Вторичка

– Беляева, это что за панибратство? Я тебе дружок с улицы? – раскраснелся мой начальник. – В школе не учили уважать возраст?

– Из курса литературы вызубрила никогда не заводить разговоров с незнакомцами, – пожала плечами я. – Не со зла же, просто переняла мамину привычку. Хочу наладить дружбу с потенциальным папашей.

– Ты из меня лоха не строй, шавка ревнивая! – Олег смерил меня пристальным взглядом; я рефлекторно переступила с ноги на ногу. – Очевидно, что ты сбываешь часть шмотья. Где вторая сумка? Левачишь?

– И что мне делать с ворованными вещами, если их не берут даже с твоей точки? – развела руками я. – Кому нужна эта отрыжка подвальной моды?

– Поглядите на нее, Коко Шанель выискалась! Ты у меня уже вот где сидишь, – он постучал ребром ладони по кадыку и ткнул пальцем в лицо. – Не кусай руку, которая тебя кормит, госпожа Беляева, иначе живенько окажешься на улице.

Чувствовалось, что он не шутил. Я запротестовала, театрально сложив ладони в молитвенной позе:

– Олежа Палыч, каюсь, осознала грех. Торговать в подземке – предел моих мечтаний. Не лишай меня единственной радости в жизни.

– Прибереги рамсы, малолетка. Ты у меня допрыгаешься! Если за два дня не сбудешь месячный шмот, вылетишь с точки как пробка из бутылки шампанского. Просекла?

– В сказках на невыполнимые задания дается три дня.

Олег, успевший отойти, обернулся и по-волчьи оскалился, обнажив золотую коронку на переднем зубе:

– А мы не в сказке живем, не врубилась еще?

Когда начальник оставил переход, я продолжила выкладку товаров, погрузившись в мысли. У меня не атрофировалось понятие признательности. Олежа дал мне способ заработать на хлеб, но только потому, что увязался за юбкой моей горе-мамаши. Благодетель сомнительный, но не будь у меня работы с девятью-то классами образования, мы бы жили с мамой в коробке из-под холодильника на Площади трех вокзалов.

А Олежа… Олежу турецкие джинсы волновали больше, чем моя безопасность. Что, собственно, справедливо, потому что я стоила не дороже, чем пара из потертой синтетической ткани. В глубине души теплилась надежда, что он пудрит мне мозги в воспитательных целях – работаю на Олега Лысого не первый год: в последние пару недель что-то резко изменилось, и он на меня взъелся. С мамой, что ли, рассорился?

Пусть по мне нельзя было такого сказать, но я патологически искала в людях светлые стороны. Они мне нравились, за исключением живодеров и эстрадных певцов, поющих под фонограмму.

В облаке мыслей встала на носки и попыталась попасть крючком вешалки в звено одной из цепей, что свисали со стенда-витрины. Несколько курток развесила на среднем уровне, но с мужским пальто, что следовало разместить выше остальной верхней одежды, из-за низкого роста не справилась. Кряхтела-кряхтела – безрезультатно.

– Помочь?

Я обернулась через плечо. Передо мной стоял уличный музыкант Андрей.

– Не пугай так! Показалось, что ты тот самый пес, – ответила я, передав пальто парню.

– Что за пес, Вер?

– Тот, что скулит в другом конце подземки, – указала на рабочее место с гитарой и усилителем. – Страдальца либо в клинику сдать, либо усыпить.

Привыкший к грубым подколам, гитарист рассмеялся и без усилий справился с пальто. Я ответила кислой улыбкой. Кудрявый, очки в модной оправе, мягкий душой и телом. У Андрея имелась страсть к научно-популярным журнальчикам и телепередачам. Музыкант ничего не смыслил в науке, зато болтал о ней без умолку. Зева, как его прозвали за фамилию Зеваков, харизматично пересказывал сюжеты документалок, за счет чего и заработал репутацию увлекательного собеседника.

Порой, когда его пальцы уставали зажимать струны, он подходил ко мне и заводил разговор про квантовое бессмертие или кота Шредингера. На что откладывал вырученные средства – не рассказывал. Бренчал ради горстки мелочи явно не от хорошей жизни. Выражусь в манере Андрея: наша подземка – квантовый переход для отбросов.

В общем, не коллеги, а «соль земли».

Днями напролет не утихала болтовня: шли разговоры и о том, что поведение фотонов зависит от присутствия наблюдателя, и о том, на каком рынке подкручивают весы ради обмана.

Зева заметил, как я методично складываю блузки, и щелкнул пальцами:

– Ты выбрала голубую блузку, а не зеленый джемпер. Казалось бы, какая мелочь? А ты в курсе, что всякий выбор порождает две и более вселенных, где случился и не случился результат?

– …а эти же вселенные, – произнесла я параллельно с Андреем, – как снежинки, порождают свои развилки, исходя из решений наблюдателя.

– Ого, Верун, ты тоже смотришь «Квантовый замес» по четвергам? – удивился он.

– Верун? Не люблю клички, мы же не в тюрьме. Зови по имени.

У гитариста покраснели кончики ушей. Андрей прочистил горло и переключился на Эвелину:

– Эй, Велька, как твое «ничего»? Какую ленту покупать-то к рождению малыша? Розовую, голубую?

Попрошайка подбоченилась:

– Шел бы ты отсюда, Джон Леннон недоделанный, ты мне всех благотворителей распугаешь!

Эвелина появилась в переходе ближе к тридцати. Она была из тех, кому не удалось покорить столицу. Провалившая вступительные экзамены в трех вузах, Веля не унывала. В родной городок возвращаться напрочь отказывалась, чтобы не огорчать стариков-родителей. В переписке с ними лгала, что работает в престижной фирме. Эвелина была простой и глупой, но с добрым сердцем. Она делилась со мной обедом и читала вслух анекдоты из еженедельников. Памятуя об ультиматуме Олежи, я принялась за работу. Зазывала прохожих зарубежным пошивом и модным фасоном. К мужчинам обращалась с предложением порадовать жен, к противоположному полу – прикупить обновку. Продажи шли вяло. Люди мерзли и у прилавка не задерживались.

К вечеру, когда подземку осветили рыжие фонари, я пересчитала наличные. План по продажам был выполнен процентов на пятнадцать.

«Олежа вышвырнет меня на улицу – это лишь вопрос времени», – сокрушилась я.

– Пора и честь знать, – сообщила Веля, посмотрев на наручные часы.

– Сегодня уходишь пораньше? – спросила я.

– Ага. Миша обещал подбросить до дома.

– Миша? А Сережа вылетает из гонки бойфрендов?

Веля запустила руки под пуховичок, ловким движением отстегнула бутафорский живот и сложила в пакет. Куртка для беременных обвисла на стройной фигуре. Попрошайка ссыпала мелочь в истрепанную сумочку и повесила ее на плечо. Расправила челку, смотрясь в карманное зеркальце, и ответила:

– Сережа – все.

– Соболезную.

– Сплюнь! Жив-здоров. С другой. А у нас с Мишей все только начинается. – Эвелина взяла меня за запястья и, пританцовывая, засмеялась. Я сконфужено освободила руки. – До завтра, детка. Не перерабатывай допоздна, кого тут только по ночам не носит. Защиты от Олега особо не жди, – Веля понизила голос, – дыма без огня не бывает: говорят, Олежа – прохудившаяся «крыша». Девяностые прошли, кто первым это осознал и легализовал бизнес, того и тапки. Теперь все по-другому, понимаешь, Вер? Новый век!

Я проводила Эвелину и спустила рукава, чтобы отогреть пальцы. Изо рта вылетело облачко пара. Краем глаза заметила копошение: Зева убрал гитару в чехол и собрал выручку. Заметив меня, отдал честь от виска и побрел к лестнице. Я кивнула вслед. Зева с Велей ушли по противоположным выходам к автостраде. Соль земли, лучшие из людей… Смех, да и только.

Я любила уединение, но тем вечером не могла найти себе места. Из глубин гормонального моря поднималась тревога. Села на табуретку, обхватив колени красными от холода пальцами. Дыхание превратилось в судорожное пыхтение, замерзшее тело пробивала дрожь. В ожидании покупателей боролась c наивной верой в мецената, что выйдет из лимузина, спустится в подземку, как небожитель, и скупит барахло по тройной цене в последний рабочий час.

Увы, я была не склонна к магическому мышлению. Сарказм, меланхолия и скептицизм вернее маскировали слабости. Иные отзывались обо мне, как о черствой, зацикленной на себе девчонке, – не соглашалась, но и не спорила. Терпения у меня было чуть меньше, чем у ангела, но озлобленность не дотягивала до бесовской. Вычитала где-то, что человек – это то, чего еще нет, а также то, что силится быть. Так вот я – вытяжка из последнего дыхания папы и перегара мамы, которая стремится перейти в твердое состояние. Мамин дружок недавно сказал, что я Бедная Настя, только без княжеских кровей, смелости и хэппи-энда. Что же во мне от главной героини мыльной оперы кроме бедности? Возможно, то, чего еще нет. Это обнадеживало.

Прохожие пролетали бесформенными тенями, втягивая голову в воротники. Прибавилось немного денег после продажи зимних аксессуаров. Пересчитав купюры в поясной сумке, я засобиралась домой: сложила стопкой хрустящие пакеты с кофтами, освободила стенд от верхней одежды и уложила ее с остальными товарами в баул. Заметила пальто, подвешенное с утра рослым Андреем. Не подумала наперед, что не смогу снять его самостоятельно, а музыкант уже свалил. Ничего не поделать – пришлось взять съемник для одежды и подтянуться.

– Ну, давай же… – помолилась я, когда крючок в очередной раз лязгнул по цепи. Прыгающая с палкой девчонка, наверное, напоминала, какого-то шамана в ритуальной пляске.

– Э, телочка, продай нам свой лифчик! – раздалось за спиной.