Танец фавна

– Это господин полицейский, Сергей Павлович, – ответил Василий.

По последнему этажу бегали артисты балета. Дягилев взял трость в руки и громко хлопнул три раза в ладоши.

– Десять минут до спектакля! – Его голос пролетел, как коршун над полем овец. Слова импресарио в переводе не нуждались. Все артисты разбежались, и через пару секунд коридор опустел.

Василий достал из кармана связку ключей и повел Нижинского в одну из уборных. Видимо, уборную хореографа Фокина. По дороге старик взял стул, на котором висел костюм танцовщика к следующему спектаклю. Ленуар хотел было пойти за ними, но Дягилев остановил его своей тростью. Черный взгляд русского импресарио тяжело опустился на сыщика. Но черный был частью природы Габриэля Ленуара. «Черным» его назвали при рождении, поэтому взгляд Дягилева не произвел на него впечатления.

– Господин полицейский, я попросил Василия вызвать квартального или гвардейца, который помог бы нам вынести тело убитого из уборной Вацлава. Но, кажется, вы не выполнили своего долга.

– Мой долг – служить интересам Французской Республики, – спокойно ответил Габриэль Ленуар. – Здесь произошло предумышленное убийство, и теперь этим делом займется бригада краж и убийств парижской префектуры полиции.

– Тогда вызовите шефа вашей бригады, – поглаживая свои перстни, ответил Дягилев.

– Мой главный начальник – префект полиции Луи Лепин. Думаю, вы о нем слышали. Если вы настаиваете, я могу обратиться к нему за помощью.

– Нет-нет… Погодите… Вы неправильно меня поняли. Возьмите мою визитку. Дело очень деликатное. Труп нашли в уборной Нижинского накануне премьеры. «Фавн» и так взбудоражил умы, давайте постараемся избежать скандала. Если о трупе узнают газетчики, то придется отменять на время расследования весь русский сезон, а я не могу этого позволить, господин…

– Ленуар. Габриэль Ленуар.

– Мсье, возьмите вот. – Дягилев достал из кармана несколько скомканных банкнот и протянул этот шарик своему полному сюрпризов собеседнику. – Это вам. Помогите нам утрясти это дело без шума.

Агенту Безопасности случалось оказываться на мели, но если по части трат он был импульсивен и неразборчив, то по части источников своего дохода признавал только легальные с его точки зрения. К подобным источникам относилась оплата за службу, выигрыши в карточных и других играх и, наконец, кошелек родного дяди Леона Дюрока. В общем, главным критерием добросовестно заработанных денег для Ленуара были выдуманные им самим правила получения этих денег. А в данном случае правила диктовал не он, а русский импресарио с большой головой и тонкими усами, поэтому принять деньги на таких условиях сыщик категорически не мог. Он благородно отодвинул руку Дягилева в сторону и сказал:

– Я агент Безопасности парижской префектуры полиции, мсье, я всегда действую без шума. И обещать вам могу только одно: убийцу танцовщика я найду. А вы сделайте все необходимое, чтобы сберечь вашего Фавна. Убийца метил в него, и то, что пуля попала в голову другого артиста балета, – чистая случайность.

Дягилев медленно кивнул и с усилием улыбнулся, обнажая свои крокодильи зубы.

– Договорились. Занимайтесь своими делами, а Нижинским займусь я. Что вам от меня требуется?

– Соберите всю труппу завтра перед репетицией в театре, чтобы я смог их допросить, а также позвольте мне поговорить с самим Вацлавом Нижинским и его сестрой.

– Броней? А при чем тут Броня? С Вацлавом говорить не нужно. Ему без того сейчас приходится тяжело. Фокина я тоже попрошу завтра подождать вас в отеле. А труппу я вам соберу. В театре. Только, может, не стоит им сразу рассказывать об убийстве…

Вместо ответа Ленуар попросил дать ему ключ от уборной Нижинского, чтобы организовать работу «микробов». Уже у двери уборной Дягилев снова окликнул сыщика. Чуть помедлив, он спросил:

– А вы уверены, что Чумакова убил не Вацлав? Мне очень важно это знать…

– Я не уверен даже в том, что Чумакова убили не вы, – ответил Ленуар.

Через несколько минут спектакль продолжился, а в уборной Нижинского уже суетились «микробы» из отдела сигнализации. Они аккуратно складывали в деревянные ящички стаканы и коробочку с гримом, вытягивали линейку вдоль трупа и фотографировали его с переносной лестницы.

Хозяин

30 мая 1912 г., четверг

Николь ушла из театра, не дождавшись Ленуара. Эту ночь он провел у себя в комнате на улице Бюси. Комнату ярко освещал свет. До полнолуния оставалось два дня. Головная боль удерживала в постели, раздавливая сыщика в своих хищных объятиях.

По возвращении домой Ленуар имел привычку сразу чистить ботинки. Когда обувь блестит чистотой, пережить начало дня стоически гораздо легче. Однако теперь руки пахли ваксой. Запах постепенно материализовался и захватывал всю комнату туманной черной дымкой, принимая форму Нижинского в роли Фавна. Ленуар закрыл глаза.

Звериный бог долго смотрел в окно, а потом резко склонил и повернул голову в его сторону. Теперь из пустых глаз Фавна на сыщика таращилось его собственное отражение. В нем он поправлял усы, а потом сжимался в черную массу, черное пятно, черную точку. Ленуар пытался на ней сконцентрироваться, пытался броситься в нее, ускользнув от головной боли по другую сторону реальности. Он уцепился за край и заглянул в темноту. Там проплыла белая прядь волос Дягилева. Волосы росли, росли, и вот уже они пытались обхватить Ленуара за горло. Дышать становилось все тяжелее. С другой стороны за белые волосы дергала еще одна рука. Это Фокин, он кричит:

– Тетка, отдай их! Эти волосы не твои! Верочка не любит плешивых. Публика не любит плешивых! Отдай!

К сыщику бежит Николь, она тянет к нему руку. Ленуар с трудом делает глубокий вздох, но руку Николь хватает Бронислава Нижинская.

– Мне надо поговорить с вами. Это важно, – шепчет она Николь. – Вам нужно научиться двигаться в такт. Вот так! Ток-так, ток-так… Понимаете? Музыкальный слух и чувство ритма. Они жизненно необходимы. Чумаков не чувствовал ритма, понимаете? Его за это убили.

– Кого убили? – вмешалась Люси Жанвиль. – Вацлава? Нет… У него большой успех! Фавн шагает в будущее. Фавн – это будущее.

Затем Люси посмотрел на Ленуара и с недоумением спросила:

– А вы так и будете висеть на краю? Поднимайтесь, кофе уже готов!

На крыше громко заорала кошка. Ленуар открыл глаза. У того, кто стучался в дверь, было отличное чувство ритма.

– Господин Ленуар! Габриэль! Кофе уже готов! Оставлю поднос у двери.

Доминик. Его милая консьержка… Габриэль громко промычал что-то вежливое и посмотрел на часы. Семь утра. В это время единственное, что может быть кстати, это дымящийся кофейник.

Ленуар по восточной науке потер себе виски и методично нажал на лице на главные точки меридианов. Ночной кошмар ослабил хватку и отступил. Сыщик открыл окно. В комнату ворвалась утренняя свежесть. Наполнив ею легкие, Ленуар взял поднос, налил себе первый кофе и приготовился делать физические упражнения.

Ленуар занимался по «Физиологии телесных упражнений» Фернана Лагранжа. Автор считал, что физические нагрузки оживляют и нормализуют кровообращение, а в неподвижном теле кровь обращается несвободно и необходимых для здоровья преобразований в ней не происходит. Как говорится, мышцы трудятся, мозг отдыхает. После сотни приседаний и еще пары сотен флексий с потертыми гантелями, растяжением сухожилий и прыжков на скакалке Ленуар окончательно почувствовал себя готовым к последнему, самому главному этапу утренней домашней рутины – приведению в порядок усов.

Он растер мокрым полотенцем тело, а затем тоненькой расческой придал форму волосяному покрову своего лица. Парочку выбивающихся волосков бровей и усов пришлось аккуратно вытянуть и подрезать острыми ножницами. Наконец, Ленуар подкрутил кончики своих пышных черных усов вверх, зафиксировал их капелькой воска и еще раз убедился в том, что утром душевное состояние человека целиком и полностью в его руках. В конце концов, он единственный хозяин как своего тела, так и своих мыслей.

Бермудский треугольник на острове Сите

Когда Сена достигает берегов Лютеции, перед великолепной апсидой собора Парижской Богоматери в ней отражается не шпиль и не горгульи. На фоне розового утреннего неба или на фоне пурпурно-кровавого заката на первом плане в воду заглядывает городской морг. В этот мрачный дом свозят трупы утопленников и убитых на улицах Парижа. Как ни старайся, как ни прищуривай глаз, ни одна фотография, ни одна картина не может скрыть его вульгарных серых стен. «Сначала ты умрешь, и только потом тебя отпоют в церкви, странник», – напоминает морг забывшимся в центре города парижанам.

За время работы в префектуре полиции Габриэлю Ленуару давно следовало привыкнуть к мрачному треугольнику на острове Сите, но, входя в холодное здание, он до сих пор поеживался. Запах карболовой кислоты у сыщика теперь неизменно ассоциировался с трупами и его другом, врачом-инспектором судебно-медицинской экспертизы Антуаном Шуано.

По части вскрытий этот блондин с вечными мешками под глазами достойно продолжал дело докторов Бруарделя, Деску и Ложье. Антуан был потомственным врачом, только он не искал причин болезни, чтобы вылечить своих пациентов, а искал причины смерти, чтобы не заболел Ленуар. Сыщика, да и самого Антуана, такой подход устраивал.

Секретарь суда зарегистрировал визит Ленуара и, продолжая сверять последнюю статистику морга по трупам, заметил:

– Ты сегодня очень вовремя. Там тебя уже ждут.

– Антуан?

– Сам увидишь! – Мёнье разгладил рукой три прядочки волос, отважно пытающиеся скрыть его лысину. – Я секретарь суда, а не помощник агентов Безопасности.

– Сколько у тебя трупов было за прошлый год? – нахмурив брови, спросил Ленуар.

– Тысяча сто шестьдесят четыре, – машинально ответил Мёнье, заглядывая в свой реестр.

– А на конец мая этого года?

– Семьсот двадцать один.