем как-то дуга с обрывками тлеющего брезента, и растрепанная в лохмотья кабина. Загнутые на осях колеса продолжали гореть, источая жирный потрескивающий чад. Больше от него ничего не оставалось, если не считать горящие ошметки вокруг.