Поход на гору Сидэ

– Давай. Сколько можно обсуждать боевые искусства? Встретились, называется, две милых дамы…

От смеха Сатоко поперхнулась чаем.

– Милых… Если смотреть издалека, прикрываясь танком. А ведь когда-то и я была способна часами говорить о платьях, духах и модельных причёсках!

– Значит, сегодня ты будешь экспертом по покупкам, – заключила Ольга. – Ну, как я могла забыть о духах?

Погружённый в задумчивость, Иори стоял, устремив взгляд на воду храмового пруда. Под поверхностью неспешно скользили декоративные карпы. Откормленные сверх всякой меры и вполне довольные жизнью.

«А чем недоволен я?» – размышлял юноша. Он исполнил мечту. Научился играть на саксофоне, в полгода пройдя трехлетний курс обучения. Вчера на торжественном вечере Мацуда-сэнсей выдал ему свидетельство об окончании музыкальной школы наряду с другими выпускниками. И ещё блестящую характеристику с личной рекомендацией.

– Я сделал для тебя все возможное, – сказал он по окончании церемонии. – Надеюсь, ты не оставишь музыку. Непростительно загубить такой талант. Но чтобы раскрыть его в полной мере, тебе нужно учиться дальше. Хотя бы самостоятельно.

Слова оставили горький осадок. Учитель не единожды советовал ему поступать в Токийский университет искусств. А тут…

«Самостоятельно, – мрачно повторил Иори. – Скорее всего он понял, что не видать мне поступления, как своих ушей». Отец не поздравил сына с успехом. Кивнул и всё. Для него музыка – не более чем развлечение. Наверное, только Орьга-сан в силах помочь… но… Иори помнил, чего ей это стоило в прошлый раз. Когда она подарила ему саксофон, отец позволил ему учиться. А её избил до потери сознания, и с тех пор беспощаден к ней, как ни к кому другому. Просить её снова – совсем не иметь стыда.

«Ты и сам можешь справиться с чем угодно, – сказала она ему однажды. – Самое главное – не бояться. Если ты не готов отстоять свой Путь перед целым миром, ты недостоин Пути».

«Я не готов, – вздохнул юноша, понурившись. Глаза застилали слёзы. – Я недостоин…»

Ему вдруг вспомнился Масаюки, утешавший маленького брата на тренировках:

«Не плачь. Самураи не плачут. Самураи сражаются до конца. Так что вытри нос и дерись».

– Ну, хорошо, – яростным шёпотом бросил Иори, отрываясь от созерцания карпов. – Клянусь, я не отступлю. Если у меня не получится победить, значит… значит, мы скоро встретимся.

Его внимание привлекло хриплое карканье. Совсем рядом возвышались красные ворота-тории. По верхней перекладине вышагивала взъерошенная ворона, словно пародируя легендарного петуха. Иногда она замирала, с видом опытного судьи склоняя голову набок и оценивая очередного посетителя храма. Коротким «карк» выражала своё мнение и продолжала моцион.

Из-за облака вышло солнце, отразилось в пруду, окрасив золотом воду. Аматэрасу гляделась в зеркало. Иори рассмеялся. Чувство бессилия вдруг сменилось уверенностью в успехе.

– Похоже, из тебя и впрямь получился петух! – воскликнул он, обращаясь к вороне. – Интересно, что получится из меня?

Он прошёл под воротами и отправился домой, так и не заглянув в храм.

Забравшись в кресло с ногами, Оцуру рассеянно листала женский журнал, кутаясь в толстый плед. В доме не экономили на отоплении, но она всё равно озябла. Холод шёл изнутри, от неё самой. От тоски, стылой, как зимний ветер.

В рубрике почты одна из читательниц высокопарно писала о романтических чувствах. «Неужто и я такая же дура? – спросила себя Оцуру. – Буду вечно хранить верность глупой иллюзии? Я уже и надеяться перестала. Он обхаживает меня, будто императрицу. А я бы всё отдала за одно прикосновение. Это и есть любовь?»

Лёгкий стук прервал её невесёлые размышления.

– Оцуру-сан, разрешите войти? – послышалось из-за двери. – Мне хотелось бы поговорить с вами…

Она мгновенно надела приветливую улыбку.

– Конечно, Норимори-сан.

Сдвинув фусума, он ступил в комнату. Наклонился и вытащил из направляющего паза катушку от фотопленки.

– Наверняка Хидэнори, – он тоже смущённо улыбнулся. – Нарочно сунул катушку в щель, чтобы двери плотно не закрывались. Он за вас беспокоится.

– Почему? Со мной все в порядке…

– Неправда, Оцуру-сан. Вы похудели. Вам надо больше есть. Зима какая-то странная в этом году, правда? Туманы, дожди… Хорошо, сейчас проглянуло солнце.

– Да, погода всегда преподносит сюрпризы, – тихо отозвалась Оцуру. Голос любимого ласкал ей сердце. Но… он вел себя так необычно… – Что-то случилось?

– Нет, – покачал головой Норимори. – Я пришёл… попросить прощения.

– За Хидэки? Но я не виню вас. Трагическая случайность… – внезапно в её взгляде проступил испуг: – Вы…

– Всё в порядке, Оцуру-сан, – успокоил он. – Мне не грозит опасность. И прощения я прошу… вовсе не за Хидэки.

– Тогда… за что?

Норимори помедлил. Это было невероятно трудно – произнести то, о чём столько лет молчал… Он опустился на колени, и их глаза оказались на одном уровне.

– Я до сих пор не сказал вам о том… что люблю вас.

Оцуру вскрикнула. Недоверие, восторг, отчаянная надежда полыхнули безумным пламенем.

– Хидэюки! – она метнулась вперёд, потянувшись к нему. Норимори бережно сжал её в объятиях, смиряя порыв собственного тела. Зарывшись лицом в его рубашку, она прижималась к нему изо всех сил, будто боялась, что через миг он просто исчезнет. Неуверенным жестом он погладил её по волосам, стянутым в тугой узел.

– Оцуру-сан… почему вы плачете?

Она улыбалась, блаженно зажмурившись; слёзы текли из-под опущенных век, капали Норимори на грудь, пронзая его нестерпимой волной желания и вины. Казалось, вся его кровь превратилась в раскалённую лаву. В ушах бушевал тайфун.

– Вам, наверное, холодно на полу, – выдавил он. – Вы дрожите…

Одним движением подхватил её и отнёс к дивану. Сейчас она не сумела бы вырваться, даже если бы попыталась. Но Оцуру покорно лежала в кольце его рук; лишь повернула голову, робко коснувшись губами жёсткой мужской щеки.

Норимори ответил на поцелуй, припав к её рту с бешеной страстностью, внезапно вырвавшейся наружу. Однако испуганный возглас Оцуру заставил его отстраниться.

– Извините, – хрипло прошептал он, тяжело дыша.

– Нет, Хидэюки-сан… пожалуйста, продолжайте…

Норимори медлил.

– Я боюсь… причинить вам боль. Я слишком сильно… хочу вас.

Бледная до белизны, Оцуру взмолилась:

– Мне страшно, Хидэюки… Прости… Возьми меня, прошу… Пусть будет больно, неважно… Делай со мной что угодно, только не уходи!

Трясущимися пальцами она развязала пояс домашнего кимоно. Изящное, хрупкое тело было напряжено, как струна сямисена. Склонившись над ней, Норимори вдохнул аромат её кожи; провёл по изгибу бедра горячей шершавой ладонью, с трудом заставляя себя не торопиться. Изголодавшаяся плоть требовала сорвать с женщины остатки одежды и грубо овладеть ею. Оцуру застыла, не смея пошевелиться; в расширенных зрачках смешались испуг и любовь.

– Нет, так не пойдёт, – ласково упрекнул он, наконец укротив в себе дикого зверя. – Прежде всего я хочу доставить вам радость. Вы пока не готовы. Может, лучше мы для начала сходим куда-нибудь в ресторан? Проведем вместе вечер, расслабимся… А то и поранить друг друга недолго. Не волнуйтесь, я подожду. Я долго ждал.