Пётр Великий в жизни. Том второй

Исторические анекдоты из жизни государей, государственных и общественных деятелей прошлого и настоящего. Составлено под редакцией М. Шевлякова. СПб., 1897. С. 9-12

Флотского лейтенанта Мишукова Пётр очень любил и ценил за знание морского дела и ему первому из русских доверил целый фрегат. Раз – это было ещё до дела царевича Алексея – на пиру в Кронштадте, сидя за столом возле государя, Мишуков, уже порядочно выпивший, задумался и вдруг заплакал. Удивлённый государь с участием спросил, что с ним. Мишуков откровенно и во всеуслышание объяснил причину своих слёз: место, где сидят они, новая столица, около него построенная, балтийский флот, множество русских моряков, наконец, сам он, лейтенант Мишуков, командир фрегата, чувствующий, глубоко чувствующий на себе милости государя, – все это – создание его, государевых рук; как вспомнил он всё это да подумал, что здоровье его, государя, всё слабеет, так и не мог удержаться от слёз. «На кого ты нас покинешь?» – добавил он. – «Как на кого?» – возразил Пётр, – «у меня есть наследник-царевич». – «Ох, да ведь он глуп, всё расстроит». Петру понравилась звучавшая горькой правдой откровенность моряка; но грубоватость выражения и неуместность неосторожного признания подлежали взысканию. «Дурак! – заметил ему Петр с усмешкой, треснув его по голове, – этого при всех не говорят».

Ключевский В.О. Сочинения в девяти томах. Т. IV. С. 32

Пётр никогда не показывал своего величия, что можно видеть из всей его жизни. Наружное великолепие почитал он себе за тягость и суетность, без которой легко обойтиться можно. По своему образу жизни и обычаю, и при самых знатнейших дворах, издержки для наружной пышности, считал он злом и обыкновенно говаривал: «Всякому государству такие излишние издержки надлежит употреблять на пользу подданных». Правило это он ни от кого не скрывал, даже от иностранных дворов, во время своего путешествия. У короля Виллиама его спросили: как ему показался Лондон? Он при всех отвечал, что в нём весьма многое ему нравится, особливо же тем, что нет наружного великолепия, и что, богатые люди ходят там просто и опрятно.

Напротив того, Фридрих I, король Пруссии, был великий церемониймейстер; внук его, Фридерик II, пишет, что он о смерти супруги своей менее печалился, нежели радовался, потому что чрез это получил случай удовольствовать свою склонность к великолепию и церемониям, приготовлением пышных похорон. Когда он узнал, что император Пётр предпринимает путешествие в Голландию и Францию, то приказал пребывающему в Петербурге своему министру торжественно просить направить дорогу чрез Берлин и удостоить короля своим посещением.

С того времени приказал уже король делать приготовления к великолепному приёму государя и пышным торжествам для великого гостя. При всём том, что Пётр дал согласие ехать чрез Берлин, отказываясь именно от всякого великолепия и церемоний, король прусский никак не оставил своих приготовлений. Государь расположил путь свой так, что въехал в Берлин поздно вечером и остановился у своего посланника: как скоро узнал о сём король, то, не взирая, что была уже ночь, прислал обер-церемониймейстера и двух знатных придворных кавалеров поздравить его с прибытием. Пётр дал им знать, что едва ли он пробудет в Берлине дня два, и если королю угодно, то намерен он завтра, около полудня, сделать ему посещение. В девять часов утра явилась весьма великолепная карета, заложенная шестью прекрасными лошадями: при государе были находившиеся в Берлине для учения: князь Куракин, бывший после обер-шталмейстером, Бестужев, после граф и канцлер, и молодой граф Головкин, сын тогдашнего канцлера: они должны были ехать с ним к королю. Великолепный придворный экипаж ожидал государя и его свиту до полудня, как вдруг послано им сказать, что император давно уже у короля, ибо в одиннадцать часов тайно вышел из дома чрез заднее крыльцо, и прошёл пешком в королевской дворец с своею свитою, без всяких великолепных церемоний.

По дружеском приёме, король спросил его с удивлением: подлинно ли его величество изволил придти пешком, и не принял присланных для него экипажей, которые за несколько часов уже стояли у квартиры? Государь, поблагодарив короля за все его приготовления, сказал:

– Всем известно, что я к пышности не привык, пешком же иной день хожу в десять раз

более нынешнего.

Анекдоты, касающиеся до государя императора Петра Великого, собранные Иваном Голиковым. Изд. третье, исправленное, дополненное и умноженное. М., 1807. С. 78

Прежние цари строже наблюдали дворские обычаи: они, никого не допуская к своему столу, одни обедали и только для изъявления особенной милости некоторым боярам обыкновенно посылали им некоторые кушанья со своего стола. Но нынешний царь считает немалой обидой для царей лишать их приятности общества с частными людьми. Он говорит: «С какой стати одних только царей подчинять варварскому, бесчеловечному закону: ни с кем не быть в сношениях!». Поэтому, часто отступая от правил гордости, царь обедает не один, но кушает и беседует со своими советниками, с немецкими офицерами, с купцами и даже с посланниками иностранных государей. Это весьма не нравится москвитянам, но и они, хотя их лбы частенько-таки невольно морщатся, подражают царю и с умилением в лице беседуют со своими сотоварищами, так как они должны повиноваться царю.

Корб И.-Г. Дневник поездки в Московское государство Игнатия Христофора Гвариента. Цит. по: Рождение империи. М. Фонд Сергея Дубова. 1997. С. 205

Но добрый по природе как человек, Пётр был груб как царь, не привыкший уважать человека ни в себе, ни в других; среда, нам уже знакомая, в которой он вырос, и не могла воспитать в нём этого уважения. Природный ум, лета, приобретённое положение прикрывали потом эту прореху молодости; но порой она просвечивала и в поздние годы. Любимец Алексашка Меншиков в молодости не раз испытывал на своём продолговатом лице силу петровского кулака. На большом празднестве один иноземный артиллерист, назойливый болтун, в разговоре с Петром расхвастался своими познаниями, не давая царю выговорить слова. Пётр слушал-слушал хвастуна, наконец, не вытерпел и, плюнув ему прямо в лицо, молча отошёл в сторону. Простота обращения и обычная весёлость делали иногда обхождение с ним столь же тяжёлым, как и его вспыльчивость или находившее на него по временам дурное расположение духа, выражавшееся в известных его судорогах. Приближённые, чуя грозу при виде этих признаков, немедленно звали Екатерину, которая сажала Петра и брала его за голову, слегка её почёсывая. Царь быстро засыпал, и всё вокруг замирало, пока Екатерина неподвижно держала его голову в своих руках. Часа через два он просыпался бодрым, как ни в чём не бывало. Но и независимо от этих болезненных припадков прямой и откровенный Пётр не всегда бывал деликатен и внимателен к положению других, и это портило непринужденность, какую он вносил в своё общество. В добрые минуты он любил повеселиться и пошутить, но часто его шутки шли через край, становились неприличны или жестоки.

Ключевский В.О. Сочинения в девяти томах. М.: «Мысль», 1989. Т. IV. С. 32-33

Пётр не любил роскоши, ел скромно, иногда спал на полу, ездил в одноколке и проч. Зато он любил шумную пирушку в кругу приятелей, веселье, разгул, попойки. Шутки и потехи иногда доходили до ужасающих размеров.

Брикнер А.Г. История Петра Великого. C. 266

Юмор Петра Великого

О богатстве воображения царя, о многосторонности его познаний, о его юморе свидетельствуют его письма, в которых поражает весьма часто оригинальность оборотов, сила выражений, смелость сравнений, изобилие ссылок на исторические факты, на мифологию; множество чужих слов, прибауток и истинно комических мыслей придают этим, к сожалению, всё ещё не изданным в полной коллекции памятникам чрезвычайную прелесть. Письма Петра, как мы видели в разных частях нашего труда, служат чуть ли не важнейшим источником истории его царствования, его деятельности вообще.

Брикнер А.Г. История Петра Великого. C. 267

У Нарышкиных живость нервов и бойкость мысли были фамильными чертами. Впоследствии из среды их вышел ряд остряков, а один успешно играл роль шута-забавника в салоне Екатерины II.

Ключевский В.О. Сочинения в девяти томах. Т. IV. С. 27

Шутя серьёзными вещами, Пётр был очень серьёзен в своих шутках.

Е. Оларт. Петр I и женщины. С. 32

Государь, едучи в Голландии, заехал в Вальдекское княжество, в Нижней Саксонии. Там хотел он этот случай употребить себе в пользу, и чрез несколько дней пить пирмонтские воды. Графы Вальдекские, ныне князья, владельцы сих славных источников, прибыли туда, чтобы принять знаменитого гостя, и просили царя, дабы он благоволил, по совершении своего лечения, пожаловать к ним в близлежащий, тогда ещё совершенно новой замок, называемый Apголцен, или Арользен.

Царь согласился на их просьбу и в назначенный день прибыл. После стола, который был приготовлен с чрезвычайною пышностию и великолепием, и весьма долго продолжался, его величеству показывали все украшения в замке. Когда владелец спросил государя, как ему кажется строение этого замка, то, привыкший к умеренной жизни, государь отвечал, что положение замка весьма приятно и здание очень пространно и великолепно, но при всем том есть в нём большая погрешность; граф просил показать её и получил в ответ:

– Кухня слишком велика.

Достопамятные сказания о жизни и делах Петра Великого, собранные редакциею журнала «Русская старина». С.-Петербург, 1876. С. 78

Великий Государь, в бытность свою в Париже и, приметив одного придворного, всякой раз являвшегося в новом платье, сказал: «Мне кажется, этот господчик очень недоволен своим портным».

Анекдоты о Петре Великом, выбранные из деяний сего монарха, описанных гг. Голиковым и Штелиным. Издание второе. Москва, 1848. С. 88

Непродолжительное время, которым Пётр Великий располагал для своей поездки в Лондон, пролетело по его словам, необыкновенно быстро, благодаря множеству новых впечатлений и редких предметов, с которыми ему пришлось познакомиться. Возвращаясь вечером домой после целого ряда скитаний по городу, он с удовольствием рассказывал окружающим о всём виденном и слышанном, причём неоднократно упоминал о своём большом желании ещё раз посетить эту страну, где он нашёл так много для себя поучительного. Однажды утром он осматривал великолепное здание Гринвичского госпиталя для призрения увечных матросов, поражающее своим прекрасным устройством, после чего обедал при Английском дворе с королем Вильямом. На вопрос сего последнего, как понравился Государю госпиталь, Пётр I отвечал: «он настолько хорош, что я советовал бы Вашему величеству поменяться с матросами и, предоставив им ваш дворец, поместиться у них в госпитале».

Сообщил Рондо, Великобританский резидент при Русском дворе в последние годы царствования Петрa Великого, в царствование императрицы Екатерины I. Петра II и Анны Иоанновны до самого начала правления императрицы Елизаветы Петровны. Петр любил беседовать с ним о коммерции, мореплавании и об Английском адмиралитете. Он умер в Петербурге в 1741 г.

Я. Штелин. Русский архив. М. 1911, № 4, с. 653-655

Один капитан, по имени Ушаков, был однажды послан из Смоленска с чрезвычайно важными бумагами к Киевскому коменданту. Пославший его генерал приказал доставить бумаги как можно скорее. В точности исполнив это, Ушаков подъехал к Киеву, когда городские ворота были заперты. Часовой просил подождать, пока губернатор пришлёт ключи. Ушаков начал рвать и метать, разразился ругательствами на коменданта и часоваго, грозя гневом своего генерала, и полетел с бумагами обратно в Смоленск жаловаться на то, что ему не отперли ворот. Генерал арестовал Ушакова и предал военному суду, а сей последний изрёк ему смертный приговор. Пётр, по представлении приговора на его усмотрение, нашёл поведение капитана слишком забавным, чтобы наказывать за то. Он помиловал осуждённаго, послал ему дурацкий колпак с шутовскою одеждою и зачислил его в штат своих шутов, в числе которых Ушаков и состоял до смерти своего покровителя.

Этот-же Ушаков должен был сопровождать Петра в его поездку по Саксонии. Пётр приказал ему приготовиться в путь. Ушаков упросил состоявшего в свите аудитора написать для него следующее письмо к Царю: «Благодарю ваше величество за все оказанныя мне милости, но боюсь, что моим разсказам о них не поверят, без какого-либо доказательства. Полагаю, что наглядным подтверждением для сомневающихся была-бы лучшая лошадь из вашей конюшни» и пр. Пётр улыбнулся, прочитав это шутовское послание, и подарил Ушакову лучшую лошадь. Такими путями Ушаков мало-по-малу скопил себе капитал более нежели в 20 000 рублей.

Анекдоты прошлого столетия. [Извлечение из книг Шерера] // Русский архив, 1877. – Кн. 3. – Вып. 10. – С. 291

Боярин Головин имеет природное отвращение от салата и от уксуса; царь приказал полковнику Чамберсу как можно крепче держать Головина и насильно напихал ему и в рот, и в нос салату и уксусу, так что от сильного кашля пошла у него из носа кровь.

Корб И.-Г. Дневник путешествия в Московское государство. С. 507

За обедом много смеялись, частью над тем поручиком гвардии, который может так страшно хохотать и о котором я уже упоминал как-то, частью над старым Иваном Михайловичем, отцом невесты, сидевшим против императора, который всё с ним шутил. Кто не видал, тот не может представить себе, какое огромное количество желе съедает этот старик с величайшею поспешностью. Он взял себе (я не лгу) большое блюдо, уставленное стаканами и блюдечками. Император, уже знавший его слабость, тотчас заметил это и велел ему открыть рот, а сам встал с своего места, взял стакан с желе и, отделив его ножом, влил одним разом тому в горло, что повторял несколько раз и даже своими руками открывал Ивану Михайловичу рот, когда он разевал его не довольно широко. Бедный дружка (молодой князь Трубецкой) также терпел немало за столом императрицы: лишь только государыня подавала знак, сестра его, княгиня Черкасская, прислуживавшая за обедом и стоявшая позади брата, начинала щекотать ему под шеей, а он всякий раз принимался реветь как телёнок, которого режут, что гостей очень потешало.

Дневник камер-юнкера Берхголъца… С. 249

Такой юмор царя сообщал тяжёлый характер увеселениям, какие он завёл при своём дворе.

Ключевский В.О. Сочинения в девяти томах. Т. IV. С. 33

Хоронили пристава полковника и гарнизонного командира, который недавно был в Вене с великим московским посольством в должности гофмейстера; обыкновенные после похорон поминки, устроенные генеральшею Менезиус, почтил своим присутствием царь, и когда попробовал вино, которое обносили кругом, и заметил что оно слишком кисло, сказал, что оно вполне идёт к похоронам.

Корб И.-Г. Дневник путешествия в Московское государство. 1997. С. 528

Желая дать какой-нибудь знак отличия своим шутам, которых у него было свыше шестидесяти, Петр I-й учредил для них ленту «золотой шпоры», которую они носили на третьей пуговице. Каждая такая лента стоила им 60 рублей. Как-то прежде Пётр приказал написать портреты со всех своих девяноста девяти шутов и повесил их в большой дворцовой зале, оставив место для сотаго. Портреты были размещены сообразно прирождённым и приобретённым качествам своих оригиналов. Между ними был особый отдел и таких, которые принуждены были одеться шутами за провинности по службе. Царь любил забавляться с шутами; в весёлыя минуты он давал им разные титулы и звания. Так в Москве один из них был провозглашён царём Самоедов. Церемонию коронования отпраздновали с большим великолепием. Двадцать четыре Самоеда, с целым стадом оленей, явились на поклонение к своему новому царю. Другому шуту Пётр подарил остров Даго и велел изготовить грамоту на владение им. Когда, по смерти Петра, пожалованный стал требовать острова, то ему отказали, на том основании, что грамота была неудовлетворительная: ибо Пётр, вместо государственной печати, приложил к ней рубль.

Анекдоты прошлого столетия. [Извлечение из книг Шерера] // Русский архив, 1877. – Кн. 3. – Вып. 10. – С. 287

Дело было на свадьбе всешутейшего патриарха. После нескольких часов танцеванья император начал со всеми стариками один танец, которого я не могу назвать. Их было 8 или 9 пар, а именно император с императрицею, великий адмирал, новобрачный, вице-канцлер, князь Валашский, генерал князь Голицын и другой князь Голицын, брат его, который исправлял должность маршала. Все они должны были танцевать с молодыми дамами. Старый генерал-майор Бутурлин и генерал-майорша Балк составляли девятую пару. Император, будучи очень весел, делал, одну за другою, каприоли обеими ногами. Так как старики сначала путались и танец поэтому всякий раз должно было начинать снова, то государь сказал, наконец, что выучит их весьма скоро, и затем, протанцевав им его, объявил, что если кто теперь собьётся, тот выпьет большой штрафной стакан. Тогда дело пошло отлично на лад; но лишь только танец кончился и бедные старики, запыхавшиеся и едва стоявшие на ногах от усталости, сели отдыхать, как император снова начал танцевать польский, в котором они, не успев даже порядочно усесться, опять должны были участвовать, чем наконец утомил их до того, что они, наверное, не оправились и на другой день. Вслед за тем его величество хотел начать менуэт с императрицею, но так как она отказалась, боясь, может быть, чтобы это ему не повредило и, вероятно, сама чувствуя усталость, то он взял её под руку, пожелал всем спокойной ночи и уехал с величайшею поспешностью.

Дневник камер-юнкера Берхголъца, веденный им в России в царствование Петра Великого с 1721 по 1725 год. Ч. 1-4. М., 1902-1903. С. 250-251

Нельзя, однако, не вспомнить при этом, что и при других дворах в XVII и XVIII столетиях встречались потехи, свидетельствующие о свойственном тем временам вкусе, не подходящем к нашим нравам и наклонностям. Избавившись от чопорности прежнего этикета, господствовавшего в Кремле, но не успев усвоить себе утончённость нравов западноевропейского высшего общества, русский двор при Петре мог легко предаваться увеселениям, отличавшимся грубыми шутками, буйным разгулом, необузданной игрой воображения.

Брикнер А.Г. История Петра Великого. C. 266

[Император] начал шутить с какими-то полусумасшедшими супругами. Из них жена жаловалась на очень дурное обращение с ней мужа, на что его величество отвечал ей, чтоб она сама хорошенько отколотила его; но так как та отказывалась от этого, то он схватил её руку и славно ударил ею мужа по уху; однако ж после того, для шутки, велел и ему бить жену; почтенный супруг не поцеремонился и влепил ей пару таких жестоких оплеух, что императрица, движимая состраданием, сильно разбранила его и, не шутя, требовала, чтоб он впредь лучше обращался с женою.