Возлюби ближнего своего. Ночь в Лиссабоне

Рут сидела перед Керном, прислонившись к его поднятым коленям, и он чувствовал ровное тепло ее спины. Она откинулась головой на его руки. Тепло струилось через руки в его кровь и делало его беззащитным перед неизведанными желаниями. Что-то рвалось внутрь и наружу, что-то темное, оно было в нем и вне его, оно было в низком страстном голосе Лило и в дыхании ночи, в смятенном беге его мыслей и в сверкающем потоке, который вдруг подхватил его и понес. Он положил руки, как шаль, на узкий затылок и ощутил его податливое движение навстречу.

Керн и Рут вышли из вагончика. Стояла тихая ночь. Аттракционы были уже затянуты серыми парусиновыми тентами, шум затих, и над ярмарочной суматохой и криками, над трескотней выстрелов и пронзительными вскриками с русских гор снова бесшумно вырос лес и похоронил под собой пеструю и серую сыпь шатров.

– Ты домой? – спросил Керн.

– Не знаю. Нет.

– Давай еще побудем здесь. Побродим. Я хотел бы, чтобы завтра никогда не наступало.

– Да. Завтра – это всегда страх и неизвестность. Как здесь красиво.

Они шли сквозь темноту. Деревья над ними не шелохнулись. Они были погружены в мягкое молчание, как в невидимую вату. Листья не издавали ни малейшего шороха.

– Может, мы – единственные, кто еще не спит…

– Не знаю. Полицейские всегда не спят допоздна.

– Здесь нет полицейских. Здесь нет. Здесь лес. Здесь так хорошо гулять! Шагов совсем не слышно.

– Да, ничего не слышно.

– Нет, тебя я слышу. Но, может быть, и себя тоже. Не могу представить, как было без тебя.

Они пошли дальше. Было так тихо, что тишина, казалось, рокотала – словно задыхалась и ждала откуда-то издалека чего-то необычайно странного.

– Дай мне руку, – сказал Керн. – Я боюсь, что ты вдруг исчезнешь.

Рут прислонилась к нему. Он почувствовал на лице ее волосы.

– Рут, – сказал он, – я понимаю, это всего лишь чуть-чуть близости среди бегства и пустоты, но для нас это, наверное, больше, чем многое, называемое высокими словами…

Она уткнулась ему в плечо. Некоторое время они стояли молча.

– Людвиг, – сказала Рут. – Иногда мне больше никуда не хочется. Хочется просто так упасть на землю и погаснуть…

– Ты устала?

– Нет, не устала. Я не устала. Я могла бы идти так без конца. Земля такая мягкая. Ни на что не натыкаешься.

Поднялся ветер. Листва над ними зашелестела. Керн почувствовал на руке теплую каплю. Вторая капля скользнула по лицу. Он взглянул вверх.

– Начинается дождь, Рут.

– Да.

Капли падали все ритмичнее и чаще.

– Возьми мою куртку, Рут, – сказал Керн. – Мне не холодно, я привык.

Он накинул свою куртку на плечи Рут. Она ощутила сохранявшееся еще в ней тепло и вдруг странным образом почувствовала себя в укрытии.

Ветер затих. Лес, казалось, на мгновение перевел дух, потом вспыхнула беззвучная белая молния, раздался близкий гром, и вдруг дождь обрушился с такой силой, словно молния вспорола небо.

– Бежим быстрее! – закричал Керн.

Они бросились к спрятанной под спущенным тентом карусели, неясно маячившей в темноте ночи, как молчаливая разбойничья башня. Керн приподнял парусину, они оба забрались под нее и остановились, тяжело дыша, вдруг ощутив себя в безопасности, как под большим, темным барабаном, по которому горохом стучал дождь.

Керн схватил Рут за руку и потащил за собой. Их глаза скоро привыкли к темноте. Вокруг них, словно привидения, вставали на дыбы кони; замирали в вечном, призрачном беге олени; лебеди простирали крылья, полные таинственных сумерек, и спокойно стояли, темнея во тьме, мощные спины слонов.

– Иди сюда! – Керн усадил Рут в одну из гондол. Он собрал в колясках и каретах несколько бархатных подушек и разложил их внутри. Потом стащил с одного из слонов шитую золотом попону.

– Так, теперь у тебя одеяло как у принцессы.

Снаружи слышались длинные раскаты грома. Молнии бросали бледный, матовый отсвет в теплую темноту шатра – и тогда каждый раз выныривали пестрые рога и сбруя животных, которые мирно шествовали по вечному кругу одно за другим, как ласковое, далекое видение зачарованного рая. Керн увидел бледное лицо Рут с темными глазами и, укрывая ее, ощутил под рукой ее грудь, снова неведомую и странно притягательную, как в ту первую ночь в отеле «Бристоль» в Праге.

Гроза быстро приближалась. Гром перекрывал стук дождя, барабанившего по натянутому тенту, с которого потоками низвергалась вода; от сильных ударов начинал дрожать пол, и вдруг, в раскатившемся эхом молчании последнего, особенно сильного сотрясения, карусель двинулась и начала медленно вращаться. Медленнее, чем днем, как бы нехотя и по чьему-то тайному принуждению… И музыка заиграла медленнее, чем днем, и как-то странно прерывалась паузами. Карусель прошла только полкруга, словно на мгновение пробудилась ото сна, потом снова остановилась, и музыка умолкла, как будто музыкальный механизм сломался от усталости, и только дождь еще шумел – дождь, древнейшая колыбельная мира.

Часть вторая

X

Площадь перед университетом была залита полуденным солнцем. Над крышами в ясном голубом воздухе кружилась стая беспокойных ласточек. Керн стоял на углу площади и ждал Рут.

Из больших дверей вышли первые студенты и начали спускаться по лестницам.

Керн вытянул шею, чтобы высмотреть коричневый берет Рут. Обычно она появлялась одной из первых. Но ее не было видно. Потом вдруг студенты перестали выходить. Напротив: некоторые из тех, кто вышел, вернулись обратно. Казалось, что-то произошло.

Внезапно, словно вышвырнутая взрывом, из двери выплеснулась буйная, сомкнутая в кучу толпа студентов. Это была драка. Теперь Керн расслышал возгласы: «Евреи – вон!», «Набейте морды пархатым!», «Гоните их в Палестину!».

Он быстро пересек площадь и встал у правого крыла здания. Ему нельзя было ввязываться в драку; но в то же время он хотел быть как можно ближе к ней, чтобы вытащить из нее Рут.

Человек тридцать студентов-евреев пытались вырваться из свалки. Тесно прижавшись друг к другу, они протискивались вниз по лестнице. Их окружала примерно сотня других, которые со всех сторон осыпали их ударами.

– Разогнать их! – орал высокий черноволосый студент, похожий на еврея больше, чем большинство преследуемых. – Хватайте их по одному!

Он встал во главе одного отряда, который с диким криком вклинился в группу евреев, стал вырывать из нее по одному человеку и бросать со ступеней другим; те немедленно начинали избивать сброшенного кулаками, связками книг и палками.

Керн тревожно искал глазами Рут. Ее нигде не было видно, и он надеялся, что она осталась в университете. Наверху на лестнице стояли еще только два профессора. Один – розоволицый, с раздвоенной седой бородой под Франца Иосифа, – улыбался, потирая руки; второй – худой и строгий – хладнокровно наблюдал за происходящей внизу свалкой.

С противоположной стороны площади быстро подошли трое полицейских. Тот, что шел впереди, остановился рядом с Керном.

– Стоп! – сказал он двоим другим. – Не вмешиваться!

Двое остановились.

– Евреи? – спросил один.

Первый кивнул. Тут он заметил Керна и пристально уставился на него. Керн сделал вид, что ничего не слышал. Он обстоятельно закурил сигарету и как бы ненароком прошел немного вперед. Полицейские, скрестив руки, с интересом наблюдали за избиением.