Путь в никуда. Куда ноги бредут. Нет мыслей. Чувств нету. Тишина вокруг. Пустота. Всё внутри выгорело. Осталось только одно желание: уйти подальше от этих людей и им не оставить ничего от себя. Разве что огород…
За поворотом дороги, с холма, я остановилась и обернулась. Отсюда как раз видно было, что крыша черневшего дома уже провалилась. Стена рушилась на моих глазах, от мамы останки укрыв под собой, тёмным и плотным таким одеялом угля. Похоже, наш с нею дом сочли проклятым. И даже родственники с руками загребущими не кинулись его спасать. Или им всем так хотелось, чтобы я осталась без всего, раз я такая гордая. Разве что огород… я овощей прихватить не додумалась. А кот наш подох давно, года три иль четыре назад.
Отвернувшись от деревни, в которой родилась и выросла, я пошла в ночной лес.
Они шептались у реки, что в последние недели меня не найти в лесу, словно ушла я в лес и совсем исчезла, прямо на ровном месте. А вроде я и не делала ничего особого. Разве что…
Уже перейдя границу берёзовой рощи, я опустилась на колени и головою коснулась земли. Как это Григорий научил меня делать.
– Здравствуй, Лес! – повторила, как научил он. – Приюти меня и обогрей! Не выдай меня никому из моих врагов: ни хищному зверью, ни людям!
Тело болело, и силуэты деревьев плыли. Расплывались, ярче горели среди ночных сумерек тускло видные отсюда огни крайних домов.
Отойти ещё немного. В попытке найти овраг, который мы с ним нашли, тихо запрятали под еловыми лапами. Да на змей бы не наступить. Хотя всё равно. Хотя змеи почему-то давно мне не попадались в лесу.
Ноги подкосились. На траву и сухие хвоинки рухнула.
– Сбереги меня… Лес! – и на спину обвалилась.
Веки сомкнулись, тяжёлые, глыбами.
Сюда ветер запах дыма не доносил. И комаров как будто и не было.
Тихий лес. Тихий запах раздавленных трав. Конец пути. Или конец мечты о доме, которого больше не было…
***
Лошадиное ржание прорезалось сквозь мутный сон.
– Вот вы где! За глиной, что ли, собрались?
– Угадал, Воислав! Сам-то куда путь держишь?
В деревне нашей парней с такими именами не водилось, да и глина… да её у реки полно, на хрена она нужна вообще, чтобы за нею отдельно ещё идти да потом докладывать?
Веки разлепила, настороженная говором чужих голосов.
Хвойные лапы обхватывали серое небо надо мной. Спина затекла от долгого лежания на досках, едва прикрытых неплотной шерстяной тканью. Я лежала в окружении мелких мешков, полных чего-то твёрдого, с острыми и закруглёнными краями, да среди мешков надутых и больших, сквозь плотную льняную и конопляную ткань которых прокрадывался ко мне и щипал за нос запах разных трав и сушёного лука.
Хвойные лапы… но ведь их же ж в таком количестве у нашей деревни не водилось, хвойных этих деревьев!
– В Школу с докладом, – доложил, помедлив, спешившись видно, неизвестный.
Я замерла, прислушиваясь. Нет, торопливо шевельнула руками и ногами. Не связанная лежу. Синяки и мышцы натруженные ещё болят, но не так сильно, как в день проводов мамы. То ли я не один день провела без сознания, то ли меня не только подобрали люди не местные, но ещё и раны обработали. Кстати, голову чуть повернув, заметила поверх моего платья, с воротом надорванным, другое, льняное, с красной вышивкою по вороту, но тканной.
– Куда посылали-то хоть?
Возле меня никто не сидел, проверяя, очнусь али сдохну. Да и увезли куда-то в сторону от дома. Надо б понять, что за люди меня подобрали, когда я ушла.
Тихо вздохнула, вспомнив, как бестолково маму проводила. Довершат ли проводы соседи и родня её, если меня случайно увезли далеко?..
– В Тайноземье. О, сбитень! Благодарю!
Напряжённо застыла. В эту приграничную страну Синего края с нашей страны люди особо не ездили. И не потому, что воевали так долго, как со Светопольем и Новодальем. Нет, своя шкура всегда дороже, а чего ожидать от страны, где не только королём признали алхимию, но и «творцы камней» живут на каждом углу, не только не скрываясь, но и опыты свои проводя без смущения, когда им того вздумается! Наши люди туда и не ездят, а если и ездят, то вот не всегда возвращаются живыми. С Черноречья в Тайноземье часто шастают разве что…
– Вячеслав поручил о книге той разнюхать.
– Какой такой книге? – голос другой, женский, молодой уже.
– Учебник всплыл по магии камней. Автор подписался, но имени его даже самому Вячеславу и Гостибору не известно. И бает такие слова про известные вроде составы и смеси, что волосы дыбом встают и уши в трубочку. Правда, люди простые нашли, а алхимик, которому поднесли, пытаясь разобраться, что за летопись со странными знаками, ценная али нет, купит ли… он, короче, мало чего запомнил. Но запомнил такое, что на голову поставит любого. А потом книга побыла-побыла, стала темой бесед приграничного града алхимиков да всплыла. И никому не ведомо куда.
У меня струйка пота потекла по спине.
Как говаривали в простом народе, «Проще сразу утопиться, чем с алхимиком дружиться!». А меня… меня эти полоумные что ли подобрали?!
– Ищут книженцию теперь по Тайноземью, – голос стал приглушённым. – Предполагают, что то остроухие али крылатые потерять могли свой учебник али заметки. Что в приграничных селениях, что в главном граде – все на ушах стоят, алхимики шастают, стражи ищут.
– А ты-то чего ушёл? – спросил первый мужик недовольно.
– А я-то кой-чего подслушал, первого увидевшего опоив. Да вообще, там наших четверо ещё остались, которых… – кажется, он оглянулся и, быть может, на меня даже посмотрел, сплю или нет – и я замерла, торопливо глаза закрыв, чтобы не быть зарезанной за подслушание тайны какой-то государственной. – Вяч, в общем, оставил там кого-то из молодых. Но мне всех называть не велено.
– Да я и не удивлён. Вячеслав выгоды не упустит!
Я лежала, притворяясь невидимкой. Сердце сбивалось с ритма, как заподозрила, что лежу, быть может, на телеге среди ядовитой какой-то заразы в мешках. Или что стоит мне не туда чихнуть – и разлечусь над лесом и над полоумными, чего-то жрущими и пьющими, кровавыми ошмётками.
– А у вас чего? Много нашли? Сейчас из Школы или обратно?
Перечисление разных видов глин и трав я пропустила мимо ушей. Лежала, боясь шелохнуться или взлететь на воздух с опалённым задом. Запоздало осознала, что школа упомянутая – то должно быть единственная школа алхимии в Черноречье, что при согласии и участии Мстислава выстроили на некотором расстоянии от столицы. И Вячеслав… не этот ли книжный червь, странный этот средний сын короля?
– Ну, неплохо так. Можете, видно, уже возвращаться.
– Нам б звездчатку ещё найти, пару больших мешков.
Да кому на хрен сдался пакостный этот сорняк? На любом огороде надрать можно! Пользы разве что коз накормить и свиней!
– Да, уже недалече, – голос женский, довольный, мягкий. – Кстати… – пауза незначительная, голос возбуждённым стал, дыхание – прерывистым: – А про эльфов чё-нибудь слыхал, Воислав?
– А что с остроухими не так? Я, что ли, чёй-то пропустил? – оживился гонец из Синего края.
Тут напуганная я и сама с любопытством прислушалась. Всё-таки морды эти остроухие обособленно в своём Эльфийском лесу живут, редко услышишь про них новостей. И правитель у них там по нескольку сотен лет один и тот же бывает и дворцовой резни почти нет. Да послы от них к людям шастают нечасто. Сидят себе в своём лесу, позакрывшись ото всех. Григорий-то и сам то ли мало про нынешнее их знал, то ли просто не болтал об известном. Но говорил, что живут остроухие лет по двести-триста и большую часть жизни танцуют, рисуют да наслаждаются музыкой. Будто у них там итак хорошо всё растёт, неурожаев не бывает: магия у них, говорил, особая. Жаль, в детстве раннем от них сбежал, мне по поводу моего огорода и улучшения урожаев не сказал ничего толкового.
– Эльфы, грят, озверели и ополоумили! – голос уже девочки, взволнованный.
– Да они всегда мыслили не как мы! – кажется, усмехнулся посланник.
– Так ведь тихо сидели всегда в своём лесу! А теперь пошли по приграничным селениям и в Дивограде людей хватать и руки им резать!
– Насовсем? – напрягся Воислав. – Многих уже искалечили?