Земля Кинешемская. Литераторы Потехины

…По обычаю всех путешественников, действительных и фантастических, которым должно делать различные наблюдения, или которым суждено ночевать в нумере постоялого двора, вам не спится, и вы оставляете свою, скрипящую при каждом движении, кровать с первым появлением солнечных лучей. По тому же обычаю вы с озабоченным видом раскрываете окно. Разумеется, на вас тотчас пахнет свежий, отрадный утренний воздух, и вы с наслаждением вдыхаете его своими лёгкими. Вы смотрите из своего окна на город и ждёте впечатлений. Окна вашей комнаты выходят, без всякого сомнения, на то пространство, на котором вы хотите делать свои наблюдения… В настоящем случае вы видите в них небольшую городскую площадь. На середине площади вы замечаете несколько крестьянских телег, которые съехались сюда ещё до зари и привезли сюда разные продукты деревенской промышленности и сельского хозяйства. С каждой минутой количество этих телег увеличивается вновь приезжающими. Лениво здороваются между собой знакомые мужички, ещё ленивее чешут свои затылки и только одним киванием головы перебрасывают свои шляпы с одного уха на другое. Русский люд не разговорчив, когда бывает занят каким-нибудь делом или приготовляется к нему. Город ещё не проснулся, и мужички, только-что приехавшие, отпрягают своих лошадей или, развязавши только супонь их хомутов, дают им по охапке сена, и потом, разложивши и приготовивши к продаже свой товар, усаживаются или на своей телеге, или на колесе её, или просто на земле и начинают жевать привезённый из дому ячный колоб или конец ржаного пирога с луком, лишь только изредка перекидываясь какими-нибудь отрывочными фразами. Но вот раздался удар колокола к заутрени, повторился в другой церкви и во всех остальных. Мужички перекрестились. В городе оказалось движение. Вот медленно поплелась в церковь старушка; вот, громко хлопнувши калиткой, выбежала хлопотливая мещанка и мелкою рысцой пустилась на базар, чтобы пораньше захватить всё нужное; вот что-то стала она торговать у мужичка, и нескончаемым источником полилась её бойкая, визгливая речь, в которой слова, казалось, гнались одно за другим и старались опередить друг друга; вот с шумом распахнулись обе половинки ворот господского дома, неподвижно остановилась среди их заспанная, неумытая физиономия кучера, апатично посмотрела во все стороны, почесала затылок, зевнула, перекрестилась на одну из церквей и ленивым шагом скрылась из глаз внутри двора, а через несколько минут снова явилась, стоя на роспусках сзади пустой бочки, которая страшно грохотала, подпрыгивая по мостовой: неистово подёргивал возжами заспанный кучер и без жалости погонял бедную, находившуюся в его распоряжении животину, а потому и скоро скрылся из ваших глаз. Но вот на место его через площадь, по направлению к лавкам, потянулось несколько, очевидно, купеческих жирных лошадей, запряжённых в роспуски с сидящими на них молодцами, которые, вероятно, должны будут перевозить из лавок на мельницу кули не смолотого ещё хлеба. Вот пробежала калачница с корзинкой, полной калачей особенной формы, напоминающих турка, сидящего с поджатыми под себя ногами.

Кинешма. Центральная площадь.

Потом из всех улиц, по направлению к площади, потянулись весьма разнообразные фигуры: то в виде старого красного салопа, то в виде какого-то капота или душегрейки, то в виде шинели, чуйки, длинного или более короткого сюртука. Всё это спешило покупать, всё это начинало торговаться, кричать, перебивать друг у друга покупку, так что спокойная недавно площадь превратилась в какое-то шумное побоище.

Шумная деятельность рынка около полудня начинает мало по малу ослабевать, потому что в это время почти все жители города успели закупить всё для себя нужное, и кумушки-мещанки, главные виновницы базарного шума, возвращаются домой с своими покупками, которые иногда стоят не более 5 коп. асс., но отняли у них несколько часов времени. Эти кумушки теперь разве где-нибудь на перекрестке ещё остановятся потолковать друг с другом, потужить о своих горях, посудачить своих знакомых и весь люд городской.

По заведенному порядку, в права покупателей на базаре с 12 часов вступают городские торговцы, которые скупают всё, что осталось у мужичков не распроданного, для того, чтобы после в дни небазарные перепродать с барышем непредусмотрительным хозяевам, прогулявшим дешёвые цены на базаре. Около двух часов мужички собираются по домам, но в это время их физиономии совершенно изменились: из угрюмых они сделались светлыми и улыбающимися, из молчаливых – крайне разговорчивыми, из враждебных или по крайней мере равнодушных – необыкновенно нежными. Это значит, что мужички успели уже побывать в гостеприимном домике, который рано по утру так приветливо подмигивал им своим полуоткрытым окном. В нём давно уже и шумно и весело, и дикие нескладные звуки распеваемой в нём песни доходят даже до вашего слуха. Впрочем, всё то, что вы видели – картина миниатюрная.

Кинешма в базарный день.

Летом мужичок занят полевою работой, для него дорога каждая минута, а потому он неохотно едет на базар в город, но зимою уже никак и ничто не удержит его в этот день дома. Зимою, в среду, вся городская площадь бывает заставлена санями, и остается лишь весьма тесное пространство для проезда. Зимою каждый крестьянин хоть что-нибудь да везёт в город на продажу. Тогда вы увидите на базаре целые горы корзин, корыт, лукошек, решёт, сит и проч., целые возы горшков и разной глиняной посуды; далее сено, дрова, разного рода хлеб и пр. и пр., одним словом, по русской пословице, всякого жита по лопате. Есть некоторые среды, как, например, на святках, на масленице, во время ярмарок, называемые гулящими: на них съезжаются уже не столько с целью продавать и покупать, сколько ради гулянья. В эти среды приезжают погулять, т. е. выпить, пощёлкать орешков, пожевать пряников, и новобрачные: муж в своей синей чуйке, подвязанной красным кушаком, жена в самом лучшем штофном сарафане, в шёлковой душегрейке, в кокошнике, который покрывается на золоте платком, или просто повязанная французским двуличневым платом. Вот тогда весело посмотреть на кинешемский базар, и картина его представится вам в настоящих своих размерах.

Вы хотите знать покороче самый город и выходите на улицу.

Но прежде всего вам нужно заметить, что город построен на грунте весьма песчаном, так что одна из его улиц, по причине особенного избытка песка, называется просто Песочной. Впрочем, и на многих других улицах ваша нога будет глубоко тонуть в песке. Вы идёте.

Везде тихо, пусто, небо ясно; солнце ещё не жжёт. По естественному чувству вы направляете свои шаги на берег Волги. Вот вы поравнялись с собором, проходите чрез его ограду и выходите на берег Волги. Издалека долетает до вашего слуха заунывный мотив бурлацкой песни. Вам хочется сесть, полюбоваться и задуматься.

Немного в стороне, на набережной, вы замечаете что-то вроде распланированного или проектированного сада: как будто назначены дорожки, расставлены в разных местах вехи, обозначены столбиками места, где должны быть лавочки. Но, подходя ближе, вы убеждаетесь, что ошиблись. Это не проектированный только, но уже разрушившийся сад, это – бульвар, как называют его в городе.

Кинешма. Волжский бульвар.

Несколько лет назад один любитель общественных удовольствий задумал устроить на набережной Волги бульвар. Для исполнения этой мысли как следует обнесли назначенное место оградой, обрезали дорожки, построили лавочки, стали сажать деревья. Но почему-то предприятие не увенчалось успехом. Деревья не захотели расти и оставили вместо себя одни лишь тоненькие жёрдочки, которые вы и приняли за вехи, лавочки рассыпались, ограды развалились, дорожки покрылись мягкою муравой, конечно гораздо более красивою, нежели щебень и песок, которыми усыпали было их. Вместо сада образовалось тучное пастбище. А прежде, бывало, здесь любило гулять кинешемское общество, любило сидеть на полукруглой лавочке, под сенью тогда ещё ветвистых акаций, любило прогуливаться по аллеям, тогда ещё исправно обсаженных юными берёзками, любило останавливаться на одной главной аллее пред высокою, вошедшею уже в полную силу берёзой, которая, по воле судеб, высилась на самой средине дорожки, и хотя несколько стесняла её и служила немалым препятствием для гулявших, но тем не менее была и украшением всего бульвара. Эта берёза окружена лавкой, на которой отдыхали старшие из гуляющих, между тем как в то же время младшие, вскакивая на эту скамейку, любили отыскивать на стволе берёзы цифру 1824, которая была вырезана тем, кто посадил её, и означала год водружения дерева на новой почве. Иногда в былые годы устраивались здесь гулянья: высшее общество городка на собственные деньги предлагало себе угощение, доставало музыкантов и, любуясь своею очаровательною Волгой, прохлаждаясь мороженым и разными питьями, ходило взад и вперёд по главной аллее, весело беседовало и даже, сбрасывая обычный этикет, от души потешалось горелками и разными тому подобными невинными играми. Вечером в такие дни бульвар иллюминировали, что, как рассказывают очевидцы, составляло очаровательное и величественное зрелище… Но не только на этом бульваре останавливаются воспоминания кинешемцев о былых летних удовольствиях. Они показали бы вам одно место за рекой Кинешемкой, недалеко от знакомой уже вам сосновой рощи и находящейся в нём пустыньки, где на открытой поляне, окружённой зеленью, на краю высокой горы, откуда виден весь город и Волга и Кинешемка, возвышался некогда деревянный вокзал.

Весело было тогда городу: весь он собирался сюда в известные дни, и в то время как высшее общество танцевало в вокзале, остальное водило хороводы, качалось на качелях, весёлыми разнообразными группами усаживалось на поляне с запасом разных вкусных лакомств. Вообразите же себе эту оживлённую картину, и вы поймёте то чувство сожаления, с которым кинешемец вспоминает об этом минувшем удовольствии, и ту любовь, с которою он повторяет имя особы, умевшей возбудить это общее веселье… Теперь уже и следов не осталось от этого вокзала: года два или три назад стояли тут по крайней мере столбы, врытые в землю, на которых было основано здание, а теперь и их нет, ушли ли они в землю, или понадобились кому-нибудь на новую постройку… неизвестно. Былое удовольствие на этом месте напоминается лишь изредка в летние праздники, и преимущественно в Духов и в день Всех Святых, когда все почти кинешемское народонаселение стекается сюда, как на любимое место своих прогулок. Разнообразное общество ходит степенно по поляне и соседней с нею рощей, заходит к отшельнику, вызывает его на беседу, и часто, усевшись кругом его на зелёной траве, слушает простую, но складную и умную речь старика. Иногда и в простые дни целые семейства приезжают сюда напиться чаю. Выбирают в роще самое тенистое и удобное место, садятся в кружок, и на сцену является неизбежный самовар… Любите ли вы смотреть на дружную семью, усевшуюся где-нибудь в леску, под сенью древес, кушать свой чай? … Не знаю как вы, но для меня это зрелище представляет особенный интерес. Воздух душист и прохладен, самовар как-то особенно шумён и болтлив, все лица как-то добродушны и веселы, беседа беззаботна и текуча… Право, очень хорошо! А если ко всему этому чудесный вид на окрестность, умная речь хорошего рассказчика, или, как здесь часто бывает, складная беседа старика, от которой так отрадно на душе и легко на сердце… Не мудрено, что кинешемцы любят ездить с чаем за реку. Но для кинешемца везде чудесное гулянье. Впрочем, бульвар свой он редко посещает, может быть потому, что он обманул его ожидания. Были неоднократно попытки привести дорожки в надлежащий вид, но, впрочем, безуспешно: работа шла обыкновенно весьма медленно, и случалось не раз, что пока освобождали от травы последнюю половину дорожки, на первой, очищенной, вновь вырастала зелёная мурава.

Бульвар, равно как и остальная набережная Волги, бывает особенно оживлён, наполнен народом и представляет место живого любопытства весною, когда Волга начинает снимать свою зимнюю оболочку, когда идёт лед.

Кинешма. Ледоход на Волге.

Глухой шум и, по временам, страшный треск доходит до вашего слуха, лишь только вы приблизились к берегу реки. Сначала вы видите, как лёд двигается, как бы огромною сплошною массой; потом эта ледяная движущаяся масса разбивается на огромные куски: они как бы борются между собою, сталкиваются, с шумом и треском расшибаются на мелкие части; последние скучиваются, растут целыми горами, надвигаясь одна на другую, но вот новая огромная масса врезывается в эту гору, разрушает её, разбрасывает её с необычайною силой, или срезывая её вершину, несёт её на своём хребте, и тогда вам кажется, что какое-нибудь чудовище, выставив из воды лишь одну свою громадную спину, как пёрышко подняло на ней целую гору льда и тешится своею силой.

Но смотрите: вдруг огромные массы льда стеснились в берегах, лёд спёрся – образовался затор. Движущаяся масса льда разорвалась на двое: верхняя остановилась, как бы по мановению волшебного жезла; нижняя, увлекаемая неудержимою силой, скрылась из глаз и, освободив поверхность реки, дала ей снова увидеть Божий свет, которого она не видала целых шесть месяцев. Но не надолго. В верхней части движение продолжается: массы льда напирают сзади; большие или топят меньшие в пучине, или взбрасывают их одну на другую, образуя как бы высокую насыпь или мост поперёк всей Волги. Но вот наконец этот барьер не в силах более удерживать напора задних льдин: с шумом прорывается он и с неистовством, с неимоверною быстротой несутся снова ледяные массы, и снова закрывают свет от взоров Волги. А вот, взгляните – печальная, грустная картина: неосторожный хозяин не успел поставить в безопасное место свою барку или расшиву; лёд сорвал её с каната и затянул в свою средину. Колеблясь, робко, как будто со страхом, движется она среди мелких кусков льда, облепивших её со всех сторон: и напрасно надеется хозяин спасти её от погибели, напрасно отчаянным голосом молит о спасении неосторожный, бывший на барке в то время, как её увлекло силой льда – нет доступа, и никакая человеческая сила ничего не может теперь сделать. Есть одна надежда на спасение, но и она не верна: соскочить на лёд и перепрыгивать со льдины на льдину, рискуя каждую минуту оборваться, оступиться, быть сшибену и потом раздавлену, изувечену… о, страшное предприятие! и только близость смерти неизбежной, ужасной, может дать твёрдость броситься на другую смерть, по крайней мере, несколько более отдалённую. И вот несчастный решился: он соскочил на льдину, он колеблется, теряет равновесие… Вы – весь внимание, чрез вашу душу проходят все ощущения несчастного, у вас захватило дыхание, вы молитесь за него, вы протягиваете к нему руку, забывая, что сотни таких рук не выручат его, вы кричите, зовёте, ободряете его, забывая, что вокруг несчастного такой шум, что он не мог бы услышать и тысячи голосов… Увы, он скрылся от ваших глаз, он потонул, всё кончено!.. Но нет – это огромная льдина прошла невдалеке от несчастного и заслонила его собою. Вот он опять вам виден, он уже ближе к берегу, и снова ужас борется в вашей душе с надеждою. Ещё несколько минут страха, сомнения… и вы отдыхаете. Он спасён, говорите вы своёму соседу. Вы радуетесь этому, как будто спасённый был ваш родной брат; и тогда только вы понимаете, как люди близки между собою… А между тем барка давно сокрушилась: большие массы льда крепко сжали её, и она рассыпалась, как будто была построена из тростника и щепок. Кстати посмотрите на противоположный берег. Видите ли вы там, на самом верху горы, прямо против города, небольшую деревеньку?.. Она называется Олекино. Мужички её так привыкли к воде, или, лучше сказать, к Волге, что решатся перевезти вас чрез неё и осенью, когда слабые холода покрыли реку самою хрупкою корой, которая трещит и даже проламывается при каждом шаге, и весною, когда двинулся лед. Они переправят вас или пешком, или в экипаже, или на лодке, смотря по времени года и возможности; они отваживаются на такой подвиг даже тогда, когда, по-видимому, не представляется к тому никакой возможности. А между тем олекинцы, если берутся, всегда успевают в своём предприятии, и несчастий или неудач в этом деле почти никогда не случается. Перевезти же чрез Волгу во время затора на лодке или перейти чрез неё в это время по льду дело самое обыкновенное, и на него пускаются даже и не олекинцы. Впрочем, как не вспомнить слова Гоголя: «Эх, русский человек не любит умирать своею смертию!» Эффект движения льда не менее поразителен и на реке Кинешемке. Так как речки, впадающие в Волгу, вскрываются прежде, нежели последняя, и большею частью довольно быстро и неожиданно, поэтому и не всегда успевают принять к этому времени надлежащие предосторожности. Вследствие этого лёд в своём движении почти всегда разрушает мельничные плотины, и часто поднимает лодки и барки, которые хранятся в устье речки, или на её берегу. Но лёд Волги ещё не тронулся и твёрдою стеной встречает ледяные массы Кинешемки. С силой напирают последние на эту стену, но сила их немощна; они разрушают в дребезги всё, что увлекают с собою, они нарастают громадными, безобразными кучами, среди которых вы замечаете обломки и развалины того, что они увлекли в своём стремлении. Ужасен шум, с которым напирают льдины одна на другую, и поразительна сила, движущая эти огромные массы, разрушающая их на мелкие куски и воздвигающая из них целые горы!.. Смотря на эту картину, вы спрашиваете сами себя: неужели это та Кинешемка, которая в другое время года так невинна, что не в силах погубить никакого живого существа, и так скромна, что не замутит своей воды и при самых сильных ветрах и непогодах?..

Из всех вышеприведенных очерков и картин вы можете составить себе самое безошибочное понятие, что кинешемское общество и летом может проводить время не скучая, в беспрестанных прогулках по очаровательным местностям, где имеет возможность вполне наслаждаться природой и вдохновляться её поэтическими красотами. Но по правде сказать: кинешемское общество скучает летом и с нетерпением ждёт зимы. Тогда оно оживает, тогда начинаются вечера, собрания, гремит оркестр, пылают стеариновые свечи, экипажи беспрестанно перекрещивают город в разных направлениях, и единственная галантерейная лавка, с помощью весьма немногих других лавок, предлагающих вам, рядом с красными деревенскими платками, серенький тарлатан и толстое, от 6 руб. ассигн., сукно, не в силах уже удовлетворить развивающихся требований цивилизованной жизни.

Торговля Кинешмы, нам кажется, достаточно определяется следующими цифрами:

В городе и его уезде в настоящее время считается: 3 почётные гражданина, 11 купцов второй гильдии и 50 – третьей. Главная торговля, которою занимается город – хлебная, и потому хлебом наполнена большая часть лавок; в оборотах этой торговли находятся сотни тысяч. В городской пристани на Волге, летом, вы заметили уже большую коноводную машину, несколько мокшанов, расшив и барок: всё это употребляется для той же хлебной торговли. Некоторые из купцов покупают хлеб в зерне и потом превращают его в муку на своих собственных мельницах, которые вообще называются – крупчатками. Торговля так называемым красным товаром, т. е. сукнами, шёлковыми, бумажными и шерстяными материями, весьма ограничена, так что не в силах удовлетворить потребностей города, и в некоторые середные торговые дни, а также и на ярмарки, с этим товаром приезжают иногородние купцы, между которыми самое видное, если не самое важное, место занимают судиславцы, т. е. торговцы заштатного городка Костромской губернии – Судиславля. Вообще городок не в силах удовлетворять всех потребностей своих жителей, а потому ярмарки составляют его важною и необходимое условие.

Кинешма торговая.

В Кинешме бывают две ярмарки: одна в июне месяце менее значительная, которая продолжается около недели, другая – Воздвиженская, которая начинается 14-го сентября и тянется вплоть до октября месяца. На этих ярмарках между прочим важную роль играет торговля продуктом собственной промышленности города и его уезда. Промышленная деятельность эта весьма хорошо выражается самим гербом городка, на котором изображены два свёртка полотен. В самом деле, большая часть рук в городе и его уезде занята полотняным производством. Так, в городе почти каждая мещанка, в то время как муж её занят какою-нибудь мелкою торговлею или каким-нибудь ремеслом, – употребляет всё своё время преимущественно на то, что прядёт пряжу, ткёт из неё полотна, белит их и потом продаёт. В уезде, почти в каждой деревенской избе, вы найдёте несколько рук, если не постоянно, то по крайней мере в свободною от других трудов время, занятых этим же производством, и в Кинешемском уезде вы можете проследить это производство от самого простого грубого стана и самого толстого холста до сложной машинной фабрикации и самого тонкого, камчатного столового белья, обратившего на себя внимание даже на всемирной выставке (в производстве г. фон Менгдена).

Само собою разумеется, что фабриканты продают свои произведения известным лицам и большом количестве, но для мелочных производителей городские ярмарки, на которых они могут сбывать полотна, представляют большую важность, вследствие чего на каждой из этих ярмарок есть определённые дни, в которые производится сбыт полотен, называемый обыкновенно новинным бором. Процесс этого бора весьма интересен.

Новинный бор составляет резкую особенность кинешемских ярмарок, но, может быть, вы желаете поближе и покороче познакомиться с их физиономией. Она незамысловата, незатейлива и весьма похожа на физиономию ярмарок в других уездных городках.

Шумные летние ярмарки

Самая значительная ярмарка в Кинешме – сентябрьская, Воздвиженская, а потому всё то, что мы будем говорить о ней, будет столько же относиться и к июньской, только в меньших размерах.

Предварительно, на площади города и всех его площадках, обозначаются центральные точки будущего ярмарочного движения и гулянья – строятся питейные дома, балаганы для приезжих купцов и для разных увеселительных представлений. До 17-го числа сентября ярмарка ещё не открывается, купцы ещё только раскладываются и приготовляются к ярмарке. Накануне 14-го числа в городе собирается много народа и преимущественно женщин из окружных деревень для того, чтобы помолиться празднику; но после обедни этого дня все расходятся по домам, и гулянья в тот день не бывает.

17-го числа поутру служат молебен в рядах города, после чего ярмарка открывается новинным бором; флаг, вывешенный на высоком шесте, водружённом в каменный столб, на площади, означает это открытие ярмарки и колышется в воздухе до самого её окончания. Дня через три всё в полном разгаре и движении. Много народа на площади: здесь два балагана привлекают общее внимание. Один их них деревянный или, лучше сказать, лубочный, вероятно, похожий на тот лубяный, который строила себе хитрая лиса в известной русской сказке, другой – холстинный. На каждом из них висят картины с фантастическими изображениями того, что представляется в самих балаганах. Около этих балаганов постоянно толпится любопытный и весёлый народ. Кроме этих увеселительных балаганов, в Кинешму на ярмарки приезжают иногда различные панорамы, восковые фигуры с непременным изображением Соломонова суда, на которые с таким жадным любопытством и бессознательным страхом смотрят маленькие дети. Заглядывают сюда также, хотя и изредка, волтижёры с своею неизбежною маленькою лошадкой, кушающею у стола, и со столько же неизбежною пятилетнею девицей Розой или Амалией, которая делает на седле различные па и представляет иногда амура с крылышками, и, наконец, с заключительным скаканьем через обручи, сабли, пирамиды из людей и фейерверки.

Все эти зрелища с удовольствием посещаются юным поколением Кинешмы, вызывая иногда сочувствие и от более зрелого. Тут же, рядом с описанными балаганами, высятся горы репчатого лука, благоуханные испарения которого на далёкое пространство заражают воздух. Далее, около городских рядов, открывается несколько на скорую руку построенных лавок с разным товаром. Некоторые из них заняты хрустальною, фарфоровою, фаянсовою и просто глиняною посудой, среди которой непременно красуется несколько фигурок из фарфора, изображающих или турка с трубкою, или какую-нибудь деву, надевающую чулок на ногу, либо весьма грациозную пару, танцующую польку и пр., одним словом – таких фигурок, которыми так любит украшать свои письменные столы холостая молодёжь и о которых всегда невыгодно отзываются супруги, находя их в кабинетах своих мужей. Далее две или три лавки с куклами.

Толпа детей с маменьками или няньками постоянно наполняет их: один ребёнок показывает на миниатюрный барабан, другой тянется к самому барабанщику, готовому ударить в свой инструмент по первому желанию покупателя, третий требует большой деревянной лошади, и родительская любовь, видя в сыне будущего храброго наездника, покупает лошадь, а четвёртому чрезвычайно приглянулся медведь, прыгающий на задних лапах с своею неизбежною спутницей – козой; лавки с куклами бывают всегда полны народа и широкою рукой ведут свою торговлю. Далее вы находите одну галантерейную лавку из Костромы и одну с чаем и сахаром из Ярославля.

Судиславцы, о которых мы уже говорили, всегда являются с своим красным товаром. Иногда появляется и фортунка, особенный род лотереи, где деревянный шарик бегает по вращающемуся горизонтальному кругу, разделённому на полосы, из которых одни занумерованы и доставляют выигрыш, другие не дают его. Шарик, упадая на ту или другую линию круга, указывает выигрыш или проигрыш.

Эта фортунка – необходимая принадлежность всех губернских и большей части уездных ярмарок. Купцы, которые рядом с торговлей занимаются и этим промыслом, владеют особенною способностью в выгодном свете располагать свой товар так, что, когда вы входите в такую лавку, где находится фортунка, вы непременно захотите попробовать счастья и понадеетесь выиграть за гривенник какой-нибудь серебряный подсвечник или дорогую лампу, или роскошную чайную чашку, а выйдет, что вместо их достанется вам или круглая табакерка с пастушкой, нарисованною на её крышке, которая служила подножием подсвечника, или палочка сургуча, которая скрывалась как-то незаметно под лампой, или крошечная фарфоровая собачка, которая покоилась на дне роскошной чашки, перекинувши чрез её борт свой билетик с нумером. Но, тем не менее, многих увлекает эта игра на счастье, и многие часто довольно дорого платятся своим кошельком за это увлечение.

На других поглядеть, себя показать…

Сверх товаров, занимающих лавки, многое продаётся на открытом воздухе, на рогожках, под кровом одного неба: так, например, деревянная посуда, простая глиняная, а также красная глиняная посуда, так называемая – балахнинская и пр. в этом роде. О столиках и шатрах, на которых и под которыми производится продажа разных сластей, необходимых при каждом народном сборище, считаем излишним говорить.

Ни одна из лавок, ни одна из рогожек, ни один из шатров и столиков не остаются без покупателей. Всё городское и уездное население заботится о том, чтобы запастись на целый год всем тем, чего нельзя достать в обыкновенное время. В город съезжается большая часть помещиков: иные из них оставляют свои усадьбы на всё время ярмарки и поселяются в городе. Тогда-то в одной целой и оживлённой картине вы можете подметить особенности помещичьей жизни, изучить её в оригинальности языка, наружности экипажей и костюмов.

Первое воскресенье в ряду дней ярмарочных называется гулящим. На этот праздник крестьяне съезжаются в город весьма издалека, и вся площадь, всё пространство, занятое ярмарочными зданиями, наполняется народом – весёлым, счастливым, беззаботным, русским народом, который хочет повеселиться на славу. Всякий мужичок, всякая баба захватывают с собою из дому какое-нибудь произведение своих трудолюбивых рук, с тем чтобы продать его и на вырученные деньги – погулять, а потому в этот день можно купить всё чрезвычайно дёшево. Этим случаем пользуются некоторые спекуляторы из купцов: они становятся у разных въездов в город и скупают у подъезжающих крестьян всё, что только они везут с собой на продажу: грибы, сушёные и солёные, масло коровье, деревенского производства холстинки и пр. Всё это достается им менее, чем в половинную цену. В гулянье этом принимают участие и кинешемские посадские, т. е. мещане, их жёны и дочки. Каждая девушка, каждая молодица старается заработать себе к этому дню лишнюю копейку, и даже не считается в грех и в оскорбление, если, ради этого гулянья, дочка у матери и сноха у свекрови утаит несколько аршин холста или несколько повесм льна, или две или три пасмы (1/5 часть мота) пряжи. После полудня, когда весь привезённый крестьянами товар уже продан, начинается настоящее гулянье. Весёлый люд смотрит на паяцов, забавляется и хохочет от всей души. Впрочем, характер гулящего воскресенья в дальнейших чертах его мы уже знаем. Во время ярмарки бывает только гораздо живее, шумнее, веселее; но над всем этим шумным говором толпы поднимается один визгливый, раздирающий уши, писк и визг деревянных и глиняных дудок, которыми добрые крестьяне наделяют вместе с пряниками своих ребятишек. Весело, беззаботно гуляет русский мужичок. Любит он весёлую пировню под открытым небом, любит шумную речь, полюбовную в самой ссоре. Всю суму свою вытрясет он на гулянье, ничего не оставит за душою, да ведь за то и на душе-то у него нет ни одной задней мысли: всё открыто и чисто. Ночь спускается на город, и лавки закрываются, а шумная толпа ещё веселится, и напрасно силится проводить её домой строгий блюститель порядка. «Не замай нас, – говорят ему, – сегодня гулящее воскресенье. Завтра уж сюда, не бось, не приедем». Темнота на улицах, и свечи горят в домах, и площадь опустела, а на выездках, у привлекательных зелёных ёлок, ещё стоят десятки телег и совершается последнее весёлое прощанье. А там заломит мужичок свою шапку, бросится в телегу, запоёт песню, потом всхрапнёт, а лошадка уж знает своё дело и привезёет хозяина прямо к его дому.

Несмотря на большой съезд помещиков во время ярмарки, в городе никогда не бывает общественных удовольствий, то есть собраний, вечеров и танцев. Причину этому мы не может полагать ни в чём другом, кроме того, что хлопотливые хозяйки и заботливые маменьки совершенно поглощены в это время различными многочисленными закупками, да к тому же тогда ещё не окончилась рабочая пора в деревнях: следовательно, до танцев ли тут? Во многих домах в продолжение всей ярмарки часто целый день не сходит со стола самовар, потому что беспрестанно пробуются разные сорты чая, выбираемого для годового запаса.

К Воздвиженской ярмарке в Кинешму привозятся Волгою в большом количестве яблоки, апельсины и лимоны. Вообще Волга есть главный путь, по которому доставляется в Кинешму большая часть необходимых для неё продуктов. Волга же непосредственно доставляет Кинешме разного рода вкусную рыбу: стерлядей, лещей, судаков, щук, ершей, налимов и пр. А потому в Кинешме есть несколько промышленников, исключительно занимающихся рыболовством. Впрочем, в последнее время лов рыбы заметно уменьшился, и рыба вздорожала, однако и теперь ту стерлядь, за которую, например, в Москве платят 10—20 целковых, в Кинешме можно купить за 2—4 рубля сер., а живую, только что изловленную стерлядку, в четверть аршина длиною, и теперь можно купить в Кинешме за 5 к. сер. Вообще, сравнительно, рыба здесь весьма вкусна и дёшева, но в 60 верстах ниже, под Юрьевцем, лов её ещё значительнее и она ещё дешевле. Прочие продукты хозяйства сельского или просто хозяйства самой природы в Кинешме можно приобретать весьма дёшево, как-то: различные лесные и полевые ягоды, грибы, дичь, дрова, коровье масло, сено и солом, и самый хлеб. Всё это родится в изобилии в Кинешемском уезде и привозится в город в большом количестве. Кинешемские хозяйки попотчуют вас, столичный житель, такими вкусными отварными в уксусе грибами, такими вареньями и наливками, каких вы, вероятно, никогда не кушали и никогда не достанете ни в одном из ваших magazins des comestibles и кондитерских. Угодно ли, я перечту вам все, какие родятся и потребляются в Кинешме грибы и ягоды? Послушайте: многих названий вы, может быть, даже никогда и не слыхали. Грибы: белые, серые, боровики, рыжики, грузди, свинари, иначе губы, или отварушки, сыроежки, иначе поплавки, маслята, волнушки, валуи, матрёшки, дуняхи, и раннею весной – сморчки и стройки – грибы весьма вкусные, хотя и не совсем безопасные для здоровья. Опёнки не в чести и не в ходу, потому что для вкусного приготовления их требуется большое искусство. Ягоды: самая первая и ранняя – земляника, потом черника, малина, костяника, гонобобель; в некоторых местах уезда ежевика, поленика и морошка, далее – черёмуха, рябина, брусника, клюква.

Есть ещё весьма редкая, попадающаяся в малом количестве, весьма мелкая, сладкая без кислоты, ягода – медовка.

Мы уже не упоминаем о ягодах садовых, более или менее общеизвестных. Ягоды и грибы продаются чашками, лукошками и корзинками почти за ничто. Сушёные и солёные грибы продаются весом или мерою. В урожайный год сушёные белые грибы продаются по 15 к. сер. за фунт и даже дешевле: ведро мелких солёных груздей стоит до 30 к. сер., а свинарей – около 20 к. сер. Дичи в Кинешемском уезде весьма много. В городе можно, например, купить в известное время года пару хороших крупных рябчиков за 8 к. сер., самого большого жирного зайца за 5 к. сер. Масло коровье в хорошие годы продаётся за фунт по 10 к. сер., но иногда доходит и до 15 к. Кинешемский уезд может быть отнесён к лесистым уездам Костромской губернии, а потому и дрова в городе дешёвы: сажень берёзовых продаётся около 4 р. 50 к. асс., а осиновые стоят половину.

Сено в Кинешме продаётся большею частию возами, а не на вес, так что воз, пудов в 20, стоит рублей 5 асс. Хотя уезд Кинешемский не может похвалиться плодородием своей почвы, но между тем хлеб в зерне, привозимый в город крестьянами, продаётся недорого, и особенно овёс, который если покупать на базаре, по местному выражению – узлами, т. е. в розницу, по мелочи, из разных рук, обходится в покупке от 3 до 3 р. 50 коп. асс. четверть. Кинешма терпит лишь один недостаток, недостаток в хорошей говядине. Черкасской говядины в городе невозможно достать ни за какие деньги, продаётся лишь обыкновенная и весьма дёшево; но она не так вкусна. Зато большое изобилие и дешевизна телятины. Обыкновенного телёнка можно купить по 5 к. асс. за фунт, хорошего, жирного – по 3 к. сер., а самого лучшего, какой только там возможен, шестинедельной пойки, по 4 и 5 к. Впрочем, надобно заметить, что здесь нельзя достать такой телятины, какою мы лакомимся в столицах, платя баснословные цены, которым ни за что не поверит постоянный уездный житель.

«ЗАБАВЫ И УДОВОЛЬСТВИЯ В ГОРОДКЕ» А. А. Потехин

Очерки

I

В числе уездных городков есть очень мелкие городки, в которых общество представляет в себе обыкновенно два круга: высший, которому принадлежат помещики и чиновники города, и низший, к которому относится промышленный класс жителей; среднего кружка почти не бывает: переходы из одного круга в другой или вовсе не совершаются, или совершаются быстро и незаметно.[1 - Так, например, богатый купец легко может вступить в высший круг, если он примет участие в его общественной жизни, иначе он будет принадлежать к низшему. Последний кружок живёт весьма разрозненно и общественной жизни, можно сказать, почти не имеет; она существует только в высшем слое городского общества.] Общественная жизнь такого городка, разумея здесь в особенности общественные удовольствия и увеселения, преимущественно разгорается и кипит зимою, во время крещенских и сретенских морозов, а хладеет и остывает вместе с уменьшением зимнего холода, с появлением весенней оттепели и наступлением жарких летних дней. Мы и начнём наш рассказ об этой общественной жизни городка с того самого времени, когда она бывает в полном разгаре своем, для того, чтобы потом нам было тем интереснее и тем легче Следить, как это периодически волнующееся море постепенно входит в обычные берега свои и наконец расстилается гладкой, тихой поверхностью. Итак, мы начнем со Святок. Вместе с приближением их в высшем круге общества родится мысль о том, как бы устроить собрание; но эта мысль до Святок таится в зародыше и получает своё развитие и осуществление только вместе с их наступлением. В самый первый день праздников, когда все существующие в городе лошади впрягаются в экипажи, чтобы развозить своих господ с визитами и когда поздравления разносятся из одного дома в другой, и когда самые сложные и многочисленные закуски красуются на столах гостиных, тогда-то именно идут самые живые переговоры о задуманных удовольствиях. При этом возникает много весьма важных вопросов: во-первых, где устроить собрание; во-вторых, где достать нужное количество музыкантов; в-третьих, откуда взять необходимое число кавалеров, так как в девицах всегда оказывается избыток против них? И проч.