Две тысячи журавлей

Резко отодвинула столик, подвинулась поближе к няне, недоверчиво взглянула на неё:

– Это правда, что ты продала меня этому злому человеку?

Женщина выронила чайник, из которого наполняла мою чашу. Тот упал на пол и с жалобным звоном разбился.

– Я… я… – жалобно начала она, потом повалилась на колени передо мной, прямо на осколки.

Должно быть, она сильно поранилась – и потому поморщилась, но ни слова об этом не сказала, продолжая стоять на осколках, дрожащими руками схватила подол моего верхнего кимоно, судорожно сжала.

– Простите меня госпожа! Мой Таро… мне нет оправдания! Да, я взяла деньги у этого злодея! Я провела его в вашу комнату, госпожа! Я надеялась, что он будет нежным – и вы познаете хоть немного счастья… у вас такая ужасная жизнь, госпожа! Вы заперты в этой ужасной комнате, у вас отобрали всё, всё, что у вас должно быть по праву вашего рожденья! И ваша мать, дрянь, отдала вас своему бессердечному любовнику: как будто выкинула… – она испуганно закрыла рот рукавом.

Значит, моя мать ещё жива. По крайней мере, она жила ещё какое-то время после моего рождения. И она выбросила меня, как мусор выбросила! А няня предала меня!

Тихо спросила:

– Твой младший сын тяжело болен? У тебя не хватало денег, чтоб пригласить врача и монаха?

– Да, моя госпожа! Мой Таро болен. Но я не должна была… о, моя бедная госпожа! Что я с вами сделала! – женщина обхватила мои ноги и горько зарыдала.

Оттолкнула её, но ударить по лицу ногой не посмела, ведь в моей памяти ещё жило тепло воспоминаний о её доброте и ласке. И голос мой прозвучал безжизненно:

– Уходи, Аой! Оставь меня одну!

– Если будет ребёнок, я заставлю его родителей… они добрые люди… или я принесу вам отвар. Знаете, есть особые травы…

Отчаянно закричала, давясь слезами:

– Убирайся! Я не хочу никого видеть!

Женщина медленно поднялась. Подол над коленями у неё был разорван и окровавлен. Согнувшись и будто постарев лет на двенадцать, няня покинула комнату, бесшумно заслонив сёдзи. Из коридора донеслось её надрывное рыданье, но в моём сердце ничего не отозвалось.

До вечера просидела неподвижно, подле стола с нетронутым обедом и окровавленными осколками. Едва дождавшись темноты, выскользнула в коридор.

Может, они поджидает меня в саду или у ворот, догадываясь, что пребывание здесь стало для меня нестерпимым. Однако жестокость демона – ничто по сравнению с поступками людей.

С трудом нашла выход из усадьбы: сегодня от луны осталась только узенькая полоска, которая скверно освещала поднебесный мир. Пользуясь тем, что сторожа бессовестно спали у ворот, пусть и с неимоверным трудом, распахнула створки и выскользнула наружу.

Он как будто невзначай прислонился к ограде, устремив задумчивый взор к небу. Из-под треугольной соломенной шляпы его глаза блестели тускло-тускло. Пальцы нервно выбивали какой-то мотив по рукояти катаны. Да, демон поджидал меня, как охотник – добычу.

Шумно втянув носом воздух, они развернулся ко мне. Теперь, столкнувшись с его взглядом, я больше не дрожала: все чувства в моей душе поблекли, выцвели, а то и вовсе растаяли без следа. Внутри меня, там, где ещё недавно жили надежды и мечты, теперь царила пустота. Потому сама сделала первый шаг ему навстречу.

– А я-то думал, что вода в вашем пруде покажется тебе более соблазнительной, чем очередная встреча со мной, – демон осклабился.

Спокойно выдержала его холодный взгляд. В моём измученном сознании родилась очень странная мысль, за которую ухватилась вернувшаяся надежда. Что бы ни случилось, в Ниппон есть места, куда я могу прийти. Главное, добраться хотя бы до одного из них.

– Давайте прогуляемся, Они-сан, – как ни крепилась, мой голос всё-таки дрогнул.

– Для тебя согласен быть просто Сусуму-кун, – соблазнитель расплылся в дружелюбной улыбке.

Почему-то клыки его на сей раз не заметны, только ряд обычных светлых зубов, и нижние резцы немного кривые. Как у моего отца.

– Тогда давай немного прогуляемся по столице, Сусуму-кун, – как ни старалась, особенной любезности в моём голосе не прозвучало.

– С удовольствием, милая девочка, – зато его слова были полны искусной любезности и теплоты. – Но ты до сих пор не назвала мне своего имени. Могу я узнать имя прелестной дамы, которая удостоила меня чести сопровождать её в прогулке по мраку Киото?

Чуть помедлив, представилась:

– Меня зовут Асука. Моё имя пишется иероглифами «завтра» и «аромат».

– Значит, ты – Аромат завтрашнего дня? – удивлённо уточнил они.

– Мама просила отца, чтобы он назвал меня так, – объяснила я тихо.

И первой двинулась по тёмной улице. Вокруг ни души. Видно, кровавая расправа над беззащитной женщиной, устроенная каким-то мерзавцем прошлой ночью, всех напугала. А мне… мне было всё равно, дойду ли я до цели или нет. Не сказать, что мне сейчас хотелось попасть именно туда, просто цепляюсь за это намерение, так как что-то внутри меня всё ещё держится за жизнь.

– Значит, Асука? – задумчиво произнёс демон, догнав меня. – Аромат завтрашнего дня… красивое имя!

– А вы…

– Ты, – дружелюбно поправил он меня.

– А ты – Движущийся вперёд? – робко уточнила я.

Спутник кивнул.

– Неплохо звучит. Двигаться вперёд, всегда, что бы ни случилось – это замечательно.

– Ничего хорошего, если каждый твой шаг приближает тебя к аду, – угрюмо отозвался Сусуму.

Повисло тягостное молчание. Он его разорвал, резко сказав:

– Впрочем, не бери в голову, Асука-тян. Я добровольно продал свою надежду на спасение, так что и жалеть себя не имею права.

Произнёс они эти слова по-дружески и столь тепло, что невольно повернулась к нему, заглянула ему в лицо.

– Ненавижу, когда меня жалеют, – в его голосе появились угрожающие нотки, узкие зрачки опять сократились как тонкие шёлковые нити. – Мне больше нравится, когда меня боятся. Милая моя девочка, ведь ты боишься, что я могу в любой момент вгрызться в твою нежную кожу или выпить твою душу в жгучем соприкосновении наших губ?

Неожиданно для самой себя проворчала:

– То ли ты боишься, что без угроз не будешь выглядеть достаточно страшным, то ли у тебя плохой юмор, Сусуму… Сусуму-кун.

Сказала – и испуганно закрыла рот рукавом. Поздно. Слова не исчезают в никуда.

– У тебя такое гадкое настроение, что ты уже начала дерзить они, – клыкастая ухмылка. – Впрочем, это хорошо: ты всё больше подпадаешь под мои чары, поэтому всё больше расслабляешься в моём присутствии. Скоро добровольно отдашься мне. И мне не припишут грех за совращение глупой девчонки, ведь твоё падение будет добровольным.

Испуганно замолчала, потупила взгляд, споткнулась о подол кимоно.

Лапы, на сей раз выглядевшие как обыкновенные человеческие руки, разве что совсем не тёплые, а прохладные, подхватили меня за плечи, не дав упасть.