Вторичка

«Что несет этот умалишенный? Какой еще макет? Умею же я нарываться на неадекватов…»

– Выскочить из ведра тоже много ума не надо. – Я смерила его саркастичным взглядом. – Ни-че-го о-со-бен-но-го.

Мы молчали целую вечность, буравя друг друга взглядом. В реальности прошли секунды. Парень-из-подсобки набрался сил, выпрямился и сотряс рукой воздух:

– Честь имею, Иголочка.

– Постой.

Ян не ожидал, что я остановлю его. Да и я, чего скрывать, не планировала. Вырвалось. Парень, может, и был психом, но состоял из крови и плоти, а значит, без одежды на морозе не протянул бы и пяти минут. В нерешительности я стиснула и разжала кулаки. Пересеклась с пришельцем взглядом: он склонил голову, как породистый щенок, брошенный на улице, и тем не оставил мне выбора. Я закатила глаза, рывком раскрыла молнию баула и развела края в стороны. Шагнула в сторону и ткнула пальцем в содержимое сумки:

– Не бог весть что, конечно, я работаю не в доме мод. Но тебе нужна теплая одежда, чтобы вернуться в палату или тюремную камеру… не знаю, откуда ты там. В общем, найди себе что-нибудь впору.

Ян не отрывал от меня взора. То была не игра в «гляделки», а попытка расколоть. Искал подвох? Я закатила глаза и прибавила:

– Это бесплатно.

Устроившись на раковине, припала спиной к зеркалу и, не сдержав зевоты, буркнула:

– Горит сарай – гори и хата.

«Олежа не обратит внимания на пропажу двух-трех шмоток в свете недавних событий, – решила я. – Веру Беляеву пора отпевать, зато свихнувшийся блондин выживет».

– Тронут твоей заботой, – улыбнулся Ян. Он с минуту рылся в вещах, вытягивая то штанину джинсов, то рукав из лайкры. Надо же, избирательный.

Иной на его месте надел бы то, что подошло, и был таков.

Я встрепенулась и открыла глаза.

Обнаружила себя на прежнем месте – задремала, пока Ян переодевался. Дамская комната пустовала, кроме одной запертой кабинки. Потерев слипшийся глаз, я спустила ноги на пол. Расстегнув сумку, попыталась угадать гардероб Яна. Не хватало мужской рубашки в стиле бохо – той, которую я прозвала покорителем шестидесятилетних сердец, – брюк с цепочкой и темно-серого осеннего пальто. Едва ли батистовую рубашку с вырезом до пупка можно было назвать зимним вариантом. Надеть ее было равноценно выходу в мороз голым.

Щелкнула заслонка закрытой кабинки. Я успела придумать шутку про то, что переодеваться, запираясь от спящей девушки, необязательно, если она – не мужчина из подсобки. Но под шум сливающейся воды оттуда вышла крупная женщина. Шутку я рассказывать не стала.

Перед уходом, закинув баул на плечо, я посмотрела на металлическую дверь комнаты с уборочным инвентарем, откуда кубарем вывалился некто по имени Ян. Сердце забилось ритмичнее, как удары колес неисправного поезда в утреннем метро. Не знаю, прозрением было мое состояние или галлюцинацией на фоне недосыпа, но абсурдное знакомство показалось мне связанным со сном про многоэтажку.

* * *

Я ехала на заднем сиденье «Мерседеса»; салон провонял сигаретным дымом так, что даже «елочка» на зеркале заднего вида не справлялась со смрадом. Водитель вез нас с Олегом и его напарником по шоссе. Пейзаж за тонированным стеклом напоминал раскраску, которой не коснулись фломастеры: бежевый снег, дома, одежда прохожих и голые деревья проносились перед глазами, как ворох бесцветных штрихов. Я отвернулась от окна и бросила взгляд в зеркало заднего вида: водитель смотрел на дорогу, а Олежа что-то набирал на сотовом.

Он молчал весь оставшийся путь после того, как забрал меня с парковки торгового центра. Мне удалось попросить у менеджера забегаловки мелочь на таксофон, и я связалась с Лысым, чтобы рассказать о ночном происшествии. Олег выслушал, спросил, где я нахожусь, и вот мы здесь. Оценив мой внешний вид, начальник назвал водителю мамин адрес. Я представила, как стащу промокшие ботинки, по дороге избавлюсь от прилипших лосин, водолазки, наберу ванну и растворюсь в горячей воде. Одно лишь воображение согревало и успокаивало.

Олег приподнялся и засунул телефон в карман пиджака, после сел, одернул полы пальто и пригладил цыплячий пушок на макушке. Не глядя на меня, он спросил:

– Ты сказала, что тебя ограбили. Не обидели хоть?

– Нет, паспорт я просушила, а личные вещи не тронули, – ответила я, вспомнив про «Беляевых в Анапе».

– Я о другом тебе толкую. – Олежа кашлянул в кулак. – Судя по твоему описанию, гопота гопотой. Еще и вооружены. Ты ж по сравнению с ними – мелочь пузатая. А этот амбал, как его… Борямба, он же мог тебе сломать чего-нибудь в натуре. Хрупкая девка – легкая мишень для трусливой шпаны…

Потерла левую руку – не сломал, и хорошо. И тут меня как кипятком ошпарило. Я натянулась, словно струна, и медленно повернула голову на Лысого. Он что-то говорил, но, заметив выпученные от страха и злости глаза, прервался и спросил с улыбкой:

– Ну чего зенки-то вылупила?

– Олежа, это же был ты.

Люди Олега напряженно заерзали на сиденьях.

– Ч-что? – растерянно хохотнул начальник. – С дуба рухнула? Я десятый сон видел, пока ты не набрала…

– Я не называла имени рослого, – сказала, отодвигаясь от Олежи к дверце: деревья и здания проносились с такой скоростью, выпав на которой из автомобиля, я бы неминуемо разбилась. Из «Мерса» не было выхода, как с подводной лодки. – Ты не мог знать, что его звали Борямбой… только если не ты…

Губы лысого, как у старой ящерицы, побелели, вытянувшись в линию.

– …только если не ты их нанял.

Олег ударил по коленкам, заставляя меня вздрогнуть:

– Это все твоя мать виновата, Вера! – заявил он. – Неблагодарная! Вынудила меня так поступить с тобой, понимаешь? Клянусь, я не хотел, но твоя мать… подлая дура…

Я сориентировалась и подергала ручку автомобильной двери. Не поддалась. Водитель вдавил педаль газа, а телохранитель, просунув руку, отломил кнопку выключения замка – видимо, крючок, который блокировал дверь, был изначально сломан.

Я оказалась заточена.

– Никуда ты не пойдешь! – рявкнул Олег, дернув мой ремень безопасности. Я попыталась открыть дверь с его стороны, но в лоб ткнулся холодный металл. – Не вынуждай испортить обшивку твоими мозгами.

«Мама…» – пронеслось в голове.

– Что ты сделаешь со мной? – спросила я, едва ворочая языком.

Олег передернул плечами, опустив пистолет на уровень моей груди. Он колебался – я ухватилась за возможность переубедить его и вкрадчиво произнесла:

– Олег, ты уверен, что готов на убийство?

– А ну заткнулась! – приказал телохранитель. Я оказалась на мушке его пистолета. – Мы сами, Олег Палыч. Не переживайте об этом. Наша работа. Девка – не девка, а проблема как-никак. Проблему устраним.

Если у Олежи и дрогнула бы рука, то у прожженных уголовников – едва ли. Я замолчала, оценивая обстановку. Лысый выпустил воздух через нос и кивнул шоферу:

– Едем на фабрику.

Улыбка, возникшая на губах подчиненного после этих слов, расставила все по местам. Было нетрудно догадаться, что фабрика – особое место, откуда из четверых пассажиров назад вернутся трое.

Я припала к спинке сиденья, глядя в одну точку перед собой. Кровь стучала в висках, подрагивали пальцы, желудок сжимал страх. Ресницы вздрогнули – из левого глаза вытекала холодная слеза.

После трагедии, случившейся с отцом, в мозгу обрубило канатики, связывающие реальность и мое эмоциональное состояние. Я не сошла с ума, не впала в депрессию, но меня практически невозможно было обрадовать или впечатлить, маленькие удовольствия не приносили мне счастья. Я не ассоциировала себя с окружающим миром, будто он перестал существовать после смерти отца, и искаженно оценивала происходящее, хотя выглядела как обычный, пусть и немного циничный человек.

Абсурд – вспомнилось, как родители сослали меня в детский лагерь. В первый день я слезно просилась домой, но не заметила, как подружилась с ребятами и на прощании не хотела уезжать. С жизнью и смертью выходило так же: в начале жаждешь конца, а в последние минуты оттягиваешь смену.

Мне так хотелось узнать у Олежи, почему маме вдруг стало все равно настолько, что она закроет глаза на это, но язык прилип к небу. Не могла и звука издать.