SARA. Во время войны законы молчат

– Идем к нам, быстрее. К нам они не сунутся. Я слышал, что сегодня по домам евреев пойдут.

– Нет! А как же мама? – взмолилась Сара.

И тут вдруг со стороны ее двора раздались крики, плач.

Парень схватил Сару за руку и потащил в свой подъезд.

Она бежала за ним всхлипывая и не понимая ничего, в голове – каша, перед глазами что-то мелькает, но она ничего не может разобрать.

Заскочив в подъезд, они быстро спрятались за входную дверь, так как услышали стук открывающейся двери на первом этаже.

Из квартиры спешно вышел большой мужчина и быстрым шагом направился на улицу поглазеть на очередной погром.

Сара и ее спаситель стояли за дверью и наблюдали в щель.

Уже третий день в городе шли галичанские народные гуляния в форме еврейского погрома.

Погром был организован немцами совместно с бандеровской «украинской народной милицией».

По замыслу авторов, еврейский погром во Львове был акцией «само-очищения» и мести «жидо-большевикам» со стороны угнетенных ими народов, которым доблестная немецкая армия принесла свободу.

Сара смотрела в дверную щель и содрагалась.

Обезумевшие мужики палками били женщин и сгоняли их во внутренний двор дома.

Двор, в считанные минуты наполнился гулом, криком, плачем и мольбой вперемешку с бранью, выстрелами, гулким звуком камней и палок о спины еврейских женщин.

Во двор сгоняли уже полураздетых женщин и продолжали их добивать и сдирать оставшееся белье.

Женщины кричали, молили о помощи, над ними продолжали издеваться, заставляя ползать на коленях с поднятыми руками.

Били и руководили погромом, в основном свои, то есть народная милиция, а немцы бегали и фотографировали.

Из квартир повыскакивали люди и смотрели на весь этот беспредел, не смея и пикнуть.

Толпа смотрела; кто с жаждой мести, кто с презрением, кто с сочувствием.

А на их глазах терзали евреев, за то, что они евреии, и все, только и вина их была в этом!

Из толпы доносились выкрики активистов:

– Евреи кочевники и голодранцы…

– Шкурники…

– Материалисты чертовы! Бей жидов!

– Еврейские коммунисты!

– Бей, бей, бей…

– Еврейские капиталисты!

– Бей!

– Украина для украинцев!

– Бей жидов!

– Юде! Юде!

Бандеровцы были убеждены, что евреи были основной поддержкой коммунистов и в значительной мере несли ответственность за репрессивные действия против украинцев.

Повсюду валялись листовки с призывами: «Знай! Москва, Польша, Мадьяры, Жидовство – это враги Твои! Уничтожай их!», «Марксизм – еврейская выдумка» и «сталинские и еврейские комиссары являются главными врагами народа!»

– Бей это отродье!

Львовские активисты хватали очередную девушку и раздевали ее догола, затем требовали, чтобы она на коленях ползала, они не чурались раздевать донага даже пожилых женщин, мужчин.

Сара прильнула лицом к щели и безмолвно рыдала, глядя на ужасающую картину.

Совсем рядом, Сара даже задержала дыхание, бандеровский милиционер с повязкой в приподнятом настроении, протащил за волосы молодую женщину, совершенно голую и полуживую.

А следом, солидно одетый галичанин, пинал ногами пожилого еврея.

К нему подбежали народные милиционеры и радостно стали добивать его, а затем, как тушу потащили, хвастаясь толпе.

Немцы-часовые совершенно не вмешивались, все преподносилось, как «акция самоочищения».

Самое страшное, что для многих участников погром был веселым народным гуляньем, карнавалом по-галичански.

Народная милиция кривлялась перед камерами немцев, которые охотно их фотографировали, как редких «обезьян».

Наблюдая всю эту картину, Сара внезапно потеряла сознание.

Парень подхватил ее на руки и бегом пронесся по лестнице на второй этаж.

Дома его встретили перепуганные родители и братья:

– Ты где ходишь, Артур? – не успев досказать, мама прямо падает на стул, увидев сына с Сарой на руках.

– Ой, беда! Что теперь будет? – плача, шептала мама.

– Да ничего не будет, мама! Они к нам не сунутся. Все вокруг знают, что мы поляки. Ты же знаешь, что они только русских евреев берут, – успокаивал мать Артур.

– Давай скорей сюда, – отец показал сыну на маленькую комнату.

Сару уложили в кровать, она начала приходить в себя, по лицу текли слезы, ее глаза были устремлены в одну точку на потолке, она постоянно шептала: