Господин, которого убили дважды

– Павел Александрович, я считаю, что нам стоит прекратить этот разговор, – постарался успокоить вошедшего в раж доктора Андрей Петрович. – Я, к счастью, ещё гожусь для сыскной работы, и не нуждаюсь в чьей-либо помощи для проведения расследования.

– Нет уж, позвольте, вы должны это увидеть! Я проводил осмотр после того, как Софья Константиновна подвернула ногу. С лодыжкой-то ничего серьёзного, а вот про остальное я бы так не сказал. На запястьях –  шрамы, а на шее – свежие синяки. Как вы это нам объясните, милсдарыня?

Софья встала со своего места и неспешно направилась к Павлу. Все смешалось: её занесённая рука, пощёчина, звон от удара… Быстрыми, несмотря на хромоту, шагами оскорбленная женщина вышла из залы и направилась к себе в комнату. Воцарилось молчание.

– Софья Константиновна пережила то же, что и я в своё время –  лишилась мужа, так что я прекрасно понимаю, насколько ей сейчас нелегко. Мне стыдно за тебя, Паша, – негромко сказала Юлия Михайловна, а затем поднялась с кресла и  пошла вверх по лестнице к комнате Софьи. Анна Васильевна последовала за ней, а вместе с ней и Андрей Петрович. Последним из-за стола поднялся Алексей, с трудом сдерживавший себя на протяжении всего этого безобразного разговора, и, бросив испепеляющий взгляд на Павла, вышел вслед за остальными.

– Поглядите-ка, наш благородный рыцарь отправился на помощь несчастной принцессе, – с усмешкой сказал Реутов после того, как Якунин скрылся из виду, однако, на эту неуместную колкость оставшиеся за столом Владимир Борисович и Фёдор Иванович внимания не обратили.

– Думаю, мне стоит пойти к Софье Константиновне одному. Я бы очень хотел обсудить с ней несколько вопросов, – сказал Андрей Петрович.

– Простите мне моё вмешательство, но мне кажется, что Софья Константиновна сейчас вовсе не в состоянии для допроса, – процедил Алексей.

– Что вы, Алексей Николаевич, что вы! Никакого допроса, всего лишь беседа, – с этими словами пристав постучал в дверь и негромко сказал:

– Софья Константиновна, прошу вас, позвольте мне войти.

Ключ повернулся в замке, дверь приоткрылась, и пристав, вошёл внутрь.

– Простите меня за беспокойство, Софья Константиновна, но я хотел бы с вами побеседовать.

– Да, безусловно. У вас ведь теперь вновь появилось столько вопросов, не правда ли? – поинтересовалась она и горестно усмехнулась.

– Нет, у меня их всего два, – сказал Сафонов, и на лице его почему-то заиграла по-отечески тёплая, сочувствующая улыбка. Они замолчали, и спустя мгновение приставу показалось, будто бы Софья хотела что-то сказать, но осеклась. Глубоко вдохнув, она проговорила:

– Если вы о вопросе Павла Александровича, то я готова дать ответ. Причина столь сильной ярости одна – ревность. Иногда мне казалось, что Дмитрий ревновал меня ко всему, что способно на меня смотреть. Что до чересчур бурной реакции, то с ним нередко случались такие перепады настроения, врач даже прописывал моему покойному супругу какой-то порошок, но тот отказывался его принимать.

– Я верю вам, Софья Константиновна, как верю и в то, что Павел Александрович очень скоро принесёт вам свои извинения. Быть может, вам стоит немного отдохнуть? Если так, то я не стану вам мешать.

– Нет, что вы… Если вы хотите ещё что-нибудь спросить у меня, то я готова, – несмотря на то, что на лице вдовы читалась усталость, а в глазах стояли слёзы, она держалась гордо.

– В таком случае, позвольте мне задать вам последний, и, быть может, очень странный вопрос: был ли ваш покойный супруг знаком с Реутовыми?

– Я не уверена, но мне кажется, что да.

– Занятно, очень занятно! – Андрей Петрович оживился. – А почему вы так думаете?

– Мне показалось, что они с осторожностью относились друг к другу, словно имели какие-то ссоры в прошлом, к тому же не так давно, должно быть, около трёх месяцев тому назад, Дмитрий уезжал по делам в Воронежскую губернию, а я оставалась в нашем имении. Думаю, что там он мог познакомиться с Реутовыми, но это всего лишь моё предположение.

– Три  месяца назад? Надо же, какое совпадение! Что ж, в  таком случае я не могу не спросить у вас ещё кое-что: насколько сильно покойный Дмитрий Сергеевич менялся внешне за последние три месяца?

– Хм… Он отрастил бороду… немного набрал вес… Ах, да, ещё он сменил стрижку на более короткую. Но я, признаться честно, не совсем понимаю, какое это имеет отношение к нашему разговору.

– Решительно никакого, но это очень многое объясняет. Софья Константиновна, могу ли я надеяться, что всё сказанное останется между нами?

– Конечно.

– Благодарю! В таком случае, я оставлю вас, – с этими словами пристав поднялся со стула и направился к двери.

– Если вам не трудно, попросите никого ко мне не заходить. Я хочу немного побыть одной, – бросила она ему вдогонку. Сафонов кивнул.

**

Ливень барабанил по крыше, и Алексею казалось, что в мире исчезло всё, помимо его мыслей и монотонного плача дождя. То и дело за окном сверкали молнии, оглушительно гремел гром и протяжно выли собаки. Часы показывали половину третьего. На душе скреблись кошки: странная тревога мучила Якунина, ему хотелось поговорить с кем-то, лишь бы не быть одному в этой комнате под жутковатое тиканье часов. Не то чтобы Алексей боялся одиночества: напротив, оно скорее доставляло ему удовольствие, было привычным и порой невероятно желанным. После смерти матери он полюбил его, и всякий раз, когда выдавалась свободная минутка, убегал под сень раскидистого старого дуба, к прохладе пруда, и там думал и мечтал обо всём на свете. Вот и сейчас Якунин решил сбежать в своё любимое место, пускай на улице и бушевали перуны.

Быстро одевшись, он, стараясь не привлекать внимания, вышел в сад через чёрный ход. У дуба Алексей увидел силуэт. Софья стояла под дождём в насквозь мокром чёрном платье. Потоки воды струились по рукавам и юбке, а влажные локоны змеями спадали на плечи из растрёпанной причёски. Под светом луны, стыдливо выглядывавшей из-за облаков, она была похожа на колдунью из старинных сказок.

– Софья Константиновна! Что вы делаете здесь в такой час?

Она едва слышно вскрикнула и испуганно обернулась.

– А что делаете здесь вы? Неужели вы меня преследуете?

– Ни в коем случае, я лишь хотел прогуляться.

– Ровным счётом, как и я.

После недолгого молчания Алексей робко продолжил:

– Я хотел поговорить с вами, Софья Константиновна.

– Да что же это такое?! В этом доме абсолютно все хотят со мной поговорить! – она всплеснула руками и истерично рассмеялась. – Вы из-за слов Павла Александровича, не так ли?

– Да, я… Дмитрий ведь чуть было не убил вас из-за меня!.. Я не смогу найти слов, чтобы выразить, как ужасно я чувствую себя из-за этого. Простите меня, если, конечно, я заслуживаю прощения, – голос Алексея срывался от волнения.

– Вы ни в чём не виноваты, Алексей Николаевич, и я не держу зла на вас. Я совсем не хотела, чтобы кто-либо узнал о том, что произошло между нами с мужем, однако, так уж вышло.

– Софья Константиновна, позволите ли вы мне задать вам совершенно бестактный вопрос? Вы вовсе не обязаны на него отвечать, если не сочтёте этого нужным.

– Я отвечу, о чём бы вы ни спросили, ответила она устало, но с ноткой надежды.

– Что произошло с вашими руками? О чём говорил Павел Александрович? Неужели это тоже он, ваш покойный супруг?

– Ах, вы об этом? Нет, что вы, здесь я справилась сама. Простите, но мне кажется, что ещё немного, и вы сочтёте меня сумасшедшей.

– Ни в коем случае! Если вы хотите прекратить этот разговор, то я не стану настаивать, но если же вам хоть на толику от него станет легче… Прошу, скажите, почему вы делали это?

– А с вами, – в её голосе чувствовались раздражение и надрыв, –  с вами бывало, что боль переполняла, душила вас, и вам казалось, что каждый ваш вздох отравляет этот мир, что вы не заслуживаете жизни? Вы мечтали о том, чтобы никогда более ничего не испытывать? – слёзы подступили к горлу, и она зажала себе рот рукой. – Простите, я не должна была быть с вами столь откровенна. Даже не представляю, зачем я всё это наговорила…

– Со мной случалось такое, и я прекрасно понимаю вас.

Софья удивлённо подняла глаза на Алексея. Тот сделал шаг к ней, и теперь расстояние между их лицами сократилось до допустимого минимума.

«Я скажу ей, скажу обо всём», – подумал Якунин, но слова словно застряли в горле.

– Спасибо вам, Алексей Николаевич, но я боюсь, что мне пора идти. Как я уже говорила, нам не стоит часто оставаться вместе: люди могут неправильно подумать о нас, – больше в её голосе не чувствовалось прежних ноток доверия и отчаяния – это был спокойный, почти что ледяной тон светской беседы.

– Какая, к чёрту, разница, кто о чём подумает? Поймите, Софья Константиновна: вы не можете жить, опираясь лишь на мнение окружающих! Что бы вы ни делали, кто-нибудь обязательно найдёт повод для осуждения. Чего хотите вы, именно вы, а не общество?