Аркан. Книга 2. Время перемен

Оттолкнувшись ногами, он перелетел через изгородь таможни ласточкой, едва оттолкнувшись от заострённых кольев руками, чтобы придать дополнительный импульс движению. Через секунду там послышалась какая-то возня, а потом – звонкие звуки пощёчин. Возвращался дю Валье спокойным шагом, через калитку в заборе. Он её аккуратно за собой прикрыл и, поднырнув под шлагбаум, подошёл к своему скакуну, отцепил от луки седла перевязь и снова разместил клинки на спине.

– Франц, о чёрт… Ты где грибочки брал? – послышалось из-за частокола.

– У бабки, как обычно… О-о-о… Плохие грибочки, да?

– Почему у меня от них так рожа болит?

Рем снова заколотил в забор:

– Откройте, караван из Аскерона!

Два стража границы в жёлто-белых коттах выползли наружу. Их небритые лица горели огнём, а глаза выражали вселенскую тоску.

– А-а-а-а, торговцы… Таможенный сбор – по два сребреника за повозку, по одному – за всадника. Может, у вас есть пиво, а?

– Есть молодое вино, – сказал Гавор. – Дам целый бурдюк, если подпишете подорожную прямо сейчас.

И потряс в воздухе булькающим кожаным сосудом. Таможенники синхронно облизали пересохшие губы, и один из них спросил:

– Магические артефакты, наркотики?

– Спасибо, не надо, – ответил Рем.

– А?! Спрашиваю – артефакты, наркотики везёте?

– Нет, в основном – украшения, ткани, сувениры, парфюмерия. Всякий женский товар, – откликнулся Коробейник.

– Чёрт с вами, давайте свою подорожную и своё вино… Франц, сходи за чернильницей и печатью!

Франц прямо на шершавом бревне шлагбаума поставил соответствующую отметку и, подышав на печать, сделал оттиск на документе.

– Сами открывайте, – буркнул он и тут же присосался к бурдюку.

– А ну, дай сюда! – потянулся за вином старший товарищ.

Микке без труда сдвинул шлагбаум в сторону, давая каравану возможность проехать. Когда таможня осталась далеко позади, Аркан буркнул:

– Порядочки у них, однако! Даже в Смарагде я такого не видал!

* * *

Впечатления от удивительных и невероятных нравов Западных провинций продолжали сыпаться на путешественников как из рога изобилия. Никто, кроме Гавора, раньше не странствовал в составе торговых караванов, и потому всё увиденное было в диковинку. Аркан в бытность свою вагантом ходил пешком или катался на почтовых дилижансах, а это совсем не то, что сопровождать набитые дорогостоящим товаром фургоны. Открыв для себя специфику подобных путешествий, он, не особо стесняясь в выражениях, сказал:

– Курва! Внутренние таможни.

Гавора переполняли эмоции:

– Как почил в Бозе последний император – каждый обдристанный барон, у которого замок больше похож на сортир во дворе у порядочного хозяина, а из землевладений – куча дерьма и яма с испражнениями, считает своим говённым долгом поставить сраную таможню!

Микке восхищённо крякнул, оценив по достоинству такой шедевр фекального словотворчества, а Рем, поглядывая на корявый сруб у обочины, четырёх стражников с ржавыми алебардами и деревянные рогатки поперек дороги, попытался поразмышлять вслух:

– Неужели непонятно, что так они убивают торговлю и взвинчивают цены? Какой дурак поедет по земле, где нужно платить на каждом углу? Куда смотрит здешний герцог?

– На задницу очередной молоденькой любовницы, – внезапно подал голос дю Валье. – Старый козёл дю Пюс предпочитает, чтобы страной управляли бароны, а сам проводит время на соколиных охотах и пирах. Но могу вас уверить, маэстру – такая картина не только в герцогстве Лабуанском. От залива и до Кесарии, до самых берегов Рубона Великого графья, барончики и маркизы становятся самовластными правителями в своих феодах и плевать хотели на центральные власти. Герцоги и принцы для них не авторитет.

Рем прищурился:

– А кто для них авторитет?

Эдгар дю Валье пристально посмотрел на молодого Аркана, и в его рыбьих глазах, кажется, промелькнуло что-то вроде уважения.

– Какой правильный вопрос, маэстру. А что вы сами-то думаете?

– Синедрион? – предположил Рем.

– Синедрион, – кивнул воин. – Им всё это на руку.

До таможни они ехали молча. Стражники отодвинули рогатки, посмотрели подорожную грамоту, истребовали мзду, и один из них, самый молодой, шмыгнул носом и сказал:

– Будьте осторожны, господа торговцы. Пять баронств – отсюда и на север вдоль тракта – голодают. Засуха! В лесах полно бродяг, которые прирежут вас за кусок хлеба…

– А вы, я смотрю, не отощали? – спросил Гавор Коробейник.

– Мы – люди барона. Он закупает провизию в Аскероне и доставляет её прямо в амбары замка. Нам приходилось разгонять чернь древками алебард, когда они пытались остановить караван с припасами. Ну, я вижу, вы люди бывалые, разбойники вам не страшны… Всего хорошего!

Фургоны заскрипели и двинулись дальше. Рем молчал, обдумывая услышанное. Микке заговорил с Целером – одним из возниц:

– А что, здесь ведь течёт река?

– Скёль течёт, верно, – отвечал ветеран.

– А паводок был весной?

– Известное дело – был. Вода поднималась до самых порогов домов – это в Заводи. Снега в Белых горах тают каждую весну, и паводок – каждую весну. Иногда сильнее, иногда слабее…

– А засухи часто?

– Раз в пять лет примерно. – Рем уже понял, к чему клонит северянин, а вот Целер – видимо, нет.

Микке покачивался в седле своего битюга и шевелил губами, что-то придумывая и рассчитывая. Все северяне были помешаны на двух вещах: на море и на сельском хозяйстве. Даже самые свирепые воины и лихие мореходы не гнушались во время редких визитов в отчий дом полоть брюкву или возиться с телятами и козлятами.

Караван как раз проезжал чахнущую от засухи деревеньку дворов на двадцать. Убогие глинобитные домишки с соломенными крышами без печных труб покосились и грозили развалиться, худые собаки вяло грызлись в тени у плетня, женщина с серым лицом крутила скрипучий ворот колодца – картина была угнетающей. Караван вызвал вялый интерес двух беззубых, бедно одетых дедов на завалинке, которые, завидев притороченные к сёдлам Эдгара и Рема характерные шлемы-шапели, вдруг принялись страшно ругаться:

– Заклеймённые скоты, будьте прокляты вы и ваши дети до седьмого колена! Кровопийцы! Еретики! Кара Господня на вас и на ваши земли!

– Доброго дня! Чего вы злословите нас, почтенные маэстру? – не выдержал Аркан.

– Тимьянский волк тебе маэстру, скотиняка! От вас, от вас все беды! Господь попускает горести на землю за грехи наши тяжкие, за отступления от закона святого! Правду говорят – выжигает себе сердце всякий ортодокс клеймением, и нет в нём жалости… Говорят, через границу у вас полные закрома, в Аскероне хлеб дают свиньям, а тут – дети от голода пухнут!