Стратификация

Когда двери закрылись и поезд тронулся, Роман понял, что он – единственный пассажир в вагоне. Но это его не смущало. Он приник к окну наслаждаясь творениями Творческих, ощущая в душе сожаление о том, что сам не наделён даром тонко чувствовать и творить. Поездка до страты законопослушных заняла чуть более трёх часов. Как только ландшафтные изваяния сменились на скошенные поля стало ясно – страта Т закончилась. Роман отвернулся от окна, вид однообразной скошенной травы его не вдохновлял. Внутренний голос предосторожности звал его сойти с поезда пока не поздно, но совесть моралиста с лёгкостью приглушила глас рассудка.

На остановке в поезд зашли четверо людей: двое уполномоченных стража правопорядка с двоими, по всей видимости, конвоируемыми. Одна такая пара проследовала к месту, где сидел Роман. Уполномоченный, упитанный мужчина с небольшой растительностью на лице, одетый в форму Росгвардии, вёл за собой жилистого бородатого мужчину со связанными руками.

– Не против, если мы тут присядем? – Спросил он с любопытством оглядывая Романа.

– Конечно нет, – улыбнулся тот.

Уполномоченный слегка кивнул, усадил конвоируемого у окна напротив моралиста, а сам сел рядом.

Роману дико хотелось как следует рассмотреть депортируемого, но он, считая это неприличным, ограничился лишь косвенным беглым взглядом.

– Мы едим в страту лгунов, – начал разговор уполномоченный.

– А я дальше, в страту Н.

Уполномоченный присвистнул.

– У тебя там родственники? Девушка? – попробовал он угадать.

– Друг, – ответил Роман. И поспешил пояснить для избежание недоразумений. – Друг детства. Он – Творческий, отправился за вдохновением, а теперь попал в беду и попросил приехать на выручку.

– Ну и история, – однобоко улыбнулся конвоир. – А ты что же, тоже – творческий.

– Я – моралист, – ответил Роман и почувствовал нечто напоминающее чувство гордости, которого тут же устыдился.

Уполномоченный издал удивлённый звук, похожий на кряканье и даже депортируемый, до этого демонстрирующий глубокое безразличие повернул голову на Романа, показав серые близко посаженные прищуренные глазки.

– Ты – первый моралист, которого я вижу вживую. – Пояснил конвоир и протянул руку. – Михаил Петрович.

– Роман, – ответил юноша, пожимая протянутую руку.

– И как оно там? В страте М? – поинтересовался Михаил Петрович.

– Потрясающе красиво. По утрам пахнет разнотравьем, по вечерам – морем. Можно вечность смотреть на солнце, поднимающееся над водой, слушать пение птиц и любоваться зелёным лесом.

– Рай на земле, – подытожил конвоир. – А я вот с этим товарищем из законопослушных. Правда, товарищ после своей выходки теперь минимум на десять лет отправится к лгунам. Представляешь, продавал лотерейные билеты по 10 рублей и каждый второй если не первый у него выигрышным оказывался. То тебе – автомобиль, то – холодильник, то – стиральная машинка. Люди радовались. Но вот чтобы получить этот выигрыш, товарищ просил авансом налог заплатить. Многие и заплатили. Вот только выигрыша своего они так и не увидели. А товарищ продолжал жить себе припеваючи, переезжал из одного района в другой, пока его, наконец, не поймали, не осудили и не выдворили.

Товарищ при этих словах снова отвернулся к окну и напустил на себе безразличный вид.

– По мне, так надо бы его сразу к негодяям отправлять. Ну ничего, среди лгунов обживётся, а если снова проявит себя – покатиться в страту Н.

В этот момент провожатый разносил чай.

– Можно, пожалуйста? – Обратился Роман к провожатому, а потом повернулся к собеседнику. – Вам взять, Михаил Петрович? Вам и вашему товарищу?

На лице конвоира отразилась смесь удивления, благодарности и приятного предвкушения.

– Вот это я понимаю, моралист. Спасибо, тебе. Мне возьми, а товарищ обойдётся, итак уже разжился за чужой счёт.

Роман купил две чашки чёрного байхового чая с лимоном. Конвоир оказался особо общительным и после того как в деталях рассказал о своей жизни, перешёл к философии.

– Знаешь, я думаю, что у каждой страты есть своё особенное лицо, своя профессия, кроме, разве что, равнодушных. Вы, моралисты, занимаете все мало-мальски привлекательные управляющие должности. И это, вполне справедливо. Странно было бы, назначать губернатором человека из страты лгунов. Ожидаемо, но всё равно странно. То есть вы, моралисты, – руководители. С творческими тоже всё понятно – это художники, музыканты, литераторы, модельеры. Страта З известна представителями органов правопорядка. Ну само за себя говорит. Я с нежного возраста знал кем буду. Среди лгунов популярны профессии юристов, адвокатов, риелторов, банкиров. Наверно тоже не просто так. Но зато из женщин страты лгунов получаются лучшие жёны. Все это говорят. Вот только чтобы жениться на такой придётся перебираться в страту Л.

– А что насчёт страты Н. Чем она уникальна? – поинтересовался Роман.

– Своими негодяями! – Михаил Петрович неприятно рассмеялся. – Не понимаю я ни тебя, ни твоего друга, который поехал за приключениями на свою пятую точку. Ты, хороший, человек, Роман. Моралист, что тут скажешь. Вот возьми мою визитку – мужчина вытащил из заднего кармана брюк смятое объявление о продаже квартиры и написал на обратной стороне номер телефона. – Вот, возьми, пацан, наберёшь меня как попадёшь в неприятности, а ты в них непременно попадёшь, уж поверь мне.

– Спасибо, – поблагодарил Роман, принимая из рук конвоира смятый листок.

Тот кивнул, мол, принимаю благодарность.

Спал Роман неспокойно. Храп конвоира не позволял забыться, погрузившись в убаюкивающую музыку постукивающих об стыки рельс колёс поезда. «Товарищ», которого отправили на верхнюю полку, то и дело клацал по боковой панели. Время от времени уполномоченный на пару секунд замолкал, а потом принимался храпеть с удвоенной силой.

Роман смог забыться только под утро. Видение было образом из детства. Во сне он был второклассником, играющим в снежки с Кириллом как когда-то давно наяву. Проснувшись, юноша ощутил послевкусие ностальгии, которое не хотел отпускать. Ему не хватало тех мгновений дружбы, которые были в школьные годы. Разные вузы развели их. И несмотря на то, что друзья выкраивали время для общения друг с другом, нечто трогательное, детское и живое с каждым годом ускользало от них.

Пару минут Роман продолжал лежать на узкой койке, стараясь задержать в памяти мгновения безмятежного веселья, улыбаясь своим воображаемым и реальным воспоминаниям. Конвоир всё ещё храпел. «Товарищ» со связанными руками лежал, отвернувшись к стенке. Роман встал, прошёл в конец вагона, умылся, почистил зубы, использовал лосьон, отчего ощутил себя гораздо свежее, а когда вернулся, конвоир с депортируемым уже сидели за раскладным столиком. Ответив на приветствие, Михаил Петрович, попросил приглядеть за «товарищем», пока «отлучиться по необходимости».

Оставшись вдвоём с моралистом, «товарищ» решил заговорить.

– Руки страшно сводит. Ты когда-нибудь спал со связанными руками? Сводит страшно.

– Наверно, это очень неудобно, – согласился Роман.

– А ты и вправду моралист?

– Да.

– Ну и дурак.

Воцарилась минутная тишина. Наконец, Роман решил уточнить.

– Почему?

– Потому что ты не вернёшься.

– Почему вы так решили? Я помогу другу и сразу вернусь.

«Товарищ» прищурился, было похоже, что он насмехается.

– Нижние страты имеют свою волю. Они не отпускают. Они меняют тебя и не отпускают. Ты больше никогда не увидишь ни своего Чёрного моря, ни своего хвойного леса с щебечущими пичужками. Смирись, пацан.

Роман хотел что-то возразить, но заметил приближающего Михаила Петровича.

– Это уже чужая страта, – махнул конвоир рукой в окно, усаживаясь рядом с «товарищем».

Действительно, снопы гниющей травы, куски голой обезображенной земли с разбросанными железными банками и пластиковыми пакетиками. Страта Р, равнодушных.

Когда поезд остановился, в вагон вошли человек десять. У всех были обеспокоено раздражённые лица. За ними проследовали двое конвоиров, толкая перед сбой троих депортируемых.