Ваше Сиятельство 11

***

– Какого черта! Сволочи! – Синди вонзила острые ноготки Майклу в руку, ту самую, раненную в перестрелке.

Хотя целитель основательно подлечил плечо и снял боль, боль вернулась снова. И так остро, что барон застонал. Член его тут же обмяк, вывалился из маленькой жадной норки мисс Стефанс.

– Придется открыть! – со злостью сказала Шухер. – Обещай, что еще сделаешь так. Хочу на столе и так же сильно!

– Сделаю, – нехотя сказал Милтон, хотя этот неожиданный порыв в нем совсем угас.

В дверь снова постучали, напористо, громко. Раздался голос Чикуту:

– Шухер, открывай! Дрыгаетесь там что ли?!

Майкл натянул брюки и увидел, что его пистолет валяется на полу. Барон, несколько минут назад слишком занятый Синди, не слышал, как выпало оружие.

– У тебя пистолет?! «Karakurt»! – с удивлением и непонятной радостью воскликнула мисс Стефанс. – Такой же был у Бомбея! На десять патронов! Я стреляла из него по кошкам!

Снова она о Бомбее. Барона Милтона это раздражало. Он сам не понимал почему. Вроде как к этой свихнувшейся наполовину девице он не испытывал теплых чувств, но ее слова все сильнее задевали самолюбие Майкла. Возможно потому, что этого самого самолюбие в нем последнее время стало больше.

– Не стучи, идиот! Застрелю к чертовой матери! – закричала Синди на очередные удары в дверь. Выхватила «Karakurt» из рук Майкла и побежала в коридор.

Не успел господин Милтон застегнуть первую пуговицу брюк, как грянул выстрел. Тут же еще один.

– Синди! Не надо! – закричал Майкл, не понимая, что на нее нашло.

Когда он выскочил в коридор, мисс Стефанс стояла там с довольной улыбкой. Из ствола «Каракурта» тянулась сизая струйка дыма, воняло пороховыми газами. В дверь больше никто не стучал. На несколько секунд повисла тишина.

– Ты убила Чику? – Майкл бросился к двери, повернул рычаг замка, шлепком ладони выбил задвижку.

Дверь распахнулась. На лестничной клетке барон Милтон увидел напуганного незнакомца, державшего початую бутылку виски, справа от него прижавшись к стене стоял Чику.

– Профессор, забери у нее ствол! Никогда… – ацтек икнул, поглядывая на Синди, – Никогда не давай! Она сумасшедшая!

– Да ты пьяный, Чику. Или это от испуга? – Шухер резко убрала руку в сторону, когда Майкл попытался забрать оружие. – Я тебя предупреждала, скотина, не смей так громко ломиться в мою дверь! Я говорила, что убью тебя, если ты дверь сломаешь?! Вот она треснула! Вот! – Сидни указала стволом на длинную вертикальную трещину.

– Майкл, пиздец, забери у нее пистолет! – промычал ацтек, и барон Милтон понял, что тот в самом деле сильно пьян, гораздо больше, чем он сам.

– Синди, пожалуйста, дай. Не надо больше стрелять, – Майкл осторожно обнял ее, удерживая руку с «Каракуртом».

– Трусливые пьяные черти! Я вас всех когда-нибудь убью! Вы действуете мне на нервы! Бомбей погиб из-за вас! Из-за того, что вы его напоили! – прошипела она в сторону Чикуту, потом повернула голову к барону и сказала: – Клянись мне в любви. Давай прямо сейчас!

– Синди, давай потом. Зачем это при всех? – Майкл окончательно протрезвел и подумал, что он уже не слишком хочет вытаскивать мисс Стефанс из Уайтчепеле, иначе его спокойная жизнь не наступит никогда.

– Я хочу, чтобы все знали, что меня любит барон! Говори! – настояла Синди. – А то я застрелю Чику.

– Говори, Профессор, – осклабился ацтек, и, хотя он как бы улыбался, ему явно не было весело. – Нам это очень хочется слышать. Это даже можно отметить.

Барон Милтон сделал шаг в сторону, повернулся к мисс Стефанс и, положа руку себе на левую сторону груди, произнес:

– Синди, я тебя люблю! Да… Очень люблю! Пожалуйста, отдай пистолет.

– Как-то неубедительно. Вот когда ты порвал мне юбку, даже без слов, мне больше понравилось. На… – Шухер, недовольно поджав губы, протянула «Karakurt».

За спиной Майкла послышался облегченный вздох незнакомца и хохот Чикуту. Ацтек выхватил у своего приятеля, бутылку «Fire Dog» со словами: – Дай, сука, разобьешь! – и сделал из горлышка два глотка, фыркнул, вытирая губы и сказал:

– Мы вообще по делу, Профессор. Идем нахуй с нами или у вас на кухне обсудим?

– Майкл никуда не пойдет! – тонкий голосок Синди стал резким.

– Шухер, не лезь! И пусти!.. – ацтек шагнул к двери. – Я сейчас скажу такое, что ты, блядь, сама его заставишь бежать за нами. Знакомьтесь, это – Хорек, – пошатнувшись Чикуту кивнул на своего приятеля. – Он на самого Хариса работает! На Сладкого Хариса! – важно подчеркнул ацтек, хотя язык едва слушал его.

– И что с того? – Майкл окинул взглядом худощавого парня лет двадцати пяти с длинными нечесаными волосами, который на самом деле чем-то был похож на хорька.

– С того то, что он знает, где эта камера. Сечешь, Профессор? Камера, от которой у тебя ключ! Он, блядь, знает! Так что Хорек в деле! Идем сейчас туда и заберем все! И сразу свалим с Уайтчепеле! Можешь свою шлюху с собой взять, – глянув на Синди ацтек икнул и тут же содрогнулся от звонкой пощечины.

Глава 4. Моя новая жена

В Стокгольм мы попали в первом часу ночи, после долгого голосования на трассе за поселком. Кстати, хвала Наталье Петровне: она безошибочно угадала какой из эрмимобилей остановится. Наташа хорошая менталистка, но меня она привлекает не только этим. Привлекает так сильно, что поездка рядом с ней на заднем диване «Бурунга», стала серьезным испытанием. Впереди устроился Бабский, а я, несчастный, сзади на тесном диване, жестоко зажатый с двух сторон баронессами. Вдыхая легкие ароматы их духов, блаженствуя от тепла и близости их тел, и страдая от нестерпимого желания отдаться им, желательно двоим сразу. Если Стрельцова все мигом поняла, ущипнула меня за мочку уха губами и шепнула: «Ну хочешь со мной в темный угол? Сразу как приедем…», то… То штабс-капитан Бондарева явно не держала в голове таких мыслей. А если держала, то очень глубоко, настолько, что неискушенный в этих вопросах мужчина, мог бы подумать, будто их у нее не может быть в принципе.

Лишь когда мы покинули эрмимобиль, что случилось на привокзальной площади возле башни «Odin's Pier», Наталья Петровна с легкой издевкой заметила:

– Вижу, ваше сиятельство, вам непросто далась поездка. Я сострадаю: несдержанным мужчинам в этой жизни приходится тяжело: в их ментальном поле такие завихрения, что за них становится страшно. Может быть Элизабет сможет что-нибудь исправить.

Я не ответил ей, поспешил расплатиться с хозяином «Бурунга». Он всячески отказывался от денег, и я сунул ему в нагрудный карман пятьдесят британских фунтов – все-таки этот пожилой швед нас весьма выручил. Ему нужно было в другой конец Стокгольма, но он посодействовал себе в ущерб – есть добрые люди не только на Руси.

– Сэм, ты чего расслабился? Сумки бери, – я указал Бабскому на наш багаж. – И давай, прокладывай нам путь к билетным кассам, – я поднял взгляд к семиярусной башне под названием «Odin's Pier», выделявшейся ночном небе желтыми и синими огнями. Большая часть ее причалов была свободна. Все-таки глубокой ночью жизнь здесь текла лениво, как и в московских воздушных портах и вокзалах.

– Слушаюсь, ваше временная милость! – отозвался Бабский и с кривенькой улыбкой поднял сумку Стрельцовой с мокрой брусчатки. Поручик Бабский все шутил, снова не очень удачно. Ему пока в голову не приходило, что его присутствие в нашей группе вызывает у меня серьезные подозрения.

Не успели мы перейти площадь, как мимо на бешенной скорости пронесся желтый «Харсис». Подло так пронесся, намеренно по луже, которую вполне мог объехать. Обдал меня и Бабского грязной холодной водой. Мой респектабельный вид был испорчен. Алексей даже прекратил смеяться, а Элизабет, чудом оставшаяся сухой, со всей страстью хотела выхватить остробой, которого у нее, к счастью, не было.

– Демон мой! Лучше бы я осталась с «Гарантом»! Черт! Черт его! – вспыхнула баронесса, сердито глядя в след уносящемуся эрмимобилю. – Пробить бы ему колеса! Урод еще! Ну почему ты не оставил хотя бы один остробой? Перед посадкой можно было бы уронить его в мусорник. Но до самого последнего момента оружие нужно!

– Именно поэтому, Элиз. Очень хорошо, что ты сейчас без оружия. Мы должны обязаны быть тихими и незаметными, пусть даже мокрыми с ног до головы, – я попытался улыбнуться, превращая случившееся в незначительный казус, обтер лицо, стряхнул влагу с куртки и добавил. – Я бы, дорогая, тоже многое что мог, но пока это придержу, – подумалось, что мне ничего не стоило бы превратить этот наглый «Харис» в полыхающую пламенем груду металла, но тогда вообще не факт, что мы смогли бы вылететь из Стокгольма.

Я заметил, что за последнее время Элизабет все чаще спорит со мной. Она перестает быть тем, совершенно послушным, мягким по отношению ко мне ангелочком. Например, недавно она возмущалась, что я слишком жестко обхожусь с Ленской: видите ли, не отвечаю на сообщения актрисы. В общем, миссис Барнс, став госпожой Стрельцовой, начала иногда проявлять строптивость. И такая перемена в ней меня радовала: Элиз должна быть собой, а не покорным продолжением моих желаний. Вот сейчас она высказала свое несогласие и уже у дверей в «Odin's Pier», взяла меня под руку, прижалась ко мне со всем свойственным ей теплом, будто извиняясь за недавнее несогласие.

– Если вимана на три сорок, то у нас будет много времени. Мое предложение в силе, Саш, – сказала моя чеширская кошечка, явно имея в виду намек в эрмимобиле.

– Нам бы вздремнуть хотя бы часик, – входя в здание воздушного порта, подал голос Бабский.

Здесь, в огромном зале с высоким сводом было пусто. Почти пусто. Возле робота-полотера стоял полицейский в потрепанной кожанке, не обращая на нас ни капли внимания. У кофейного автомата о чем-то спорили трое молодых длинноволосых шведов. В кресле похрапывал седой старик в очках, уронив газету.

– Наташ, возьми билеты, – попросил я, когда мы поднялись на второй этаж, где под рекламным щитом тускло светились окошки касс европейских линий.

– Как прикажите, господин корнет, – с некоторым недовольством отозвалась Бондарева.

– Что за обиды? Ты же менталист, может потребоваться там ментальное влияние. И я мокрый, грязный – подойти в таком виде, означает привлечь лишнее внимание, – пояснил я.