Будьте здоровы, богаты и прокляты. Полина и Измайлов

Наверное, он сам себя запрограммировал на цейтнот, забыв за роялем о преподавательском кресте. Он желал торопиться, сосредоточиться на ширине и частоте шага и поменьше смотреть по сторонам. Тогда стремление к цели – к людям, перед которыми мать организовала ему обязательства, пересилило бы буйствующий в нем ужас.

– Не пойду никуда. Только бы доехать до вокзала или аэропорта и убраться отсюда немедленно. Мама выкрутится: купит больничный, на худой конец расскажет правду о замужестве и скоте сыне. Конечно, она будет ненавидеть меня, я сам себя буду ненавидеть, но сейчас кажется, что это легче, чем кружить здешним адом, – бормотал Андрей тем особым мысленным бормотанием, когда, словно слышишь в голове собственный голос.

Он не мог сладить с маниакальной потребностью побега. «А вдруг за ночь в школе трубы прорвало? Вдруг из нее украли все рояли? Тогда занятия отменят, и я исчезну», – расфантазировался Андрей. Удивительно, какой глупостью в панике может утешиться неглупый человек. Он знал, что ничего не случилось с трубами и роялями, понимал, сколь гадко накликать стрессы на ни в чем неповинных перед ним педагогов, и напрасно напрягать детей и их родителей, но уже верил в шанс очутиться вечером в Москве, прильнуть к собственному инструменту и постараться забыть происходящее с ним сейчас.

Когда-то Андрей полагал, что одиночество – это отсутствие людей рядом. Теперь он владел иным опытом, от которого предпочел бы избавиться. Да вот беда, обосновавшееся в голове не выселишь, словно задолжавшего жильца. Да, мешающий радостным ощущениям опыт пытаются спровадить подобру-поздорову, насильно всучивая или безоглядно даря кому-нибудь. Андрей дарил, садясь принародно за рояль, молясь за перестрадавшего тем же композитора и благодаря Бога за талант делать это не словами, а аккордами. Слова же он уважать перестал. Он говорил с близкими о своем одиночестве, весьма умело пользуясь лексикой русского языка. И слышал в ответ обидное:

– Чего тебе не хватает, капризный, кокетливый везунчик? Уж мы ли с тобой не носимся, как с писаной торбой? Постеснялся бы ныть, баловень судьбы. Умеете вы, пресытившиеся даже триумфами, муки изображать. Кстати, и скучны все до оскомины. Хоть бы одну новенькую жалобу на свою завидную участь потрудились выдумать. Знаешь, где у нас геморроем висит ваше непоправимое одиночество наедине с деньжищами и славой?

– Знаю. Там же, где наши творческие потуги, оторванность от реальности и отвратительный характер, – вздыхал Андрей. – Вы бесспорно правы. На свете слишком много по-настоящему несчастных.

Но из патологической неспособности примкнуть к счастливцам и относиться к известности и гонорарам, как они, снова и снова искал нужные слова для самовыражения. Как объяснить людям свою жажду идеальной, все понимающей и прощающей любви? Андрей очень постепенно догадывался, что одиночество – суть непонимание. Свято место внутри человека пусто не бывает, и занять его никто кроме Бога не может. А человек все усаживает на него родных и друзей и умоляет не ерзать. Но, выговорив вслух: «Бог», Андрей всегда болезненно ощущал коросту самозванства в славе. Он начинал стесняться ее. «Все от Бога. Бог дал, Бог и взял», – навязчиво твердил молодой музыкант. Он еще не мог смириться с этим, он еще убеждал себя, что от Бога только дар, а остальное от него, одаренного Андрея. Но все сильнее и сильнее чувствовал, что если познал одиночество, деваться скоро будет некуда. После подобных разборок с собой выживают лишь два вида творцов. Либо болезненно трезвые с чувством юмора, либо пьяные до неспособности соорудить петлю или влезть на подоконник. Андрей был из первых.

Поэтому далее ему предстоял обычный маршрут возвращения на грешную, но держащую себя в рамках приличий землю. И топанье по ней все-таки в направлении центральной музыкальной школы, а не в аэропорт. Рамки, будь они неладны! Утонченную натуру сына сильной женщины посетила экзальтированная готовность к самопожертвованию ради детишек, которых амбициозные мамаши часами томили за купленными для их «всестороннего развития» пианино. Не пропадать же усилиям страстотерпцев, мечтающих под гаммы о карьерах спортивных чемпионов и фотомоделей.