21 января 1991
* * *
В институт незаразных болезней вселился ремонт,
Словно память о гуннах, крушивших достоинство Рима,
И гомункул науки зачах у шипящих реторт
С астматическим кашлем в январских проталинах дыма.
Мы вступили в болезнь, заразившись горячкой причуд,
По истертому ныне сюжету классических линий,
Ангинозное горло, хранящее нежность простуд,
Хрипловатую речь на морозе сгущало, как иней.
Не заразны бациллы добра на озябших руках,
Карандашный разбег примиривших с терпеньем бумаги;
За разбоем ремонта был точно беспомощен взмах
Диковатых рисунков, исполненных детской отваги.
Поселенье летучих коров и мохнатых слонов
Разбрелось из альбома в хорошие руки, наверно,
Только то и осталось, что тени чудаческих снов
Меж болезнью тоски и созревшей по плану люцерной.
6 февраля 1991
* * *
Скороговорка истин и безумств
В календаре, запнувшемся на счете,
Пока февральский вдох прозрачно-пуст
И сиротлив, как соло на гавоте.
От снегопадов – эхо тишины,
Озябших пальцев чуткость и смиренье,
И боль души в преддверии Луны,
Бессонницы зеленое смятенье.
Протравлено проросшее зерно –
Такая мука от стеблей тревоги!
В чужих руках незрелое вино
Слепым толчком прольется на пороге.
А если бы беспомощный глоток
От пустоты, бытующей во блага,
Где старых лестниц гибельный виток
Хранит мерцанье розоватой влаги.
И нежностью царапает ростки,
Соблазн безумья трогает и ранит,
Нечетки и таинственно легки
Касанья слов в измученной гортани.
Сквозь занавески – влажна и слаба
Полоска света на исходе ночи,
Как ангел у немотствующего лба
В слезах и всхлипах поздних многоточий.
18 февраля 1991
Сон в стиле барокко
Песочные часы – ловцы минут,
Просроченных над хрупкостью пространства,
Зрачки воды в фарфоровом плену
Под тяжестью барочною убранства.
Эпохи дар – паденье и полет,
Округлость сна от хмеля урожая,
Торжественная выверенность нот
И в горле спазм в предощущенье края.
Смятенный день, почуявший распад,
Дыханье войн и пустоту Вселенной,
Беспомощность и блеск земных громад,
И рук тепло под кружевною пеной.
Как празднична сейчас печаль Ватто,
Как ярка и телесна боль открытий!
Все тот же ветер комкает пальто
В невыносимой тяжести отплытий.
Три века не исчерпают песка,
Сплетя корнями ненависть и ярость, –
Еще не заговорена тоска
Времен чужих, их жалоба и жалость.
Незримо равноденствие эпох,
Печать сиротства, ранящая души,
В запаянном стекле – смиренный вдох
Пловца, не притронувшегося к суше.
18 февраля 1991
* * *
Наверно, вы спите, хоть город расколот грозой,
Но сны на рассвете так льстивы и сахарно-сладки,
И мчится по волнам ваш дом, словно праведник Ной