Бестолковая любовь и другие прошлогодние события. Дневник Лизы Н.

Мне выделили персональную комнату: “Старшая дочка у меня сейчас в Германии, в университет там поступила, так что ее комната свободна”. И вот сижу теперь на чужом узком диванчике. Ощущение, что я барахталась в бешено несущемся потоке и меня наконец-то выбросило на твердый берег. Нет сил ни о чем думать. Надо просто поспать.

5 марта. Воскресенье. Вчерашнее утро было отвратительным. Отчим смотрел на меня с такой укоризной, словно это я во всём виновата.

– Вот, Лиза, видишь, как оно… – он явно не мог подобрать никаких слов. Я тоже не знала, что сказать и просто молчала.

– Ты хоть обними отца-то, не чужие ж, поди, люди, а ему сейчас твоя поддержка, как воздух нужна, – это Калерия Петровна. Ведь знает же, что Леонид Михайлович мне не отец. Хоть я и зову его папой. Мой папаша умер, когда я была совсем маленькой. А мама снова вышла замуж. И я всегда помнила, что Леонид Михайлович мне не родной. Он, конечно, меня удочерил, но это, скорее, чтобы вопросов потом в школе не возникало, почему у меня фамилия не такая, как у родителей. А Калерия Петровна любит семью изображать, ведь своих-то детей у нее нет. Мы с отчимом неловко обнялись.

– Лиза! Горе-то какое! – подвывали тетя Аня с Верочкой.

Тетя Аня очень сильно постарела. Хотя, чему удивляться, ведь двадцать лет прошло. Но она, по-прежнему, обожает демонстрировать свое богатство: все пальцы в перстнях, платье явно от какого-то дизайнера, и очки навороченные. Верочка стала теткой необъятных размеров и все пыталась прижать меня к своей пышной груди:

– Мы же с тобой родня, Лизонька, мы же сестрёнки.

Тоже мне сестренка нашлась. Двадцать лет она про меня не вспоминала, а теперь изображает родственную душу. У нас из общих родственников один мой брат был. Мне он брат по матери, а ей вообще двоюродный.

Люба с Никой тем временем метали на стол яичницу, блины и бутерброды. Павел бестолково суетился и торопил всех.

В восемь утра пришли еще какие-то друзья брата и в квартире стало совсем не протолкнуться. Говорили о том, что обряд отпевания пройдет непосредственно у места захоронения. Отпевать будет батюшка из монастыря, в котором Лешка с Пашей последние годы много трудились над восстановлением церкви. Надо же, они сделали точную копию деревянной церквушки, которая там на подворье когда-то стояла! Я знала, что Леша каждый год уезжал “подальше от цивилизации” на все лето. Но в подробностях он никогда и ничего мне не рассказывал. Однажды прислал свою фотку – стоит на деревянных лесах под куполом церкви – это когда работы были уже почти закончены. Но хоть бы раз упомянул о том, что он, фактически, в одиночку все это делал! Надо будет Павла расспросить о подробностях!

К девяти утра распределились по машинам и поехали на кладбище. Дальше у меня вместо связных воспоминаний – отрывочные картинки. Как цветные слайды, переставляемые в проекторе. Вот огромные снежные отвалы вдоль расчищенной бульдозером дороги. Лучи солнца искрятся, преломляясь в ледяной колее по которой мы вереницей идём вперёд, туда, где торжественно стоит большой дубовый саркофаг с золотыми ручками. Глазам больно от солнечной яркости и снежной белизны. Слезы почему-то приклеиваются к ресницам. Неужели такой сильный мороз? А когда моргаешь, то люди вокруг обретают радужные нимбы. Кто-то сует мне в руку большие солнечные очки. Послушно закрываю ими лицо. Ясноглазый молодой батюшка распевно читает молитвы. Все стоят, смиренно понурив головы. Черные пальто, черные шарфы, платки, шапки… и у всех лица скрыты за темными очками. Люди в черном. Где-то я уже это видела – мрачные фигуры на белом фоне. Де жа вю.

Поминки помню плохо. Много людей было, но никого я толком и не разглядела. Как в тумане. Кто-то подходил ко мне, что-то говорил и опять исчезал из поля моего зрения. Запомнилось, что за стол меня усадили рядом с отчимом и его женой. Слева от них сидели тетя Аня с Верочкой. А справа от меня – моя двоюродная сестра со стороны мамы. Тоже Лиза. Она ковыряла салат в тарелке, что-то иногда спрашивала и лишь раз ободряюще пожала мои холодные пальцы своей теплой сухой ладошкой. А я ощущала только дикую тяжесть в груди. Вдыхать – больно. Выдохнуть вообще невозможно. Плакать не хотелось. Хотелось только, чтобы эта боль прекратилась.

Потом все разъехались, а Калерия Петровна сунула мне связку ключей от Лешиной квартиры:

– Надо же тебе где-то остановиться, а у нас, сама понимаешь, всего две комнаты, не развернуться.

И вот я стою посреди маминой квартиры. Лешка затеял тут ремонт, поэтому вся мебель сдвинута, а на кухне нет даже раковины. Хорошо, хоть в ванной есть вода и унитаз в рабочем состоянии.

– Лиза, – окликнул меня Павел, – в маленькой комнате розетки работают, я там чайник включил, давай попьем чаю и сходим в магазин за едой.

Ну, хоть кто-то знает, что делать.

11 марта. Суббота. За неделю я немного освоилась в новой реальности. В квартире, правда, ничего не делаю. Только сдвинула к стене мебель в одной комнате, чтобы можно было добраться до кровати. Да полы помыла. В другой комнате на диване спит Паша, когда приезжает. Он работает на какой-то исследовательской станции за городом. Двое суток сидит там, потом трое отдыхает – приезжает сюда и помогает мне решать всякие вопросы.

Например, мы сходили на консультацию к юристу и выяснили, что по закону я не являюсь наследницей первой очереди, и что все вопросы по наследству надо решать по месту смерти наследодателя, а не там, где он жил и где похоронен. Обзвонили нескольких нотариусов в Москве и на следующей неделе едем туда вместе с отчимом. Павел согласился поехать с нами. И я очень этому рада. А еще Паша подарил мне на 8 марта букет больших белых хризантем.

15 марта. Среда. Москва – как большой муравейник. Постоянная и непонятная стороннему наблюдателю людская суета. Все куда-то торопятся, спешат, бегут. А еще мне показалось, что здесь гораздо теплее, чем в Питере, хотя прогноз погоды обещал такую же температуру. Может, тут нет пронизывающего до костей ветра или влажность меньше? В северной столице, выходя на улицу, я все время ощущала жуткий холод, который незаметно, но быстро добирался до меня сквозь все слои одежды. А еще эта постоянная морось дождя. Вроде, не сильный дождь, достаточно прикрыть голову капюшоном. А лицо-то, все равно, влажное. Возьмешь зонтик – вода стекает и падает каплями с пластиковых уголков зонта, как скупые слезы. Наверное, от этого я и не могла никак перестать плакать. А в Москве меня, вроде, попустило. А может, присутствие рядом со мной Паши так успокаивающе действует?

До нотариуса от вокзала мы добрались всего лишь за полтора часа. Нотариальная контора располагалась на первом этаже жилого дома. За столом сидела представительная дама и что-то двумя пальцами вбивала в компьютер. Она предложила нам сесть на кожаный диван, стоявший у стены. Взяла все документы, задала пару вопросов и выставила нас с Павлом за дверь. Типа, меня, как сестру, это не касается (я не прямая наследница), а Павел вообще посторонний человек. Через некоторое время отчим вышел оттуда и сел рядом с нами на стульях в комнатке, предназначенной для ожидающих очереди посетителей.

– Лиза, послушай, – сказал он мне печально и с какой-то безнадежностью в голосе. – Ты для меня всегда была, как родная дочь. А маму твою я очень любил. Да, так получилось, что мы разошлись, но это были наши с мамой разборки, я думал, вы с Лешей поймете, когда повзрослеете… да что сейчас об этом говорить. Я про квартиру тебе разъяснить хочу…

Он еще долго и очень путанно объяснял, что, хотя я жила в этой квартире, а он никогда в ней не жил (когда они с мамой развелись, большую квартиру в центре разменяли с доплатой на две поменьше на окраинах: небольшая трехкомнатная – маме со мной и Лешкой, а двухкомнатная со смежными комнатами – отчиму), но получить я ее не могу. Такой закон. Наследники первой очереди – супруги, дети, родители. Жены у Лешки не было, детей тоже. А отец – вот, в наличии. И он хотел бы, чтобы я вернулась в Россию, что у меня еще ведь могут быть дети (при этом Леонид Михайлович строго и изучающе посмотрел на Павла, а тот почему-то отвел глаза), что одной жить на чужбине очень плохо, надо как-то ближе всем быть… Вон, Лешка один жил и что теперь получилось? У них с Калерией Петровной детей нет, а они не молодеют уже… А свои люди – это свои люди, надо вместе быть…

Короче, из его бесконечного монолога я поняла, что дата оформления наследства назначена на конец августа (полгода со дня смерти), а пока я могу жить в маминой квартире. Мне кажется, что Леонид Михайлович до сих пор винит себя в смерти мамы. Он считает, что разбил ей сердце. Это ведь из-за его Калерии Петровны они разошлись тогда. Мама не простила ему измену. А потом стала болеть то одним, то другим. Она и до того крепким здоровьем не отличалась, а тут как-то быстро совсем угасла и через несколько лет умерла. Конечно, он очень трепетно относится к своей Калерии, да и она к нему тоже. Видно же, что они, в общем, счастливая пара. Но внуков им явно не хватает. И, похоже, Леонид Михайлович надеется, что за эти полгода объявится какой-нибудь незаконнорожденный Лешкин отпрыск.

16 марта. Четверг.Сижу на кровати в маминой квартире. Прокручиваю в голове одни и те же мысли про квартиру, про маму, про отчима, про Лешку…и не прихожу ни к каким выводам. Лиза (моя двоюродная сестра со стороны мамы), друзья брата (и Павел в первую очередь), – все говорят мне, что это квартира моей мамы, и не правильно, по-человечески не правильно, что я не могу ее получить. Да, я уехала. Да, я тут очень давно не жила. И Лешка здесь последние годы тоже не жил, в Москву перебрался. А жила тут племянница Калерии Петровны – студентка Таня. Теперь Таня замуж вышла, к мужу переехала. А Лешка наконец-то, решил квартиру отремонтировать. Но если эта Калерия Петровна станет хозяйкой квартиры моей мамы – это вообще ни в какие ворота не лезет. И мне надо за эту квартиру бороться. Ну, и как это делать? И зачем? Да я столько лет жила без этой квартиры! Я и дальше без нее проживу.

– Лиза, ты не горячись, – Паша ласково утирает мои слезы своими большими ладонями. – Ты остынь и подумай. Может, это как раз твой шанс вернуться?

– Куда вернуться, Паша, зачем?

– Ко мне вернуться, – шепчет Павел и нежно целует меня в шею.

17 марта. Пятница.Как же хорошо, когда есть тот, кто тебя понимает, с кем ты говоришь на одном языке. С кем можно завернуться в одно одеяло и пить крепкий чай из одной кружки. Паша уехал на свою загородную научную станцию, а я сижу и смакую воспоминания, словно разноцветные кубики рахат-лукума. Хочется петь и сочинять стихи.

18 марта. Суббота.Уже второй день у меня хорошее настроение. Внутри меня звучит какой-то ритм, похожий на приглушенный звон медных сагатов. Слова при попытке записать хоть что-то, сами собой неудержимо рифмуются.

Твои скулы обжигала я слезами.

Смелость ты терял, хоть и не трус.

Я люблю тебя с закрытыми глазами.

Да, на ощупь. И на запах. И на вкус.

Я в толпе тебя не сразу узнавала.

Кто-то незнакомый мне совсем,

Что встречал меня в метро и у вокзала,

Говорил со мной на сотни разных тем.

Фотографии твои перебирая,

Я запоминаю: вот он – тот,

Для кого, приотворив ворота рая,

Можно будет позабыть про эшафот.

Только ангельские лики смотрят строже.

Монастырь. Над озером гроза.

Как подумаю – мороз бежит по коже.

И люблю тебя, на все закрыв глаза.

20 марта. Понедельник. У меня приняли документы на оформление российского паспорта. Паша ходил со мной по всем инстанциям и помогал заполнять бумажки, объяснял, подсказывал. До чего же он хороший! Терпеливый, предупредительный, нежный. И надёжный. Как каменная стена, на которую всегда можно опереться и чувствовать свою защищенность от любых невзгод.

27 марта. Понедельник. Наконец-то я нашла того, кто принимает меня со всеми моими причудами и недостатками! Елизавета и Павел. Красиво звучит. Наверное, вот это и есть счастье, когда ты любишь и ответно любима. Думаю, что на этом я закончу свой дневник. Пусть последняя запись будет наполнена позитивом. Как же чудесно, когда рядом есть человек, которому можно доверять! С которым можно говорить на любые темы. А можно просто молчать вместе. И это тоже приятно. Ощущение, что мы с Пашей знаем друг друга много-много лет! А еще я поняла, что совсем забыла, каково это – засыпать, обнявшись, и просыпаться от нежного поцелуя… Может, действительно, мне суждено вернуться в Россию?

29 марта. Среда. Сижу в одиночестве на кухне и пытаюсь собраться с мыслями. Павел уехал на свою станцию. Моя эйфория сменилась унылой тоской. Он вовсе не разведен. Вчера я пролистала его паспорт, оставленный на кухонном столе вместе с какими-то другими документами. Он пошел искать файловую папку, чтобы все это сложить, а я взяла его паспорт и тот прямо сам раскрылся на страничке с печатью о регистрации брака. А вот печати о расторжении брака там не было.

Я вспомнила, как несколько лет назад у меня уже был роман с женатым Юриком. Мы с ним встречались довольно долгое время, много путешествовали и сами по себе, и вместе с его друзьями. Даже в походы с ними ходили. С палатками, с песнями у костра под гитару… Юрочка мне и ключ от своей квартиры дал, чтобы я могла приезжать в любое время, а не ждать, пока он вернется вечером с работы.