– Съездим как-нибудь вместе, – говорила я, смотря в Ольгины глаза на портрете.
– Все вместе? – переспросила она.
– Мы с вами. Вы и я.
– Да, конечно. Спасибо за то, что приехала сегодня. Останешься с ночевкой? – спросила Алла Николаевна.
– У меня автобус на семнадцать часов.
– Куда тебе спешить? Оставайся, – уговаривала она.
– Не могу тетю одну на даче бросить, она волноваться будет, – сказала я, не подумав. Алла Николаевна опустила глаза вниз.
Я пекла блины под рассказы о курьезных случаях из ольгиного детства. Смех сквозь слезы. О найденной внутри учебников тетради с заметками я рассказывать не стала. Отобедав, мы переместились в зал. Алла Николаевна намыла малины, достала из секретера связку из семи тяжеловесных советских фотоальбомов и подсела ко мне за стол, покрытый белой хлопковой скатертью.
– Это я Олечку в ванночке купаю, – сказала она, первым открыв красный альбом. Дедушка снимал, на наш четвертый ФЭД; а это мы на каруселях в парке водников, – говорила она, поглаживая фотографии; Олечка в бабушкином медицинском халате и колпаке. В доктора играет.
– Забавная девчушка, – говорила я умиляясь.
– Вот Олечка с букетом астр на линейке в первом классе. Будто вчера было. Здесь ребятишки дворовые, друзья, – перелистывая страницы, говорила она. О, а это мои студенческие годы пошли, но мы их ворошить не будем.
– Отчего же, мне очень интересно взглянуть, – из вежливости сказала я.
– Правда?
– Правда. Я люблю старые фотографии. Любые; свои, чужие. Люблю разглядывать застывшие мгновения.
– Ну, тогда поехали, – сказала она, открывая альбом.
– И у меня такое есть, – восторженно сказала я, увидев фото молодой Аллы Николаевны около омского трамплина[26 - Омский музыкальный театр].
– Это первый курс. Так, идем дальше. Девушки, компания нашего факультета. Эта ушла со второго курса; а эта будет у вас фармакологию вести, – сказала она, показывая на девушку во втором ряду вынув из альбомной вставки общее фото. Мы девчонками крепко дружили с ней. Их семья в соседнем доме жила, она на два курса старше училась. Когда группа выпустилась, все, кто куда, а она сразу замуж за главврача выскочила в больнице, где интернатуру проходила. Деловая вся стала, пройдет не поздоровается, нос воротит, – рассказывала Алла Николаевна, А недавно неприятность случилась у них. Сына ее выперли с четвертого курса меда, за прогулы и дебош, так она в Москву летала мосты наводить, а вернулись вместе с сыночком. На кафедре нашей слухи нехорошие поползли, и она его подальше, с глаз долой запрятала. Мишка на мать не похож, вот отец у него добрый был.
– Мишка? – оживилась я, услышав знакомое имя.
– Мишка. Мальчишкой с Олечкой в песочнице играли, потом они в другой район переехали.
– А как он выглядит?
– Я его мало видела, к матери на работу заходил. Миловидный. Она в больнице работает, у них как от отца не стало, она ставку взяла у нас на кафедре.
Настенные часы дали бой. Шестой час.
– Блин, автобус, – сказала я. Вызову такси.
– Зачем такси, оставайся ночевать. Дай мне телефон, я тете позвоню, объясню, что заболтала тебя, – обрадованно говорила Алла Николаевна.
Напарило дождя. Тонкая зеленая полоска горизонта отделяла тучное серое небо от реки. Я смотрела на разбегающихся врассыпную по набережной от грозы людей из окна ольгиной комнаты. Мы еще долго просидели за разговорами. Я украдкой выпытывала у нее подробности о Мишиной истории. Я сердцем чуяла, что это мой Миша, ну, в смысле дачный, но она толком не могла ничего объяснить.
Алла Николаевна принесла постельный комплект, я попросила ее постелить для меня в зале.
– Значит за прогулы и дебош, и поэтому ты чуть не утоп? – лежа в постели, думала я, мысленно составляя диалог для будущего с ним разговора. Сплю на новом месте, приснись жених невесте. Вдруг сработает.
И снится мне сон. Мои длинные золотистые волосы полощет ветер. Мимо меня по песчаному берегу Иртыша бежит к воде босой молодой парень, одетый в кипенно белый медицинский халат. Стой! Не лезь туда, – кричу я ему в след. Я не могу сдвинуться с места. Падая с высоты своего роста, я ползу к воде, загребая руками горы дурно пахнущего песка. Стой! Доползая до воды, на ребристой глади я вижу ее лицо. Ольга! Резким толчком меня выкидывает из сна.
Я сидела на диване в темноте и разминала мышцы на правой ноге, схваченные судорогой. Как же меня заколебало решать эти ребусы, – шептала я, отдышиваясь ото сна. Встав с дивана чтобы расходится, на пол с глухим звуком что-то упало. Я щелкнула выключатель торшера. На пол с подлокотника дивана свалился недосмотренный фотоальбом Аллы Николаевны с ее студенческими снимками.
В коридоре зажегся свет. В зальной двери со стеклянными вставками показался тонкий силуэт. Я разбудила Аллу Николаевну.
– Санечка, что за гром? У тебя все в порядке? – спросила она, приоткрыв дверь.
– Все в порядке, ложитесь спать, – сказала я, согнувшись в три погибели собирая разлетевшиеся по ковру фотографии. Не пугайтесь, я сейчас же все верну, как было.
– Что-то не спиться мне. Послышался хлопок, я встала проверить.
– Простите мою неуклюжесть.
– Это я виновата, забыла убрать на место альбом, – подключившись помогать, сказала она.
Собирая с пола фотографии, к моей стопе нечаянно прилип снимок. Шустрым движением, пока Алла Николаевна не видит, я рукой отцепила фото. Мое сердце в то же мгновение ушло туда, откуда я сняла фотографию.
– Кто это? – спросила я Аллу Николаевну, показывая на усатого парня, сидевшего в первом ряду на коллективной черно-белой фотографии. Она забрала из рук моих снимок и села на диван.
– Правда, похожи?
– Кто похож? – трясясь от нетерпения, говорила я.
– Оля на отца. Похожи, правда? Я упала рядом с ней на диван.
– Похожи. А где он сейчас? – торопливо спрашивала я.
– Не знаю, – коротко ответила она.
– А имя его можно узнать?
– Да зачем тебе Санечка, это все уже давно не важно, – убирая фотографию в альбом, сказала она.
– Важно. Имя скажите.
– Так настаиваешь, – искоса посмотрев на меня, сказала она. Павел Мельников, отец моей Олечки.
– ОТЕЦ? ОЛЬГИН ОТЕЦ? – с выражением проговорила я.
Я много раз видела эту фотографию в мамином альбоме. Студенческое фото моего дяди Паши, но я всегда думала, что он выпускник алматинского меда. Как они могли вместе учиться? И самое главное, как он мог быть отцом Ольги? Радость вперемешку с печалью. Сдерживаясь через силу, чтобы не выдать своих эмоций, я продолжала допрос.
– Почему не знаете где он, что с ним случилось?
– Не знаю, Санечка, не знаю.