SARA. Во время войны законы молчат

Им было предписано отслеживать еврейские семьи и переселять их в подвалы, а все имущество конфисковывать.

Немцы вошли во Львов утром 30 июня 1941 года. Украинские националисты – фракция Бандеры в ОУН, тотчас же создали в городе свои органы власти и «украинскую народную милицию». Главой украинского правительства был Ярослав Стецько, который еще весной 1939-го опубликовал статью в газете «Новый путь», высказав свою позицию относительно евреев.

Стецько настаивал, что евреи – «шкурники, материалисты, эгоисты», «народ без героики жизни, без величественной идеи».

Зато украинцы, по словам Стецько, «первыми в Европе поняли разложенческую работу еврейства», и в результате отмежевались от евреев века назад, таким образом сохраняя «чистоту своей духовности и культуры».

«Москва и жидовство – самые большие враги Украины, – писал Стецко.

– Настаиваю на уничтожении жидов и целесообразности перенести на Украину немецких методов экстерминации еврейства, исключая их ассимиляцию».

Именно Стецько 30 июня 1941 г. зачитал акт провозглашения государственности, который украинские националисты называют Актом восстановления Украинского Государства: «Восстановленное Соборное Украинское Государство будет тесно сотрудничать с Национал-социалистической Велико-Германией, которая под руководством Адольфа Гитлера создает новый порядок в Европе и мире и помогает украинскому народу освободиться из-под московской оккупации.

Да здравствует Организация Украинских националистов, пусть живет Проводник ОУН Степан Бандера!»[2 - http://hi-lvov.narod.ru/LightboxImageSlideshow/eLvov.html]

В тот же день начался трехдневный еврейский погром, который был организован «украинской народной милицией» при попустительстве и подстрекательстве немцев.

Пришел черед и Сары с мамой.

Ранним утром в их дверь постучали.

Мама и Сара даже съежились от неприятного и требовательного стука.

Через минуту стук повторился и звучал еще более нетерпимо.

Почти сразу за дверью раздался голос:

– Открывайте. Городской совет.

И опять раздался стук.

Мама встала и медленно подошла к двери.

Сара прижалась к стене, тревожно провожая маму взглядом.

Эмма открыла дверь.

С ней вежливо поздоровались:

– Мадам Авербах, получите и распишитесь, вот здесь, – высокий мужчина в сером костюме ткнул пальцем в список.

Эмма взяла письмо на котором было написано, что оно из Горсовета, покрутила и вздохнула:

– Что это? – спросила она мужчину в сером, который, явно был главным.

– Откроете и прочитаете.

Он снова ткнул пальцем в список:

– Распишитесь.

Сара краем глаза следила то за мамой, то за «длинным дядькой».

В воздухе стояло напряжение.

Эмма медленно расписалась и закрыла дверь.

Тишина действовала угрожающи. Сара быстро подскочила к маме и сказала:

– Давай уже, открывай.

– На, открой.

Сара читала предписание и слезы лились градом, капая на бумагу, ложаль большими бесцветными кляксами.

Эмма смотрела в окно и молчала.

Шок!

А что дальше?

Предписание гласило, что они обязаны освободить квартиру в течении трех дней, и что их переселяют в подвальное помещение.

В этот момент опять раздался стук в деверь.

Сара вздрогнула, а Эмма решительным голосом спросила:

– Кто там?

– Эмма, это я – Мара, открой.

Эмма подошла к двери и отворила.

– Здрасьте! Эмма, кто это был? Зачем они к тебе приходили?

– Ой, и не спрашивай! Вот! – Эмма протянула соседке предписание.

Та быстро пробежала текст глазами и взмолилась:

– Боже ж мой, боже! – застонала Мара, – ну все, и к нам теперь скоро прийдут.

– Может и обойдется.

– Та где же там, каждый день, то одних, то других, то выселяют, то вообще, неизвестно куда уводят, – не унималась соседка.

Эмма тяжело вздохнула.

Сара сидела на краю дивана и смотрела то на маму, то на соседку напуганным взглядом.