Великий и Ужасный – 1

* * *

Пачка кондитерских сухарей «Ванильные с изюмом» – что может быть более нелепым в текущих обстоятельствах? Тем не менее под обломками буфета я обнаружил единственную целлофановую упаковку с этим лакомством и сначала долго пялился, пытаясь осознать – что я только что прочел-то?

«VANIL’NYE S IZYUMOM» Sostav: muka pshenichnaya, moloko suhoe, obezzhirennoe… И дальше в том же духе. Они тут писали на латинке! Ни одной кириллической буквы я так и не увидел, как ни вертел пачку. Что-то вроде арабской вязи было, и состав дублировался на нескольких языках – как и у нас. Один язык был похож на немецкий, второй – кажется, на латынь или итальянский, но… Но гребаная пачка ванильных сухарей была самым лучшим доказательством: я находился в другом мире. Что касается хронологии – тут можно было поспорить. Например – конвертоплан, боевая экипировка опричников и их технологические приблуды выглядели футуристично, а эта халабуда, которую гоблиненок Кузя назвал гостиницей, весь ее экстерьер и интерьер напоминали скорее разруху девяностых… Однако дата изготовления стояла вполне очевидная: 02.10.2008. Ого! Какая древность. Сколько пролежали сухари в запасниках у Резчика – черт его знает, и от какого события мерила новую эру нынешняя историческая наука – оставалось только догадываться.

Я сунул в рот ванильный сухарик и принялся работать челюстями, продолжая искать одежду. И – о чудо! Нашел неразбитый комод! Там в верхнем ящике обнаружились вполне себе демократичные джинсы, правда – рваные на одной коленке и весьма потрепанные не моды ради, а изношенности из-за. На свет Божий вылезла также безразмерная черная футболка с крупной белой надписью через всю спину – «KRASOTA STRASHNAYA SILA!»

Стараясь сдерживать приступы хохота, я переоделся, сунул ноги в самые обычные синие резиновые сланцы, которых тут имелось аж четыре пары, в одну руку взял шуршащую упаковку ванильных сухариков, а вторую сунул в карман джинсов – там что-то заманчиво позвякивало!

В ладони моей оказались монеты достоинством одна, пять и двадцать денег. Так и было написано на реверсе – «20 deneg. Kazennyj monetnyj dvor Gosudarstva Rossijskogo». И тот самый геометричный орел с мечом и молотом там, где и полагается быть орлу – на аверсе. Уф! Однако!

Местных цен я не знал, но выхода не было: пачки сухарей весом в двести пятьдесят грамм для насыщения этой махине было явно недостаточно!

– Вперед, за колбасой! – сказал я и, бренча монетами в кулаке, принялся спускаться по лестнице.

Во дворе гоблины жарили на костре из всё тех же покрышек мясо и перекусывали, не дожидаясь, пока оно пропечется как следует, и отхватывая с импровизированных шампуров из арматуры огромные куски пищи своими кривыми зубами.

– Бабай, а ты куда? – уточнил Кузя. – Ваще-то ночь на дворе, шатаются по Маяку всякие-разные…

Маяк? Это нужно запомнить. А вот про всяких-разных – это прозвучало даже смешно, так что я хохотнул, почесал подбородок и, обойдя обшарпанное здание гостиницы, выперся на главную улицу. Интересно – в гоблинской ночлежке кроме меня постояльцы были? Или – только эти самые гоблины?

Утром прояснится, наверное.

* * *

Сухари закончились в тот самый момент, когда появилось уличное освещение. Не в том смысле, что фонари загорелись, нет. Просто этот участок местного Бродвея мог похвастаться тем, что фонари на нем в принципе физически существовали.

Неровный, мерцающий электрический свет приподнял завесу тайны над окружающей действительностью: вокруг царила разруха и мерзость запустения. Дома не выше четырех этажей зияли пустыми глазницами разбитых окон, многие двери были заколочены, стены – исписаны граффити, изгажены и заплеваны. В подворотнях и на обочинах громоздились груды мусора, попискивали крысы, копошились бродячие собаки. Плафоны фонарей атаковал рой насекомых. Ночные бабочки, мошкара и жуки стучались в толстое стекло и падали на землю. Нарезали круги на этой благодатной пажити летучие мыши – вот уж у кого не было проблем с продовольствием!

Контрастно, чуждо рядом со всей этой матерой гнилью, развалинами и древними лампами накаливания смотрелись яркие неоновые вывески и закрытые тяжелыми рольшторами витрины магазинов и рекламные голограммы. Пляшущие полуголые барышни, термоядерные надписи, холеные рожи каких-то медийных личностей – всё это иллюзорное великолепие мелькало тут и там, излучаемое проекторами, которые были установлены на недосягаемой для вандалов высоте: на фонарных столбах или под самыми крышами зданий.

Мир другой – проблемы те же! Пиво, прокладки, шампуни, станки для бритья, средства от изжоги, косметика. Косметику рекламировала самая настоящая эльфийка – стройная, неземная, белокурая, с большой грудью, аппетитной задницей, фиалковыми глазами и теми самыми остренькими ушками. Мечта фетишиста!

Я прошел сквозь эльфийку, следуя указаниям моего носа. Новообретенные органы чувств отличались восприимчивостью: я совершенно точно вычленял из окружающих миазмов и зловония ароматы растворимого кофе и свежего хлеба! Не то чтобы я любил растворимый кофе – просто наверняка там имелось еще что-нибудь съестное. Скорее всего, впереди меня ждало круглосуточное кафе или хотя бы – магазин!

– Но мы подымем гордо и смело
Знамя борьбы за рабочее дело,
Знамя великой борьбы всех народов
За лучший мир, за святую свободу! 

– принялся в такт шагам мурлыкать себе под нос я, вдохновленный скорой возможностью наконец пожрать вдоволь.

«И-и-и-и-и-и-и!!!» – Собачий визг раздался чуть ли не со всех сторон, помоечные псины из подворотен ринулись врассыпную в панике, наводя суету и завывая на все лады.

– Твою мать! – огорчился я.

Вообще-то это несправедливо! В какой момент поющий на ходу человек стал сродни сумасшедшему? Все наши предки, пока работали или там в походы ходили – пели песни! Это ведь свойственно нам – людям!

– Эй, образина! – раздался злой голос откуда-то сверху. – Шел бы ты отсюда! У нас тут люди спят.

– А? – По мнению местных, похоже, мне до человека было далековато.

– Говна! Щас пальну дуплетом, поговоришь у меня! – Послышался звук взводимых курков, едва слышно скрипнуло открываемое окно.

– Я магазин ищу, круглосуточный.

– А-а-а-а! Вот натравлю я муниципалитет на этого Хуеморгена, закроют его лавочку – сразу спокойнее на районе станет… Тебе полтора квартала вперед и смотри синюю вывеску на той стороне улицы. – Голос, кажется, стал капельку менее злым.

– Спасибо, добрый человек! – откликнулся я. – От всей души. Выручил!

– Не, ну вежливых уруков я еще не видел! Марта, слышь, че? Мне черный урук спасибо сказал! – Удивление было неподдельным, искренним.

– Так то ненастояшшый урук, дурень! Спать иди, чтоб я тебя не видела! И окно закрой – дует!

– Жара страшная, Марта! Душно! Никак нельзя закрыть, задохнемся насмерть!

Это ж надо: даже в параллельном мире все люди делятся на тех, кому дует, и других – кому душно!

Полтора квартала я прошел быстро, минуты за три, замедлив шаг только для того, чтобы косо глянуть на смешанную компанию, оккупировавшую крыльцо какого-то то ли бара, то ли клуба. «Nadym» – мерцали красные буквы над входом. Надим? Надум? Надым! Ночной клуб с названием «Надым» – это сильно!

Рожи на крыльце синхронно повернулись в мою сторону. Тут определенно большая часть была самыми обычными людьми, просто изрядно поддавшими. Орки-снага тоже имелись – парочка лысых зеленокожих выглядела куда приличнее давешних налетчиков. По крайней мере, на них была чистая одежда: всё те же джинсы, майки-алкашки, кожаные жилетки с карманами… Широкоплечий коренастый бородач с маленькими блестящими глазками – явный вожак компании – прогудел голосом гулким, как из бочки:

– Эй! У тебя штаны порвались, мужик! – и хохотнул, поглядывая на товарищей.

– Беда! – откликнулся я и пошел дальше.

– Это из ваших? – услышал я за своей спиной голос бородача.

– Не-ять! – откликнулся скрипучий тенор. – Это-нах даже-ять не урук-ять. Полу-нахрен-кровка. Выродок-х.

Нестерпимо захотелось вернуться и разбить морду невесть что о себе возомнившему снаге, но жрать хотелось сильнее – и потому я устремился к одиноко сиявшей впереди синей вывеске «EDA I NAPITKI». Сланцы прошлепали по ступеням, половина плитки на которых давно потрескалась и отвалилась. Рука потянула за ручку двери.

«Тилинь!» – звякнула под притолокой бесячая висюлька из металлических трубочек.

Тут было немноголюдно: над ближайшим столиком склонились двое работяг в оранжевых комбинезонах – они, обжигаясь, пили какую-то бурду из пластиковых стаканчиков и тыкали вилками в нарубленный крупными кусками салат и ярко-розовые сосиски в тарелках. Какой-то худой грустный тип с модной прической заливал в себя пиво, проводя время в компании целой батареи поллитровых стеклянных бутылок с хмельным напитком. Из закуски у него имелась пачка чипсов. Еда! Еда, чтоб ее!

Стараясь не задеть и не опрокинуть ничего из хлипкой пластиковой мебели и не споткнуться о ноги тощего любителя пива, я проследовал к стойке-прилавку, за которым хозяйничал невысокий бородатый крепыш с маленькими хитрыми глазками. В его светлой бороде были заплетены косички, волосы – подстрижены под полубокс.

– Доброй ночи, – сказал я и ляпнул на стол все имеющиеся в моем распоряжении деньги. – Мне бы попить-поесть…

– Хуеморген! – рявкнул самый настоящий гном.

– А? – удивился я.

– Доброе утро! Goeie morgen – так говорят у меня на родине, на Магнитке. Сейчас пять утра, какая ночь? Светает скоро! – Похоже, он был нормальным мужиком, просто манера говорить была такая – рявкающая.

– А! Так что насчет пожрать?