Лето придёт во сне. Приют

Охрана ходила по территории приюта только по ночам, когда воспитанникам запрещалось покидать корпуса. Днём мы с охранниками обычно не пересекались, разве что видели их издалека, у ворот или у здания администрации. Но их форму нельзя было спутать ни с чем.

Охранник неторопливо приблизился ко мне. И чем ближе он подходил, тем ниже опускалась моя голова, так что в итоге я увидела перед собой только его чёрные шнурованные ботинки.

– И что это тут у нас? – Голос у охранника оказался неожиданно высоким и каким-то мяукающим, так что получилось «тут у нья-ас?».

Отвечать на этот явно риторический вопрос я не стала, только неопределённо шевельнула плечом.

– Ты как тут оказалась? Сбежала? – Я снова не ответила, и охранник повысил голос. – Я с кем разговариваю?

– Я… я просто гуляю.

– Что? Говори громче. И смотри на меня, когда отвечаешь!

Я повиновалась. Ростом охранник удался, так что мне пришлось высоко задрать голову, чтобы посмотреть ему в лицо. Оно оказалось неприятным. Очень бледное, но с двумя яркими пятнами румянца на полных щеках. Светлых ресниц почти не было видно, а такие же светлые волосы и глаза делали портрет охранника словно полустёртым, смазанным.

И я про себя моментально окрестила его Белёсым.

Белёсый пошевелил редкими кустиками бесцветных бровей.

– Так как ты сюда попала?

Пытаться врать я посчитала бессмысленным.

– Перелезла через забор…

– Вот как? – Белёсый быстро облизнул губы. – А ты знаешь, что это запрещено?

– Знаю…

– Ну значит пойдём к твоей воспитательнице? Я думаю, что её заинтересует твоя прогулка.

Я знала, что очень заинтересует, и снова опустила голову.

Белёсый протянул руку, взял меня за подбородок, заставил смотреть на себя. Сейчас он улыбался, но от этого не стал привлекательнее.

– Такая милая девочка, – у него получилось «мьи-илая дье-евочка», – и такая непослушная. Сколько тебе лет?

– Одиннадцать, – ответила я, с трудом сдерживаясь, чтобы не дёрнуть головой, освобождая подбородок из цепких пальцев.

– Одьи-и-иннадцать! – протянул Белёсый. – Прекрасный нежный возраст. А знаешь, я ведь могу и не выдавать тебя воспитателям.

Его слова меня не обрадовали и не вселили надежду на благополучное завершение нашей встречи, только ещё больше напугали. Не дождавшись ответа, Белёсый чуть наклонился ко мне, продолжая улыбаться:

– Хочешь, чтобы всё осталось между нами?

– Хочу, – выдавила я, просто потому, что утверждать обратное было бы глупо.

Белёсый выпрямился, отпустил мой подбородок и быстро зыркнул по сторонам.

– Пойдём-ка поговорим об этом, малышка.

Я не хотела никуда идти и ни о чём говорить. Я хотела в дортуар и желательно под одеяло.

Однажды, когда мне было восемь лет, я одна ушла в тайгу за малиной. Погода стояла не очень, накрапывал дождь, и другие дети предпочитали сидеть в избе у деда Венедикта, слушая его истории. Мне же захотелось прогуляться, я любила иногда бывать одна. И выбрала местом прогулки большой малинник к западу от Маслят. Место недалёкое и хорошо знакомое. Добралась я быстро и уже через полчаса лакомилась спелой малиной. Взрослые в деревне освобождались только вечером, ужинали все не раньше, чем стемнеет, и маслятовские дети в течение дня зачастую перебивались подножным кормом. Стоял июль, малина висела на ветках налитая и тёмная от сока, и я так увлеклась этим лакомством, что не сразу услышала за спиной треск веток и чью-то шумную возню. А когда, услышав, оглянулась – обмерла.

Большой медведь стоял среди кустов и смотрел на меня. Разделяло нас каких-то десять шагов, и я прекрасно видела маленькие глаза зверя, влажный и подвижный чёрный нос, роящихся вокруг приоткрытой пасти мошек. Этого медведя я знала заочно, окружающий лес и сопки входили в его владения, и как водится у этих животных, сородичей он здесь не привечал. А вот с людьми на своей территории ужился вполне мирно, наши охотники его не трогали и уважительно величали дедушкой или хозяином, соблюдая древнюю таёжную традицию. Медведь, в свою очередь, не досаждал деревне своим присутствием и не брал наш скот.

Но сейчас дедушка явно был недоволен тем, что, пожаловав в малинник за лакомством, обнаружил здесь кого-то ещё. Его ноздри угрожающе раздувались, в горле рокотало негромкое ворчание.

В тот миг, когда моя голова волшебным образом опустела перед лицом смертельной опасности, вместо уплывших куда-то мыслей, я и услышала голос-без-слов. Внутреннее пришедшее из ниоткуда повеление, которого невозможно было ослушаться. И, повинуясь этому древнему, как мир, могучему инстинкту самосохранения, я замерла на месте без движения. И стояла соляным столбом, когда медведь шагнул в мою сторону, когда издал низкий рык и даже когда приподнялся на задние лапы, став в два раза выше меня.

А потом дедушка ушёл. Просто развернулся и ушёл в кусты малины, оглядываясь на ходу, выражая недовольство громким фырканьем. И лишь когда вдали стихла тяжёлая поступь зверя, я побежала…

А сегодня, сейчас, спустя два года, вдали от тайги, стоя перед белёсым охранником, я снова услышала голос-без-слов. Только если в прошлый раз он велел мне замереть и не двигаться, то сейчас кричал: беги! Ослушаться его, как и тогда, я не могла и, неловко развернувшись на ставших вдруг деревянными ногах, бросилась прочь.

Фактор неожиданности сыграл мне на пользу, дав чуток форы. Я успела увидеть показавшийся в просвете между деревьями забор, когда грубая рука легла мне на плечо и остановила таким сильным рывком, что я опрокинулась на спину.

Белёсый, запыхавшись, встал надо мной. От вынужденной пробежки его щёки стали совсем красными, и теперь он походил на злобного клоуна.

– А ты шустра, однако! Вставай.

Я медленно поднялась, и Белёсый тут же ухватил меня за плечо. Тряхнул.

– Я вспомнил тебя! Вот когда ты поскакала козой через кусты, так сразу и вспомнил! Ты – та дикарка, которую привезли из какой-то сибирской пещеры, да? Городские девчонки так по лесу не носятся.

– Мы не дикари и не из пещеры! – От ярости я перестала бояться, попыталась вывернуться из-под ладони Белёсого, но он перехватил меня второй рукой.

– Да, конечно, не дикари, ага! Я про ваших читал… – Он вдруг наклонился ко мне так низко, что я почувствовала неприятный запах, исходящий из приоткрытого пухлогубого рта, – А правда, что у вас взрослые этим прямо при детях занимаются? Ты видела? А может, и сама уже…

Его рука вдруг скользнула вниз, под подол моего платья. Я рванулась в сторону, но Белёсый цепко держал меня за кисть, и я добилась только того, что снова оказалась на земле.

– А ну встань! – Рывок за руку был сильным и болезненным, но я, чуть приподнявшись, сразу упала обратно – так мне почему-то казалось безопаснее.

Крякнув, Белёсый наклонился, схватил меня за подмышки и дёрнул вверх. Но не поставил на ноги, а, держа на весу, прижал спиной к стволу дерева, так, что наши лица оказались на одном уровне.

– А ты настоящий зверёныш! – Охранник смеялся, у него были очень крупные белые зубы.

Глядя на эти зубы, я задрыгала ногами, пытаясь вырваться…

Задрыгала, как выяснилось, очень удачно. Пятка попала во что-то мягкое, Белёсый охнул, округлил глаза и, выпустив меня, начал оседать. Я упала на колени, тут же вскочила и бросилась к забору. Затравленно оглянулась на ходу, но Белёсый и не думал гнаться за мной, он остался стоять на коленях, скрючившись в три погибели.

Как я взлетела на дерево, как перемахнула через забор, не помню. Остановилась, только когда почти врезалась в Дэна, появившегося словно из воздуха. Отпрянула от неожиданности, вскрикнула…

– Дайка? – Дэн встревоженно уставился на меня. – Что с тобой?

И, лишь поняв, что это он, что мне больше ничего не угрожает, я обессиленно привалилась плечом к сосне и разревелась.

Рассказ о произошедшем не занял много времени. Когда Дэн принялся спрашивать, что случилось, я, всхлипывая и шмыгая носом, выпалила всё одним длинным спутанным предложением. Как ни странно, Дэн понял. Положил ладонь мне на макушку и зло процедил: