Аугенблик

– Ну, тогда пойдем в мониторку, – предложил я.

Михалыч сидел на диване, я – напротив, спиной к мониторам.

– У нас очень серьезная недостача по металлу, – сразу перешел к делу Главный инженер. – Очень серьезная!

Я не люблю долго думать, тем самым разоружая себя, спросил сразу:

– Исаеву не говорил?

– К Исаеву надо бы идти с чем-то, – резонно заметил Постнов. – Потом, чтобы быть точным, надо взвешивать очень большое количество металла. Незаметно этого не сделать.

Михалыч чесал свою лысину, а я знал, что он делает так, когда не уверен в своем поведении.

– Жень, ты понимаешь, пипиндра какая! – применил он только одному ему понятное слово, – я же на глаз могу очень точно определить вес этой кучи или другой кучи. Даже если металл разный, все равно могу. Плюс, минус – небольшой, в общем. Потом, – продолжал он, – я и то, как она выглядит, очень долго могу помнить.

– Уж чего-чего, а в этом я не сомневаюсь, – продолжал я подбадривать Главного.

Михалыч одел шляпу, подошел к мониторам.

– Покажи то, что на склад смотрит и сам склад, – попросил он.

Посмотрев то, что ему нужно, Михалыч раздраженно пробубнил:

– Херово видно. Совсем невидно ничего… Хотя это закономерно.

– У нас что, металл воруют? – пропустил я всю возможную Михалычеву жвачку.

Михалыч помолчал немного, ответил коротко:

– Очень много.

– Я тебя понял, Михалыч, – серьезно сказал я. – На меня можешь вполне рассчитывать. Тебе нужна вся возможная информация.

Я прикинул все: и то, что Главный пришел со своей проблемой не к кому-нибудь, а ко мне; и то, что он еще не сказал ничего Исаеву; и то, что в возможной краже вряд ли «главную скрипку» играют цеховые рабочие (днем все на виду, ночью кроме охраны никого), хотя, может быть что угодно. Но, на всякий случай, решил Михалыча немного выпотрошить.

– Ты когда что-то заметил? – начал я издалека.

Михалыч опять помолчал:

– Я замечал раньше. Даже проверял. Совпадало, но это был мизер. Ну, кто-то что-то… на сувениры брал. А тут довольно много должно не хватать, пол тонны, может килограммов семьсот. И это только там, где я заметил. Сколько на самом деле – одному черту известно.

Он еще немного помолчал.

– Ты же знаешь, металл постоянно привозят, – продолжал он, – навалили кучу, потом сверху еще и еще… В общем незаметно. А тут, понимаешь, сплавы нестандартные. Они в отдельном месте. Потом, при переплавке, все это добавками корректируется… Поэтому эта куча копится давно.

– Я понял, – поторопил я Постнова. – Скажи, Михалыч, а ты ко мне пришел… почему ко мне?

– А к кому еще, – неподдельно удивился Главный, – к «Розовому слону» Мише вашему?

– Ну, почему только к нему? – подготовил я основной вопрос. – Дима по видео крут!

Михалыч коротко и зло глянул на меня:

– Дима ваш крут! – начал он. – Дима…

– Я понял тебя, Михалыч, давно понял. И понял, что тема очень деликатная.

– Да, – обрадовался моему пониманию Михалыч, – щекотливая тема.

Я подумал немного и сказал ему:

– Коль так, Михалыч, давай про это тереть не в мониторке. А то некоторые товарищи уж очень хитрыми могут оказаться. Пойдем, погуляем по цеху.

Мы стояли у пресса, который из легкой алюминиевой стружки делал тяжелые кудрявые кубики, примерно с полметра в грани. Я специально выбрал это место. Оно, хоть и было на виду у камер, все-таки не направляло вектор подозрительности на возможное место преступления, и наш с Михалычем разговор с ним не связывало.

– Ты чего меня из мониторки-то увел, – первое, что спросил он, – уши что ли?

– Уши… Нет, уши вряд ли, я Диму знаю, он хитер, но не на столько. Я бы нашел.

– Чего, – спросил с улыбкой Михалыч, – осторожничаешь?

– Менты, – объяснил я. – Не успеешь оглянуться – сожрут, на хрен!

– Ну, тебе виднее.

Я больше ничего не говорил, ждал объяснений Главного.

Очень походило на то, что металл действительно уходил. И, имея хороший жизненный опыт, зная людей, Михалыч предположил правильно: сначала осторожничают, крадут понемногу. Затем расслабляются. И вот представляется очень удобный случай, выгодный вариант, и у людей, что называется, «башню сносит», на этом и горят.

Диму я заподозрил сразу – больше просто некому. Но он не может «светиться» в цеху долго – это вызвало бы подозрение. Значит кто-то из рабочих также «в деле». Но Дима должен бывать там и сам, хотя бы понимать картину и не по изображениям мониторов, а вживую.

По рассказу Главного выходило так: металл мог браться сверху. Новая партия наваливалась также сверху и уже не определить, что ушло. Куча нестандартного (просто «разношерстного») алюминия постепенно также разбиралась, но только потому, что к Леночке в лабораторию приносилось что-то на анализ и классифицировалось. Но нестандарт появлялся быстро, весь не проанализируешь. Вот и копилась эта куча.

Наверное, по какой-то русской традиции, все то, что оставляется «на потом», устраивается в дальнем углу, чтобы не мешало. Так и с этой кучей. Этот угол камерами практически не просматривался. Да и вообще, мертвых зон было немало. С точки зрения охраны – это плохо. Но, зато можно было пугать Тонечку Воробьеву, внезапно залезая рукой куда не следует, прямо в цеху, пользуясь моим знанием «мертвых» зон и незнанием таковых самой Тонечкой… В общем, я не очень сетовал по этому поводу. Именно Михалыч заметил довольно значимое изменение формы нестандартной кучи. Он даже мог назвать несколько крупных предметов из нее, которые бесследно исчезли.

Ревизии всего металла Исаев с Михалычем проводили, но довольно редко и очень условно.

И так, Дима.

Дима очень неглуп, мертвые зоны знает не хуже меня. Очень осторожен. Расследование предполагалось сложное. Мало вероятности, что я вообще что-то нарою. Но, перспектива избавиться от бледнопоганочного Фантомаса подстегивала меня. Да и интересно это было, а то, понимание бессмысленности нашей работы, иногда приводило к унынию.

Пока про то, о чем поведал Михалыч, знали двое: я и он.

* * *

– Тонечка, радость моя, – начал я елейным голосом, наблюдая, как при этом она с хитрецой смотрела на меня, очень хорошо понимая, что мне, в этот раз, от нее нужно что-то нестандартное, – ты стала реже приходить ко мне. Надоел я тебе?

– Дурачок… – смутилась она. – Просто эта кикимора, – показав подбородком на потолок, – засиживается до самой ночи. Куда мне деваться?