– Нам с вами хорошо рассуждать на свободе, сидя в удобных креслах. А каково ему в тюрьме? Вы не забыли, что его там мучают, не только морально, но и с применением физической силы? В таких условиях и твердые характеры не выдерживают.
– Предположим – но только предположим, месье Доман, – что вы правы, что Норберт меня бросит и женится на другой, а я останусь обесчещенной в глазах всей округи. И что же вы думаете, я это так и оставлю?
– Вам, мадемуазель, останется только…
– …Месть, господин Доман, месть – и целая жизнь, которую я целиком посвящу осуществлению этой мести!
Тон, которым говорила Диана, показал адвокату, что она действительно способна выполнить то, что сказано, и ему уже на самом деле стало страшновато.
– Когда-то и я думал так же, Но вот уже пять лет я не перестаю грозить кулаком его проклятому замку. И что же? Ему от этого не холодно и не жарко. А я так и не нашел против него в законах ни одного крючка, за который можно было бы зацепиться.
– Я поищу в другом месте, – мрачно проговорила мадемуазель де Совенбург.
– И это не выйдет. Сколько уже молодцов пошло на каторгу за то, что пытались убить его, а герцогу – хоть бы что!
Старый негодяй помолчал, как бы обдумывая слова, которые на самом деле были им заранее заготовлены, и шепотом продолжал:
– А, между тем, какое множество людей избавила бы от горя и слез смерть такого вредного человека!
Диана притихла и побледнела. То, что говорил адвокат, слишком точно совпадало с преступными мыслями, поселившимися в ее душе.
– Но все это – пустые разговоры, – продолжал месье Доман. – Герцог переживет не только меня, но и вас. Затем мирно скончается у себя в замке, а вся округа будет с почтением провожать его на кладбище.
В руке негодяя появился маленький флакончик темного стекла.
– Герцог де Шандос похоронит нас всех, – ворчал он, осторожно открывая флакон. – Если…
– Если что?
– …Если кто-нибудь не похоронит его раньше.
– Но как?
– Одной капли этого вещества вполне достаточно.
Несколько минут они молча глядели в глаза друг другу. И каждому казалось, что он слышит, как тяжело и беспокойно стучит сердце другого.
– Это ужасно, – прошептала Диана.
– Вещество не причиняет страданий. Несколько секунд – и все. Достаточно одной капли в кофе или другую еду. Ни вкус, ни запах, ни цвет пищи при этом не меняется, – сказал адвокат, тщательно закрывая флакон с ядом.
– А если его обнаружат врачи?
– В Париже – может быть, но здесь, в деревне, знающих докторов нет. Не волнуйтесь: во всей Франции только два-три врача смогли бы отличить действие этого яда от последствий апоплексического удара.
После этих объяснений мадемуазель де Совенбург придвинула свое кресло поближе к месье Доману.
Оба понизили голос до едва слышного шепота.
– Значит, не откроют?
– Нет. Это – очень большая редкость.
– Но у вас же есть! Почему не может быть у других?
– Исключительный случай. Я оказал очень важную услугу одному ученому.
– Он вас не…
– Нет. Он давно умер.
– Давно?
– Лет десять назад.
– Вы не опасаетесь…
– Ослабления действия?
– Да.
– Нет.
– Откуда вы знаете?
– Недавно пробовал.
– Вы кого-то…
– Что вы! Я человек мирный и благонамеренный.
– Тогда как же…
– Тут бегала бешеная собака и пыталась всех кусать. Я бросил ей кусок мяса.
– С начинкой?
– Конечно.
– И?…
– Я же сказал: несколько секунд.
– Боже мой!
– Вы можете предложить что-нибудь другое? А если нет, то почему же вы…
Диана вдруг вскочила и ладонью зажала адвокату рот.