– И молчит? – Старик осекся, но поздно: слово уже неосторожно сорвалось с его уст.
– А почему тебя это интересует? – Тремаль-Наик крепко взял старика за плечо.
– Просто так. Мне подумалось, махараджа хочет что-то узнать у него, и я не обманулся.
– Не надо юлить, – вмешался Каммамури. – Ты себя выдал. Надеюсь, теперь мы сумеем выяснить все об этом брамине, развлекающемся отравлением министров.
– Что ты такое говоришь, господин? – воскликнул старик.
– Что сейчас велю раджпутам изловить крокодила и тогда мы посмотрим, нравится ли рептилиям мясо париев.
– Хочешь живьем скормить меня крокодилу? Я нищий старик, у меня только и есть что собственная шкура, натянутая на кости.
– Ничего, голодный крокодил и костями не побрезгует, а голодны эти твари всегда. Хозяин, прикажите раджпутам поймать крокодила, да покрупнее.
– Мы сделаем еще лучше. Отправим на охоту париев. Они хорошо разбираются в ловле крокодилов.
– Думаете, согласятся?
Тремаль-Наик отобрал нескольких париев и гаркнул:
– Если через четверть часа здесь не будет крокодила, велю раджпутам перестрелять вас всех, как бешеных псов.
– Ничего не выйдет. – Старик обреченно махнул рукой. – Мы переловили всех крокодилов в этом болоте. Утром убили последнего, самого крупного и опасного. Подстерегли, пока он спал. Но если хочешь что-то узнать, спрашивай. Я не слишком держусь за жизнь.
– Поедешь с нами на слоне. Скажи своим, чтобы не пытались бежать. Сам знаешь, раджпуты стреляют метко.
– Господин, пообещайте, что моих людей не перебьют где-нибудь в дворцовых подвалах.
– Даю слово.
Старик что-то тихонько сказал париям, которых уже обступили плотным кольцом раджпуты, и вернулся к Тремаль-Наику, Каммамури и следопыту; им уже не терпелось отправиться в обратный путь. Все трое словно предчувствовали беду.
Корнак успел покормить слона, дав ему охапку веток баньяна, фикуса и саблевидной болотной травы, которую ботаники именуют typha elephantina.
– Можем ехать? – спросил Тремаль-Наик.
– Слон ждет только приказа. – Корнак сбросил лестницу.
Каммамури подтолкнул к ней парию, предварительно отняв у него древний пистоль. Оружие настолько заржавело, что стреляло, дай бог, один раз из пятидесяти. В свою очередь забравшись в хауду, он сел рядом со стариком. Тремаль-Наик и следопыт уселись напротив.
Сахур втянул хоботом слегка посвежевший вечерний воздух, протрубил и потопал назад в город. Какое-то время позади еще можно было разглядеть раджпутов, конвоировавших охотников на крокодилов. До города им предстояло добраться только к ночи.
– Мы одни, приятель. – Тремаль-Наик протянул старику бутылку пива, надеясь развязать ему язык. – Расскажешь теперь об этом таинственном брамине? Кто он? Откуда? Почему прибился к вам? Что приказывал? Готовить яд?
– Он не брамин, господин, а такой же пария, как я.
– Ну наконец-то! – разом воскликнули Тремаль-Наик и Каммамури.
– Мы из Бенгалии. Нас, можно сказать, подкупили.
– Объясни подробнее. – Тремаль-Наик невольно вздрогнул.
– Один человек щедро заплатил лжебрамину, чтобы тот привел нас в столицу Ассама.
– Зачем? Не крыс же ловить в городских клоаках.
На морщинистое лицо старика набежала тень.
– Берегитесь лжебрамина, господин. Он самый страшный колдун, которого я встречал. У его глаз невероятная сила.
– Кто вас сюда послал?
– Об этом известно лишь лжебрамину.
– А это, случайно, не бывший раджа Синдхия, отправленный рани в калькуттский сумасшедший дом?
– Однажды я слыхал его имя от брамина, вернее, нашего главаря. Он перепил тогда пальмового вина и разболтался, как попугай.
– Что же он говорил?
– Что рани и раджа скоро потеряют трон.
– Вас всего сорок, а у рани – пятьдесят тысяч раджпутов.
– А ты знаешь, господин, сколько таких отрядов, как наш, сейчас втайне пробирается по джунглям, питаясь бананами и ячменем? Сам я, конечно, тоже этого не знаю, но подозреваю, что в скором времени рани придется туго.
– У нас верные подданные!
– Да, господин? – Губы старика тронула загадочная усмешка.
– Гром и молния, как говорит наш Янес! Выходит, Синдхия втайне готовит переворот?
– Не знаю, ведь я никогда с ним не разговаривал.
– День прожит не зря, хозяин, – произнес Каммамури.
– Согласен. Дожидаясь, пока у брамина развяжется язык, мы бы только потеряли время и терпение.
– Надо бы поторопиться. Нутром чую, от пленника мы сможем узнать много больше.
– Сдается, он скорее уморит себя голодом, жаждой и бессонницей. Люди, ежедневно борющиеся со всеобщим презрением и нищетой, мало ценят жизнь, надеясь после смерти переродиться в кого-нибудь поудачливее.
– А я считаю, что он заговорит.
– Поспорим? Ставлю два золотых, блестящих, только что отчеканенных.
– На то, что не заговорит?