Рабы Парижа

Автор

Эмиль Габорио

Год написания книги

1868

<< 1 ... 79 80 81 82 83 84 85 86 87 ... 198 >>

На страницу:

Перейти

83 из 198

Настройки чтения

Размер шрифта

Высота строк

Поля

Он вышел из замка с ружьем и собакой, словно на охоту. Войдя же в лес, свернул на тропу, истоптанную сапогами адвоката, и вскоре очутился перед дверью врага своего отца.

Доман видел его в окно и успел приготовиться. Встреча была им давно уже обдумана. Осталось надеть маску и выйти на сцену.

Норберт робко постучал.

– Что вам угодно, господин маркиз? – бесстрастным деловым тоном осведомился адвокат, открывая дверь.

Юноша опешил.

Идя сюда, он представлял себе этот разговор как продолжение предыдущего, в той же атмосфере гостеприимства и откровенности. Хозяин же с порога окатил его холодным душем официальности.

Норберт так смутился, что хотел тут же уйти.

Но в тот же миг адвокат, угадав его намерение, тем же тоном добавил:

– Я к вашим услугам, господин маркиз.

И юноше пришлось заговорить.

– Мне необходимо с вами посоветоваться, месье Доман. Я еще слишком неопытен и нуждаюсь в помощи.

– Прошу вас пожаловать в мой кабинет. Все, что только в моих силах, я готов сделать для вас, господин маркиз.

Тот, кто один раз перешагнул границу благоразумия, уже не может остановиться и идет все дальше и дальше по пути, ведущему в пропасть. Норберт вошел.

– После нашей встречи я все время думал о том, что услышал от вас, – сказал он.

Старый мошенник изобразил на лице величайшее изумление:

– О, ваша светлость, неужели вы до сих пор помните весь тот вздор, который мы с вами наговорили под действием вина? Стоит ли об этом вспоминать?

– Что?!

– Мало ли что можно наболтать за бутылкой. Не придавайте значения словам, господин маркиз: от слова до дела – огромное расстояние.

Норберт побледнел, ударил прикладом об пол и закричал:

– Да вы что, смеялись надо мной, когда предлагали всякие способы моего освобождения?

Казалось, еще мгновение – и он ударит адвоката.

Собака зарычала.

– Или вы приняли меня за младенца, который рад послушать пустые разговоры?

– Ваша светлость…

– Если вы действительно надо мной подшутили, то вы за это поплатитесь! – кричал Норберт, надвигаясь на адвоката.

– Боже мой! – вдруг завопил Доман, молитвенно поднимая взор и протягивая руки к небу, которое изображал собой заплеванный потолок. – Как вы могли обо мне так подумать? Разве можно подозревать меня в такой низости? Вы же видите, господин маркиз, с каким уважением я всегда отношусь к вам!

– Тогда объясните, как мне вас понимать!

– Видите ли, ваша светлость, я должен признать, что в какой-то мере вы угадали. Поэтому вы вправе сердиться на меня…

– А!

– … и я прошу у вас за это прощения. Но главная причина не в этом.

– А в чем же?

– Я поразмыслил и одумался.

– Тогда другое дело. Признайтесь, что вы просто струсили!

– Господин маркиз, я человек маленький. Если я начну помогать вам против герцога де Шандоса, то наживу себе страшного врага. Ему ничего не стоит раздавить меня одним пальцем. Ведь я не обладаю ни знатностью, ни миллионами, как ваш отец…

– И что же вам грозит?

– Герцог может, например, обратиться к королевскому прокурору. После этого ко мне приедут незваные гости из полиции и пригласят отдохнуть несколько лет в их пансионе, да так убедительно, что мне трудно будет им отказать.

Норберт ничего не понял.

– А при чем тут полиция? – наивно спросил он.

– То, чего вы от меня хотите, предусмотрено законом, статья триста пятьдесят четвертая. Стоит только герцогу захотеть – и я надолго окажусь в тюрьме.

– А откуда отец узнает, что я обратился к вам?

Доман промолчал, многозначительно поглядывая на юношу.

Норберт топнул ногой и закричал:

– Как отец узнает, что я обратился к вам? Я вас спрашиваю!

Собака громко залаяла.

– Вот так и узнает, – спокойно ответил адвокат. – Вы сами кричите об этом на весь Беврон.

– Простите меня, месье Доман, – Норберт перешел почти на шепот. – Но все же объясните, в чем дело.

– Как бы вам это помягче сказать, господин маркиз… Я опасаюсь вашей несамостоятельности.

– О чем это вы?

– Разумеется, каждый сын должен бояться своих родителей. Но мне иногда кажется, что у вас сыновняя почтительность развита чрезмерно.

– Вы только что говорили, что не считаете меня младенцем! Неужели же я такой простак, что пойду к отцу каяться?