Великий и Ужасный – 1

– Отойдите, – сказал я. – И не мешайте.

Шагнув к столу, я закатал парню левый рукав по локоть, потом – зачем-то крутанул стило в ладони и, передвинув пальцем самоцветный переключатель, приступил к работе.

Вот теперь я чувствовал себя настоящим дурачком!

Глава 2. Мертвый учитель

Пока работал – ни о чем не думал. Когда закончил и глянул на предплечье и запястье юноши, которого эти матерые вояки звали княжичем – едва не выматерился. Это было даже не смешно! Парень просто умрет татуированным – вот и весь смысл моих действий. Мало того что я черт-те где, черт-те с кем и черт-те когда, так еще и такой хренью занимаюсь! Сюрреализм…

Я отложил стило и потер виски – и тут же отдернул руки от головы. Зараза! Вот это привело меня в себя: сколько же времени я был в отключке, если на башке отросли патлы до плеч? Несколько месяцев? Что вообще тут происходит?! Что со мной случилось?

– Поликарпыч, глянь на руку нашего пацана… – хрипло проговорил Козинец.

Конечно, я тоже глянул. Мои творения одно за другим начали мерцать мягким золотистым светом. Сначала – равносторонний красный крест, потом – змея, которая сцеживает яд в чашу, ну, и жезл Асклепия – тоже. Последним мигнул зелененький четырехлистный клевер. Чушь? А что мне было делать? Они хотели от меня лечебную татуировку для неизвестно чем больного человека, я и налупил всего, что вспомнил про медицину! Красный крест – это понятно. Потом – значок, который я тысячу раз видал на аптеках. Ну, и самый древний символ медицины – тоже! А клеверок – на удачу. Куда в лечении без удачи-то?

Голова резко закружилась, и я как стоял, так и сел на задницу.

– Что-то мне хреново, мужики, – сказал я.

– Силы свои ему передал! – со знающим видом покивал Талалихин. – Тут кому угодно хреново станет. Правильный ты дядька, Бабай. Хоть и из урук-хая! Что дальше делаем, ротмистр?

Молодой офицер думал недолго:

– Вызывай птичку, забираем княжича в поместье. Теперь нам остается только молиться.

И, грохая подошвами бронированных ботинок, они заторопились наружу. Козинец с Грищенкой ухватили носилки и понесли, ступая осторожно и плавно – настолько, насколько это было вообще возможно.

– Бывай, Бабай, – махнул мне рукой ротмистр. – Что увидимся – это точно, но в каких обстоятельствах – еще большой вопрос. За бардак не обессудь – это не мы, это до нас было. Мне, конечно, тоньше лезвия, но Резчика похоронить бы надо как полагается…

И ушел. В комнате сразу стало много места, оказалось – это довольно большое помещение, квадратов на сорок, не меньше.

Я так и сидел на заднице на полу в совершенно одуревшем состоянии. Спасало одно: на происходящее смотрел как бы со стороны, эмоции были какие-то размытые, нечеткие. Никакого страха или паники, просто – рой мыслей в голове, от которого путалось сознание и множились вопросы. Но теперь, когда эти суровые ребята убрались отсюда, я, по крайней мере, мог осмотреться и – осмотреть себя! Потому что по всему выходило – тот я, которого убило молнией, и этот я, общавшийся с бронированными усачами и делавший татуировку пациенту, который был скорее мертв, чем жив – это совершенно точно были немножко разные «я». Или – не немножко.

Перво-наперво уставился на свои руки. У меня перед глазами находились охренеть какие огроменные лапищи: мозолистые, с крепкими черными ногтями, по структуре более напоминающими звериные когти, но – аккуратно обстриженными. Такими пальцами гвозди гнуть можно, наверное. «Надо будет попробовать!» – мелькнула дуроватая мысль. Предплечья тоже оказались под стать ладоням – перевитые мощными жгутами мускулов, с кожей какого-то неестественного, землистого оттенка и контурами нечеткой татуировки, как будто недоделанной. Я плюнул на большой палец и потер – ни хрена не оттиралось. Ни татуировка, ни землистая краска. Оттенок, похоже, был всё-таки естественный.

– Ля-а-а-а… – на пробу протянул я, напрягая голосвоые связки, а потом выругался: голос был точно не мой.

И «ля» этой иерихонской трубе явно не подходило! Нужно было что-то решительное, боевое, соответствующее переломному моменту.

– Вихри враждебные веют над нами,
Тёмные силы нас злобно гнетут!
В бой роковой мы вступили с врагами,
Нас ещё судьбы безвестные ждут!

– ревел я, передвигая уцелевшую мебель и сгребая обломки в один угол.

Сквозь разбитое окно я услышал, как где-то в ночной дали горестно завыла собака и заплакал проснувшийся младенец, захлопали закрывающиеся форточки и ставни. М-да, что-то я разошелся! Тембр был очень специфичный: если не контролировать голосовые связки, то «Cannibal Corpse» вполне могли бы теперь приглашать меня сессионным вокалистом, на подмену Джорджу Фишеру…

– Помянешь черта… – не удержался от комментария я, наткнувшись под развалинами шкафа на тело огромного полуголого мужика, который ничком лежал на полу в луже крови.

На сей раз голос прозвучал более-менее по-человечески, но ситуация была, конечно, аховая.

Только вспоминал про «Cannibal Corpse» – вот вам пожалуйста, труп, весьма смахивающий на какого-нибудь каннибала из племени маори! Я перевернул его на спину и охнул: рожа была совершенно невероятная. Широкий нос с горбинкой и огромными ноздрями, массивная нижняя челюсть с выпирающими как у какого-нибудь дикого вепря клыками, заплетенные в многочисленные косы длинные черные волосы… Орк! Вот кто это был! По крайней мере, под такое определение мертвец подходил как нельзя лучше, разве что кожа у него была землистого оттенка, ни разу не зеленая. Такая же, как у меня. Вот гадство! У меня что – и рожа нынче эдакая страхолюдная?

Почему-то этот вопрос волновал меня сильнее всего, так что я распрямился, повертел башкой и, обнаружив единственное целое стекло во всем окне, пользуясь ночной тьмой, принялся разглядывать свое отражение. Честно говоря – картина была страшноватая и странноватая одновременно. Вот если взять некоего гражданина Бабаева, которого я обычно привык лицезреть в зеркале, и тот труп каннибала, что валялся на полу, а потом смешать, но не взбалтывать – то получилось бы нечто среднее арифметическое, то самое, что виднелось в потрескавшемся мутном стекле пострадавшего от погрома окна.

– Какая отвратительная рожа! – снова прокомментировал я, а потом оскалился: нижние клыки были гораздо крупнее человеческих, но над губой не торчали. Так – неправильный прикус в стиле Шварценеггера, ничего критичного.

Зенки, правда, эти ненормальные, нездоровый цвет лица и общая звероватость облика напоминали чудовище Франкенштейна из классической истории Мэри Шелли. Правы были неизвестные милитаристы в броне – образина! Но – чудовище или нет, раз уж я так спокойно принял перемены, со мной произошедшие, то нужно осваиваться дальше. Порядок наводить, искать еду и деньги. Разбираться, где я нахожусь и что теперь делать.

То, что виновата шаровая молния – это было понятно. То, что я не в дурке и не сплю – тоже. Оставалось не так-то и много вариантов, типа виртуальной реальности или долбаного попаданства в параллельную вселенную. Или неимоверно изощренного парка аттракционов в духе фильма «Холоп». Но тут меня выручала низкая самооценка: некто Бабаев нахрен никому не сдался, не такая фигура, чтобы настолько изощренные сеансы терапии проводить и заниматься копаниями в моей жалкой душонке. Поэтому – либо первое, либо второе. Скорее – попаданчество, потому что вряд ли в виртуальной реальности мне так зверски хотелось бы жрать!

За окном загудело, я выглянул наружу.

Из чернильного неба, создавая мощными турбинами пылевые вихри и поднимая в воздух многие килограммы бумажного и пластикового мусора, опускался конвертоплан. Слепящие, невероятно яркие лучи прожекторов разрезали ночной мрак, шарили по покрытому трещинами асфальту, заглядывали в окна окрестных домов. Агрегат был огромен – метров тридцати в длину, с футуристичными обводами корпуса и парой изогнутых крыльев такого же матово-черного цвета, как и броня бойцов, которые, контролируя окружающее пространство и охраняя парня на носилках, приближались к опускающейся аппарели. Их шлемы были закрыты наглухо, так что различить из окна, кто из них Козинец, кто – ротмистр или фельдшер, было практически невозможно.

Наконец летательный аппарат вобрал в свое необъятное брюхо новых пассажиров, аппарель с шипением закрылась. Конвертоплан, глухо взвыв турбинами, резко взмыл в воздух, на секунду закрыв своим массивным корпусом звезды.

– Сосите хрен, сучьи дети! – послышался пьяный голос из дома напротив. – Все опричники – ублюдки!

Опричники?

Так много вопросов и так мало ответов! Еще и труп этот в комнате…

* * *

– Кхе-кхе… – раздалось неуверенное кряхтенье за моей спиной. – Я по поводу мяса. Вам нужно мясо?

Голос был дребезжащий и в целом неприятный, так что я резко обернулся и увидел некое странное существо. Серая кожа, острые уши, гротескно длинный нос, всё те же клыки из нижней челюсти… Тоже – орк? Ростом, правда, мне по пояс, но хрен знает, какой у меня сейчас рост.

– Какое мясо? – удивился я, едва снова не сорвавшись на привычный этим голосовым связкам гроул.

Существо подтянуло спадающие штаны и шмыгнуло носом:

– Свежее, убоина. Свежее съедобное мясо. Нынче такое найти даже сложнее, чем хорошую выпивку.

– Э-э-э-э… И почем?

Кстати, речь его была вполне русской, с поправкой на клыки и нос, конечно, но – я понимал всё до последного слова!

– Ну, – замялся мой собеседник. – У меня есть, например, пакетик мухоморов, самокрутка с анашой и две таблетки – красная и синяя, но я ва-а-аще не в курсе, может, это антибиотики или витаминки.

– И нахрена оно мне? – Я всё никак не мог просечь ситуацию.

– Так за мясо! Я пацанов позову, мы заберем? Тут килограмм сто пятьдесят – двести, не меньше! Одному мне не съесть!

– Где, мать твою сраную, «тут»? Где ты тут видишь… – Я почувствовал, как откуда-то из глубины души поднимается волна лютой ярости: первая четкая и внятная эмоция за все проведенное тут время, но в этот момент мой взгляд наткнулся на тело орка на полу, и я сразу всё понял.

Вот тебе и «каннибал корпс», однако!