Горизонтальная война. Снимая маски

Когда дверь тихо закрылась, и шаги секретарши стихли вдали, я отошла к окну:

– Иннокентий Васильевич, что вам известно о Люде и её отношениях с моим отцом?

– Я ничего об этом не знаю, – отвернулся в сторону Меркулов.

И будь я проклята, если он мне не врёт. Сколько ещё мне нужно узнать секретов, сколько змеиных гнёзд разворошить, прежде, чем я смогу нормально вздохнуть?

– Ваша падчерица на похоронах была весьма красноречива в своём горе, – едко заметила я. – Так не убиваются по собственному боссу. Поэтому я спрошу вас ещё раз: что вам известно об отношениях Людмилы с моим отцом?

В отражении были видны его бегающие глаза и пальцы, нервно теребившие воротник формы.

– Они встречались некоторое время, – наконец, признался Иннокентий.

– Сколько?

– Чуть больше года.

– То есть, с самого начала, – процедила я, не поворачиваясь. – А она весьма цепкая особа.

– Люда не такая, Мелания Сергеевна. Она чистый и добрый ребёнок. Неужели вам неизвестно, что такое любовь? Ну, влюбилась, что уж теперь, казнить её? Ведь и отец ваш её…

– Даже не заикайтесь об этом.

– Что вы намерены делать?

– Люди алчные. – Я вскинула подбородок и позволила слезам течь свободно. – Им всегда всего мало. Вы пришли к нам после службы, без гроша за душой и хоть какого-то видения своего будущего. Отец не только помог вам с работой, но и доверил свою жизнь. Вы не справились, Иннокентий Васильевич. – Я повернулась и печально улыбнулась. – Отца убили в вашем присутствии, важнейшие для моей семьи документы украли из-под вашего носа. Ваша дочь крутила шашни с моим отцом с начала трудоустройства, а теперь он мёртв. Так скажите мне, Иннокентий Васильевич, почему я должна вам верить?

Меркулов выглядел так, будто я только что сообщила ему о смерти родного человека. Весь лоск и блеск разом ушли. На посеревшем лице читались усталость и боль от разочарования. Во мне.

– Если вы считаете меня виновным в его смерти, то я ничего не могу с этим поделать, – глухо ответил он и мне стало стыдно.

Меркулов работал здесь ещё до моего прихода. Он всегда защищал отца, и я об этом знала. И всё же сделала ему больно.

– Мелания Сергеевна, если вам станет легче, я уволюсь после того, как расследование будет закончено. Но прошу вас не причинять вред Люде. Она ещё ребёнок. Своими неосторожными словами вы можете испортить ей всю жизнь.

– Смею напомнить, мы одного возраста, – язвительно фыркнула я.

Патетика его слов лишь взбесила. Такое ощущение, что здесь я монстр, а не те, кто меня окружают.

– Люда не такая, как вы.

Как хлыстом по спине.

– Свободны. Я жду отчёт в ближайшее время.

Чеканя шаг, Меркулов прошёл к двери и завис.

Что ещё?

– Ваш отец любил Люду. По-настоящему, и был счастлив весь последний год. Только этим она заслужила снисхождения.

– Это не вам решать.

Я села в директорское кресло, хотя первым порывом было протереть его дезинфицирующей салфеткой, покрутилась и включила компьютер:

– Что-то ещё, Иннокентий Васильевич? У вас есть какие-то сведения? Подозрения? Вы знаете, кто преступник? Нет? Тогда почему я вас всё ещё вижу?

– Примите мои соболезнования.

Дверь тихо закрылась.

Оставшись в одиночестве, я несколько минут бездумно смотрела на кипу бумаг и фотографию на столе отца.

– Старый дурак! О чём ты только думал, вовлекая девчонку в свои игры! – крикнула в сердцах и смахнула стеклянную рамку на пол. – Ты мне не наследство оставил, а трясину, которая того гляди и утащит на дно. Связался с ней, чтобы потешить собственное самолюбие, а мне теперь что прикажешь делать?! Простить? Принять? Как мне спасти её от матери?!

Выдохнувшись, я натянула пальцами волосы и сосчитала до десяти. Истерика не поможет. Только холодная голова и голый расчёт. Мать наверняка знала об их интрижке. Она же не успокоится, пока не сведёт дурёху с ума.

Пальцы нащупали кнопку телефона. Утопив пластмассовый кружок в корпус, я дождалась тихого «Да» и прошипела:

– В мой кабинет. Быстро!

Люда появилась через три минуты. Ровно столько потребовалось ей, чтобы открыть соседнюю дверь и доползти до отцовского кабинета. Сквозь матовое стекло я видела, как она нерешительно мнётся, но не утруждала себя тем, чтобы поторопить или подбодрить. Любовница отца, надо же. Да меня наизнанку выворачивало от мысли, что отец позволил себе шашни на работе.

– Можно? – Стукнув несколько раз, Люда всё же открыла дверь и просунула голову внутрь, всё ещё страшась переступить порог.

– Садись. – Я кивнула на стул, на котором недавно сидела сама, и нервно стукнула ручкой по столу.

Платок с головы она сняла, но вот это траурное выражение лица… бесит. Как будто она на самом деле что-то к нему чувствовала. Да что там может быть при такой разнице в возрасте и социальном статусе! Люда прошла мимо разбитой рамки, переступила через крошки стекла и села, смиренно сложив руки на коленях.

Бледная, едва дышащая от страха овечка. Да что она сможет противопоставить ЕЙ?!

– Как давно ты здесь работаешь? – начала я издалека.

– Второй год, Мелания Сергеевна, – прошелестела Люда.

Ей-богу, мне иногда кажется, что я гораздо старше, чем есть на самом деле. Ну почему все проблемы должна решать я? Чего проще было ноги не раздвигать?

– Как давно ты спишь… спала с отцом?

Поперхнувшись, она вылупила глаза и покраснела. И нечего так на меня смотреть. Сама виновата.

– Я задала вопрос.

– М-мелания Сергеевна, я… – она запнулась и замолчала, следя за движением ручки по бумажке, что попалась мне первой под руку. Кажется, это был договор.

– Я слушаю, Людмила.

– Полтора года, – всхлипнула она, вытирая глаза бумажным платочком.