Молитвы человеческие

– Я знаю, что нравится женщинам.

Опять улыбка.

– Почему ты до сих пор не женат?

– Моя мать умерла рано, и некому было устроить мой брак.

Её бровь шевельнулась:

– Мой отец отказал тебе…

– Да.

– Он не спросил меня…

Я едва не задохнулся от радости, но произнёс тихо, с достоинством:

– А что сказала бы ты?

– Поговори с отцом ещё раз.

Через несколько дней я снова послал друзей.

Венчание назначили на воскресенье. Стоя в храме рядом с возлюбленной, я опять видел Свет: в её глазах, на её устах. А потом, когда закончился пышный обед и я повёл её на ложе, то опять чувствовал Свет в каждом нашем прикосновении. «Пусть этот Свет перейдёт к нашим детям», – так думал я.

…Неделю спустя я шёл по рынку и увидел старика. Его лицо показалось мне знакомым. Наверное, и моё ему – тоже, потому что он подошёл ко мне и, вглядываясь, тихо спросил:

– Не Ахмет ли ты, сын Измаила?

«Нет, не Ахмет», – подумал я и твёрдо ответил:

– Моё имя – Андрей. Я христианин.

– Прости, друг, – промолвил старик, повернулся и медленно пошёл прочь.

Битва за душу

Поздним вечером на кровати в своём доме умирал человек. Был он преклонных лет, но сказать о себе, что достойно приготовился к смерти, не мог: слишком поздно он понял, что дорога в вечность начинается с самого рождения и что на пороге смерти исправить ничего уж нельзя. А потому душа его страдала и мучилась.

«Поздно, поздно», – вздыхал человек и с болью перебирал в памяти нити событий. Почему-то вспоминалось не то, чем можно было б гордиться, а другое, скорбное и постыдное, о чём с суровой беспощадностью напоминала ему совесть: грязные поступки, обиды, которые наносил он близким, бесстыдные дела. Всё это мучило, заставляло сжиматься в предсмертной тоске, но самое страшное – что сейчас, когда вечность открыла пред ним врата, и он уже ощущал её ледяное дыхание, понимал: ничего исправить нельзя. Слишком поздно…

Его старшая дочь несколько раз заходила в комнату и с болью смотрела на отца. В её сострадательном взгляде читалась ласка.

– Что тебе принести? Чаю? Воды? – спрашивала она.

Отец едва качал головой: «Ничего не хочу». И говорил одними глазами: «Прости меня, дочка…»

Он умер ночью, когда в комнате никого не было, и дочь не видела, как мучительно содрогалось его тело, а душа цеплялась за жизнь, страшась и ужасаясь того, что её ожидает.

На земле время шло своим чередом, часы мерно отсчитывали минуты, а в надземном пространстве началась настоящая битва за душу.

Потому что стоило ей отделиться от тела, сотни мерзких и злобных лап протянулись, чтобы схватить, потянуть в грязный омут. «Наша! – со всех сторон слышалось шипение. – Она наша!» – «Нет, не ваша!» – раздались с другой стороны чистые голоса. Синекрылые Ангелы, разрезая пространство своим светом, стремительно подлетели к душе и хотели увести её отсюда, но только…

– Он богохульничал! – раздалось откуда-то сбоку.

Душа содрогнулась: было, было такое! Однажды он видел, как дочь принесла и поставила в своей комнате икону. Сколько оскорбительных слов сказал он тогда! А ведь дочка просила: «Не говори так, отец!» Да разве послушался он?

– Он делал это по неведению! – защищал его Ангел.

– Какое уж неведение! Что, малым ребёнком был? – едко усмехнулся бес.

А другие, словно обрадовавшись, тут же подхватили:

– Сквернословил! Жуткие слова говорил!

Ангелы не терялись:

– Этот человек воспитал трёх сыновей и прекрасную дочь-христианку!

– Без его участия дочь стала христианкой! – злобно парировал бес.

– Он любил её!

– И оскорблял…

Ангелы немного смешались. Но – лишь на секунду.

– Чтобы обеспечить семью, он много и непосильно работал.

– А потом часть денег пропивал, – скаредно усмехнулся бес.

Казалось, ему нравится издеваться над душой, потому что с каждым обличением та мучительно скорбела и содрогалась. Но Ангелы заслонили её своими телами и не собирались сдаваться.

– Он помогал своим родным, всем близким, никогда не отказывал в помощи!

Душа встрепенулась: да, действительно, помогал: по мелочам, по хозяйству. Никогда никому не сказал «нет»! И с надеждой немного воспрянула. Бесы сгрудились в кучку и совещались: бескорыстная помощь приравнивается к милосердию, а милосердие – слишком весомый камень в пользу души. Но тут же полетели другие обличения:

– Украл! Оскорбил! Солгал!

– Это были единичные случаи, – как могли, парировали Ангелы, – он всегда глубоко переживал содеянное.

– А когда заставил жену сделать аборт?! Детей ему много показалось!

Ангелы скорбно застыли. Чем на такое ответишь? Нечем отвечать.

Бесы усмехались, злорадно потирали лапы:

– А говорите, не наша…