Французский роман

Сен-Пер была довольно узкой и поэтому тёмной, а вот в самом её конце виднелись деревья, и там было совсем светло. Я на автомате двинулась дальше и вышла на набережную Сены. В этот момент я поняла, что пора выходить из «спящего режима». Перед моими глазами была водная гладь, спокойная и величественная, солнечный свет, смеющийся всеми оттенками радости и надежды. Я села на скамейку, словно по волшебству оказавшуюся у меня за спиной, и кусала губы, стараясь удержать слёзы, которые застилали мои глаза. Боже мой, я была так далеко от всех своих бед, я была в самом сердце города любви и понимала, что он примет меня уже за то, что моё сердце тоже было переполнено любовью. Я чувствовала, что Париж поймёт и утешит меня. В нескольких шагах от меня был Мост Искусств, а немного дальше на той стороне Сены виднелся Лувр. Нет, я не была ни туристкой, ни потенциальной иммигранткой. Я была дома. Нет, Париж не мог быть пристанищем для прежней меня, но он не мог не стать домом для новой Лили, с которой мне ещё предстояло познакомиться.

Пообщавшись с одним прохожим, я выяснила, что до Бон всего один квартал налево по набережной. Бон, как и Сен-Пер, была в тени своих же домов, и я с неохотой свернула на неё с залитой солнцем набережной Вольтера. На табличках с номером дома и названием улицы значилось «7arr». Я напрягла память. Ах да, это седьмой округ Парижа. Нет… Не может быть… Чувство моей собственной значимости достигло предела. Ведь «Эйфелева Железяка» была в том же округе. «Планета Шелезяка. Воды нет, растительности нет, населена роботами» – вспомнила я фразу из мультика «Тайна третьей планеты», в которой Алиса, уже не Кэрролла, путешествовала по неизведанным мирам. Оставалось несколько шагов до моего дома.

Восьмой номер должен был быть на самом перекрёстке. С какой улицей? Я уткнулась в наконец загрузившуюся карту на смартфоне, чтобы не обходить скошенный угол здания. Улица Лиль. Я помотала головой и присмотрелась получше. Нет, правда, улица Лиль. Мне показалось, что я увидела, как улыбнулся Мишель. Выбрать квартиру на улице с моим именем… Это не могло быть простой случайностью.

Я подняла голову, рассматривая дом. Четыре этажа, первый занят антикварным магазином. Какой же это номер? Окна с белыми ставнями, напоминающие жалюзи в рамках. И эти чудесные железные завитушки в нижней части окна, создающие ощущение романтичного балкончика. И только теперь возле открытой ставни одного из окон я заметила восьмёрку, уверившись, что прибыла по нужному мне адресу. На уровне второго этажа прямо на стене дома висел фонарь. «Интересно, работает?» – подумала я и с новым приливом воодушевления осознала, что скоро получу ответы на все подобные вопросы.

Я вошла в высокие деревянные двери. Аккуратно выкрашенные стены, которые, быть может, когда-то были белыми, но с течением времени и при слабом освещении они казались светло-бежевыми. Мне импонировал этот цвет. Он ничего мне не говорил, и это молчание позволяло мне свободу мыслей, которая была мне недоступна, когда я созерцала стены цвета морской волны в холле особняка Мишеля. Они всегда увлекали меня в мечты о побережье, лёгком бризе, мне казалось, что стены колышутся, как вода и небо того же цвета, которые не в силах остановить своё движение. Я не могла думать ни о чём другом, уносясь в эти бесконечные дали. А сейчас, поднимаясь по лестнице на третий этаж, который французы называют вторым, я всецело была здесь, моя рука скользила по деревянным перилам, каждый шаг сопровождался ожидаемым цокотом колёс чемодана о ступеньку. Внутри меня всё замерло, словно мне не нужно было дышать.

«Лиль, это для тебя» – я услышала только одну мысль, внезапно промелькнувшую в голове. Я остановилась перед заветной дверью. Эта мысль… Это я сказала себе? Или это был Мишель? Моя рука поднялась сама собой, чтобы постучать… Чтобы мне открыли. Открыл он, тот, кто выбрал это место для… меня? Или для нас двоих? Эта безумная мысль… У меня пересохло во рту. Он пришёл проводить меня на поезд. Не для того ли, чтобы убедиться, что я поеду туда, где он сможет быть со мной, вдали от всех? Где мы сможем быть вдвоём, только здесь… «А какой ты видишь выход для нас двоих из этой ситуации?» – вспомнила я его слова на перроне. Ведь это был единственный выход. Гумберт и Лолита. Нет, при чём тут они… У нас всё было иначе.

Перед тем, как я вошла в вагон, Мишель открыл мой рюкзак, висевший у меня за спиной, и положил что-то во внутренний карман со словами: «Тебе это очень пригодится, когда приедешь». Я только сейчас вспомнила об этом. Нащупав что-то мягкое, я вытащила из рюкзака чёрный бархатный мешочек, стянутый шнурком. В нём был ключ, очевидно, от той двери, перед которой я стояла уже несколько минут, и мне до сих пор не пришло в голову, что я понятия не имела, как я попаду внутрь. Не иначе как Алиса, которая ждала записки «открой меня». Кроме ключа, в мешочке больше ничего не было. Я вложила ключ в замочную скважину и, повернув его два раза, почувствовала, что дверь потянулась ко мне.

Откатив чемодан в сторону, я вытащила ключ, открыла дверь и осторожно вошла внутрь.

VIII

Я вдохнула воздух французского дома, и мою грудь наполнило ощущение пустоты. Не было запахов, особенно тех, к которым я так привыкла. Парфюм Мишеля, запах маминых духов, свежеприготовленного обеда. Словно здесь никто никогда не жил. Наверное, эту квартиру сдавали на протяжении нескольких лет и она так и не впитала в себя душу и мысли своих постояльцев. Ни одной фотографии или хотя бы картины, которая бы выдала предпочтения временных хозяев.

Просторная студия. Угловой кухонный гарнитур светло-коричневого цвета, странный выбор. Микроволновка, двухкомфорочная электропанель, красный чайник, раковина… Окно, за которым грелся на солнце тот самый железный орнамент, который привлёк моё внимание с улицы. Слева от окна небольшой диванчик молочного цвета без подлокотников, судя по всему трансформирующийся в кровать при необходимости. «Надеюсь, я смогу его разложить», – подумала я. Возле дивана стоял торшерчик с красным абажуром, который словно тянулся вверх, но всё равно не был выше даже спинки дивана. Он вполне мог сойти за настольную лампу, но длина ножки была несуразна и для лампы, и для торшера. Тёмно-коричневый пол, наверное, паркет. Я никогда не была сильна в таких вещах. К правой стене был вплотную придвинут стол на двух железных ножках, к полу переходящих в подобие перевёрнутых костылей с картин Дали. Два деревянных стула с высокой спинкой стояли немного неровно, словно кто-то только что вышел из-за стола, – пожалуй, это было единственным, что свидетельствовало о дыхании жизни в этом ансамбле мебели.

Я закрыла дверь и заметила в углу чёрный зонт-трость. Предметы, о важности которых я никогда не задумывалась, пока всё это было дома, в России. Но теперь, когда в моём чемодане были только личные вещи – одежда, обувь, предметы туалета – зонт и чайник радовали меня, словно подарки на Новый год. Я присела на стул и расстегнула обувь. Босые ноги коснулись прохладного пола, вызвав у меня вздох наслаждения. Я закрыла глаза и улыбнулась. Путешествие заканчивалось. Начинались приключения.

Приняв душ, я наспех осмотрела содержимое шкафчиков кухни: там было всё необходимое для жизни – тарелки разного калибра, кастрюли, пара сковородок, столовые приборы, кружки, даже по пачке соли и сахара. Меня несказанно порадовала мультиварка в нижнем шкафчике, которую, очевидно, прятали, чтобы не загромождать столешницу. Там же была книжка рецептов на французском под эту самую мультиварку. Умереть от голода мне не грозило, уж нажать пару кнопочек по инструкции я сумею.

Во встроенном шкафу-купе возле дивана я обнаружила два комплекта постельного белья, два пледа и утюг. А на подоконнике лежал лист бумаги с полезными адресами и номерами телефонов: прачечной, ближайших супермаркетов, информация по транспорту, карта парижского метрополитена, а внизу была приписана от руки фраза, которая привела меня в восторг. По понедельникам приходила Маргарет, она следила за порядком в квартире. Тут же был номер её сотового. Теперь у меня была «живая душа», которой я могла задать интересующие меня вопросы по поводу квартиры, Парижа, да о чём угодно. Итак, мне нужно было прожить полвоскресенья и часть понедельника до её прихода. Опустошив рюкзак, я с удовольствием надела его на плечи и вышла во двор.

Несколько кварталов до супермаркета ED, одного из самых дешёвых в Париже. Бескаблучные сандалии были куда комфортнее босоножек. Я шла по улице и начинала узнавать здания, где пару лет назад мы гуляли вместе с Мишелем и мамой. Как жаль, что я не помнила совершенно ничего из той моей первой поездки в Париж, когда Мишель заменил нам отца. Я много раз думала об этой истории, но у меня не было желания что-то менять. Теперь же у меня возникла мысль, что если бы Игорь Вавилов не исчез в тот день, я бы сейчас не была в Париже, не думала бы о том, что скоро мог приехать мужчина, без которого я не представляла своей жизни. Несомненно, всё было бы иначе. Я думала, что могу встретить отца в Париже, ведь мы так и не узнали о его дальнейшей судьбе, но не думала, что это может что-то изменить. Теперь уже не могло. Мы не знали друг друга и уже никогда не могли бы узнать.

Когда я подошла к вывеске супермаркета ED, меня постигло разочарование. В воскресенье он не работал. Я поняла, что начать жизнь в Париже с экономии у меня не получится. Я спросила у прохожего, где ещё есть супермаркет, на что он ответил, что сегодня работает только супермаркет Monoprix, который был гораздо дальше, чем ED. Противнее всего было то, что теперь рядом не было Мишеля, который бы вынес переполненные пакеты из супермаркета, щёлкнул багажником машины и домчал бы нас до дома. Я почувствовала, что начинаю нервничать. Нужно было срочно перекусить, пока у меня не начался очередной приступ паники, как в Москве.

Ближе всего оказалось Кафе де Флор, совсем некстати с его потрясающей историей и поражающим воображение списком тех знаменитостей, которые когда-то наслаждались омлетом из свежих яиц в этом месте. Сартр, Пикассо, Хемингуэй, Камю. Мне сейчас было совершенно на это наплевать, да и доказывало это только одно: все знаменитости – такие же обычные люди, которые наверняка так же нервничают, испытывая голод, как и я. В воскресенье даже здесь было полно народа. Я замешкалась, пытаясь высмотреть свободное место где-нибудь в уголке, чтобы проскочить туда и получить в руки заветное меню. Тут я заметила, что одна пара лет сорока – да, всё по той же моей классификации – шепталась, глядя в мою сторону. Когда я поймала их взгляд, женщина улыбнулась, кивнула мне и махнула рукой, словно приглашая подойти.

Я сделала пару неуверенных шагов в их сторону, всё ещё сомневаясь, что правильно поняла жест, и в тот же момент ко мне подошёл официант и извиняющейся улыбкой дал мне понять, что, к сожалению, все столики заняты. В тот же момент женщина окликнула его и сказала, что я могу присоединиться к их скромной компании. Официант, с полной уверенностью, что я их знакомая, извинился уже вербально и тут же проводил меня до столика и вручил меню. Я решила, что парижане прониклись взглядом моих голодных глаз, а сами уже собирались уходить, поэтому с головой уткнулась в меню, предварительно объявив «мерси». Я пробежалась глазами по меню с приятным ощущением того, что мой внутренний голос читает мне французские названия блюд, которые уже поэтому казались вдвое вкуснее, а воображение рисовало картины желанные и умиротворяющие. Я решила, что закажу первые строчки каждого из трёх разделов: зелёный салат, сэндвич, наиболее сытный из всех закусок, и глясе Рив Гош с карамелью, шоколадом и клубничным пюре. «Конечно, это обойдётся мне в целое состояние, но почему бы не отметить мой первый самостоятельный день в Париже».

Когда я отложила меню, стараясь не забыть свой заказ до прихода официанта, я заметила, что хозяева столика молча смотрят на меня во все глаза, ожидая, когда я обращу на них свой взор. Я извинилась и улыбнулась, стараясь изобразить смущение.

– Мы подумали, что вам ещё долго придётся искать кафе, – ожидаемо по-французски с улыбкой сказала женщина. – Сегодня очень оживлённо.

Я рассказала о своём злополучном походе в супермаркет, чем вызвала ещё большее сочувствие со стороны Лорет и Жака, которые не преминули представиться. Моё русское происхождение они приняли с нескрываемым интересом, а мой французский с неподдельным восхищением. Когда я поведала о том, что планирую продолжить обучение в Париже, Лорет взяла Жака за руку и глубоким взглядом сообщила ему что-то, о чём я не могла догадаться. Жак понимающе улыбнулся, кивнул, и воодушевлённая Лорет снова посмотрела на меня.

– Жак – профессор в Коллеж де Франс. Если вам известно, в этом учебном заведении могут бесплатно учиться все желающие, в том числе иностранцы. Курсы не предполагают диплома, но зато вы сможете выбрать дальнейшее направление для своего образования. Жак сможет провести вам экскурсию и оказать посильную помощь.

Мне захотелось войти в интернет и прочитать хоть что-нибудь о Коллеж де Франс, так как я ровным счётом ничего о нём не знала. И – да, экскурсия будет как раз кстати.

– Я оставлю вам визитную карточку, позвоните мне на неделе, как обустроитесь, – сказал Жак.

– Это невероятно! Огромное вам спасибо, – обратилась я сразу к обоим и вспомнила, что у меня пока ещё даже не было парижской сим-карты.

Лорет и Жак напоминали мне маму и Мишеля. Как было бы удобно сказать «напоминали моих родителей», но я слишком хорошо знала, что это не так, и по причине фиктивного родства с Мишелем, и ввиду моих к нему чувств. Лорет носила короткие волосы. Тёмные кудри, мягко касающиеся её шеи и лба, заставляли меня любоваться ею. Она вся светилась. Я вспомнила цитату, которая звучала примерно следующим образом: «Женщине, чтобы быть самой красивой, нужно чёрное платье, чёрные туфли и идти под руку с любимым мужчиной». Красота Лорет была именно в том, что она была так уверена в себе и своём спутнике. А Жак был само спокойствие и благородство. «Что бы он ни преподавал, обязательно схожу хотя бы на одну его лекцию», – пообещала я самой себе.

Когда рядом со столиком вновь возник официант с подносом, пахнущим потрясающими яствами моего заказа, моя жизнь уже приобрела некоторую перспективу и стабильность. Оставалось установить соединение с Россией, парижской сотовой сетью, поставками еды и можно было считать, что я «обустроилась», как сказал Жак.

У Жака были тёмные волосы с проседью. Но в карих глазах был тот самый блеск, который размывал намёки на возраст. Когда я смотрела на Жака, мне казалось, что вся эта воскресная парижская суета вокруг могла двигаться, меняться, но этот остров стабильности и здорового равнодушия оставался на одном месте. И мне было приятно, что мой якорь был брошен именно здесь.

Лорет, прищурив глаза в ответ на выглянувшее солнце, наслаждалась капучино, щедро посыпанным тёртым шоколадом и корицей. Тёмно-бордовый лак безупречного маникюра Лорет отражал свет, который словно целовал кончики её пальцев. Мне захотелось прикоснуться к её рукам, чтобы поймать это очарование и унести его с собой, как красивую бабочку в стеклянной банке. Я всем сердцем желала, чтобы наше случайное знакомство продолжилось. Мне казалось, что мама и Лорет принадлежали к особой категории женщин, которые знали, что такое счастье. Счастье быть любимой. Ради этого знания я была готова на всё. Я чувствовала, что ни одна сверстница не научит меня этому. И я верила в то, что мне нужна старшая подруга, которую я смогу поверить в свои тайны.

Я пожаловалась Лорет на тоскливый интерьер в моей квартире, где было только два ярких пятна – красный чайник и лампа-торшер того же цвета.

– О, в Париже безумные цены, поэтому даже наличие мебели в вашей квартире – уже большая удача. И в седьмом округе нет смысла искать что-то, что добавит уюта или, как вы сказали, души. За любую безделушку придётся выложить состояние, как за предмет для коллекционера. Но если найти время и проехаться в один чудный, но отдалённый торговый центр, то есть шанс подобрать то, что украсит ваше пребывание в Париже. Я могу помочь вам. Завтра я совершенно свободна. Я не выберу за вас, но хотя бы смогу сориентировать по цене и качеству, мы не так давно обставляли свою квартирку, и пока я ещё помню все эти тонкости.

Лорет словно читала мои мысли. Я как раз искала повод встретиться с ней снова. И мысль прогуляться вместе по магазинам была невероятно привлекательной. Я была права насчёт Парижа. Он раскрывал для меня свои объятья. Мне впору было заводить ежедневник, чтобы не забыть свои планы.

У мамы и Мишеля ежедневниками когда-то был занят целый стеллаж. Однажды я вытащила за корешок один из них. Обложка была похожа на старую потёртую книгу, хотя внутри листы были идеально ровными и только множество записей маминым почерком говорили о том, что ежедневник уже отслужил своё. Помню, я спросила у мамы, зачем хранить так много «прошлых дел», на что мама задумалась, пожала плечами и сказала, что это был хороший вопрос. В ближайшие выходные мы втроём сидели у кучи ежедневников, которые Мишель сложил на пол у подножья стеллажа, и перебирали всё это богатство. Я брала в руки по одному из них и наслаждалась тем, как пальцы касались твёрдых и мягких переплётов, пружин, обложек с выбитыми буквами, кожаных ярлычков с магнитными замочками. В двух ежедневниках я обнаружила ручки, которые забыли вытащить из петелек, спрятанных внутри. Ежедневники были библиотекой жизни, по которым можно было проследить не только занятия и планы, но и их важность. Некоторые записи были обведены несколько раз, какие-то подчёркнуты, другие записаны красной пастой. Но больше всего меня поразило количество зачёркнутых строк, которые говорили о том, что всё это было сделано, выполнено и пройдено. Именно тогда я осознала, что у взрослых гораздо больше дел, чем у меня, несмотря на все мои уроки и занятия музыкой.

Но, наверное, я бы не придала значения этому «перебору» ежедневников, если бы не одна деталь. Иногда, пролистывая ежедневники, среди всех зачастую малопонятных мне записей я находила те, что всегда были выделены стрелочками и восклицательными знаками. И все они содержали моё имя. «Отвезти Лили в школу», «найти для Лили глиняный горшок», «купить Лили новый рюкзак»… Мне могло бы показаться, что меня поставили в один ряд с другими рутинными делами, но наличие этих особенных и больше нигде не повторяющихся знаков указали мне на важность дел, которые непосредственно касались меня. Они имели особый приоритет, а значит, я сама для мамы и Мишеля была важнее всего остального.

Лорет вытащила из сумочки визитную карточку Жака и написала на ней свой телефон. Я взяла карточку в руки. Это была третья бумажная вещица, которую я держала в руках за последнее время и которая словно решала мою будущую судьбу. Билет в Париж, «Лолита» и теперь этот ровный кусочек гладкого картона. Мне никто не дарил своих визиток. Это тоже было чем-то из мира взрослых, и я соприкасалась с этим на новых для меня правах.

На какое-то мгновение мне вдруг показалось, что я бездомная собачка, которую приласкали случайные прохожие, опустившиеся со своей высоты рядом с ней на одно колено. Потрепав её по голове, они переговаривались о чём-то между собой, но всё это было неважно по сравнению с тем, что выражали их тела и лица, пока они мило улыбались этому существу, которое так нуждалось в ласке и одобрении, гораздо больше, чем в еде и крыше над головой. Я была готова пойти за Лорет и Жаком куда угодно, совершенно забыв, что я посторонний человек. Пока они оплачивали счёт, заведомо объявив, что хотят угостить меня в честь нашего знакомства и моего переезда в Париж, я, словно очнувшись, задала себе вопрос, почему я ищу сейчас то, что у меня есть, пусть и за тысячи километров. Мама по-прежнему любила меня. Мишель по-прежнему был для меня самым близким мужчиной на свете, что бы ни скрывалось за этими словами. И они по-прежнему были готовы дарить мне своё тепло и любовь. Я поняла, что мой баланс был нарушен, но пока не знала, как мне вернуть это равновесие. Мне казалось, что кто-то ведёт меня за ниточку, словно ангел-хранитель, и я не боялась «вляпаться» в какую-нибудь историю. Я просто не верила, что такое возможно. Но то, что я вдруг задумалась об этом, пошатнуло и эту веру, и саму эту идею. Вдруг моя уязвимость нарушена? Вдруг я слишком самонадеянна и юна, имея в виду «глупа»?

К счастью, Лорет и Жак посчитали, что наше общение, как минимум на сегодня, окончено, и, объяснив, как добраться до ближайшего супермаркета, распрощались со мной. То, что они не посчитали нужным провожать меня до магазина или дома, давало мне повод надеяться, что я не выглядела беспомощно настолько, что меня нужно было спасать и вести за ручку. Я вновь осталась наедине со своей свободой, и это и возбуждало, и успокаивало меня.

Я вышла из Кафе де Флор чуть позже, с удовольствием отметив, что вежливый официант махнул мне рукой. Ох уж этот европейский сервис… В Москве уж точно не умеют так приветливо улыбаться.

В прошлом году Мишель сделал мне пластиковую карточку, которой я почти не пользовалась ввиду того, что почти все покупки мы делали вместе с мамой. На вокзале я сняла в банкомате двести евро. Кроме метро и каких-то мелочей, я планировала расплачиваться карточкой. Неслыханная щедрость моих новых знакомых в Кафе де Флор сэкономила мне почти четверть моих наличных.

Супермаркет внешне почти не отличался от любого московского, и, слава богу, на упаковках были не китайские иероглифы, а вполне знакомые слова из моего французского актива. Всё то, что в России было в списке деликатесов, здесь лежало на каждой полке, и даже цены седьмого округа Парижа кусались не так, как московские. Это касалось не только французских изысков, но и итальянских, и испанских. Подумать только, я могла на выходные поехать в Испанию, а на свой день рождения в сентябре гулять по Каннам. Я едва не захлебнулась эмоциями, которые меня вдруг переполнили. После сытного обеда я гораздо спокойнее обдумывала, из чего могу соорудить себе меню на ближайшие дни. Я наполнила удобную тележку продуктами, которые всегда значились в нашем с мамой списке: яйца, хлеб, сыр, молоко, а затем перешла к тяжёлой артиллерии, в которой мой опыт был не так велик. Охлаждённая курица выглядела не особо привлекательно, но я догадывалась, что на этой стадии жалкая птичка и не может выглядеть так, как на развороте кулинарной книги, вся такая золотистая, румяная, с приятной зелёной травкой и оливками, лежащими на блюде. Осваивать французскую кухню у меня пока не было в планах, а вот наличие мультиварки по-прежнему грело мне душу. Разнообразие колбасных продуктов частично осело на дне моей тележки на случай перекусов, завтраков и внезапно сгоревшей курицы. Я напрягла память и ужаснулась. Неужели в квартире не было холодильника? Я никак не могла вспомнить его местоположения. Но, мысленно сославшись на свою невнимательность, я прошлась по супермаркету ещё раз, добавила пачку спагетти, несколько йогуртов, пачку чая и пару шоколадок.

На кассе было всего два человека, причём их закупки были далеко не такими оптовыми, как мои. Я посмотрела на небольшой пакет в руках мужчины, расплатившегося передо мной, и приготовилась проверить свой рюкзак на прочность.

Получив улыбку и пожелание приятного вечера от девушки-кассира, я подошла к стойке, где можно было приобрести сим-карту. Цена была заоблачной, но выбора не было – в Париже не бывает дешёвой мобильной связи.

Выйдя из супермаркета с набитым до змейки рюкзаком, справа я увидела газетный киоск. Читать французскую прессу пока желания не было, зато среди аккуратно разложенных газет и журналов я увидела два очаровательных ежедневника. Я не стала выбирать, взяла оба и тут же подумала, что завтра же отправлю один из них в Россию по заветному адресу. Маме понравится. Но тогда нужно отправить что-нибудь и для Мишеля. Я оглянулась на супермаркет и тут же отказалась от мысли войти туда во второй раз. Завтра. У меня впереди была первая ночь в Париже. Вот что действительно не могло ждать – подумала я, отмечая про себя наступление сумерек. Эта мысль отозвалась лёгким шумом в голове, словно я перенастраивала старый радиоприёмник на другую волну.

Гулять так гулять – не это ли говорят русские? Я махнула такси, сознавая, что за несколько кварталов комфорта отдам столько же, сколько от центра Москвы до Шереметьево. Таксист оказался мужчиной «до сорока», который заметно оживился, когда я села рядом. Когда я сказала адрес по-французски, а не угрюмо сунула ему под нос карточку отеля, как обычно делают все иностранцы в Париже, он откинулся в кресле и со смаком выкрутил руль, чтобы развернуться. Мой вопрос о ночных клубах в Париже был встречен с радостью, словно я предлагала прогуляться, а не наводила справки. А вот мой комментарий «есть одна загвоздка, мне ещё нет восемнадцати», явно озадачила общительного водителя. Он сказал, что тогда о клубах можно и не мечтать. Я не стала исповедоваться и рассказывать, что до восемнадцати мне оставалось чуть больше двух недель. И вообще решила, что в другой раз назову-ка я адрес в квартале от дома, на всякий… Мне никто не проводил инструктаж по безопасности в Париже, а вот русскую пословицу «бережёного Бог бережёт» я знала лучше, чем весь свой французский вместе взятый.

Поблагодарив водителя, я вышла из такси, навьючила рюкзак на плечи и взобралась на свой этаж. Первым делом я «обнаружила» встроенный холодильник, который поначалу приняла за обычный шкаф. Не откладывая на потом вопрос дальнейшего пропитания, я открыла мультиварочную книжку рецептов в разделе «Птица» и на первом же развороте увидела то, что мне было нужно. Помыла курицу, наугад натёрла специями и солью, которые нашла в шкафчике, и отправила птичку в жаркий часовой полёт. Я закрыла крышку и хлопнула в ладоши. Вуаля! Чтобы убедиться, что моя радость не напрасна, я решила ещё час провести дома. Дома… Я вспомнила, что до сих пор не сообщила о своём приезде России.

Достав планшет, я присоединила к нему компактную клавиатуру и, придвинув стул к окну, из которого открывался вид на перекрёсток Лиль и Бон, устроила себе стол прямо на подоконнике. Но даже такой комфорт был далёк от домашнего. Я вспомнила Лорет. Нет, сегодня не буду звонить. Мысль, что у меня есть «знакомые» в Париже, да ещё и такие, приятно согрела мне душу. Пока планшет «ловил» wi-fi, логин и пароль которого были написаны в той же информационной листовке, что и полезные адреса, я достала йогурт и добавила его к композиции на окне. В раздумье я налила воду в чайник, нажала чёрную кнопку на его красной крышке, в очередной раз улыбнувшись этому яркому пятну в безликой квартире, и открыла шкафчик над столешницей. Там было три кружки. Красная – кто бы сомневался, тёмно-синяя и бледно-салатовая. Что там я говорила про акварельность? Да, последняя и будет моей, по крайней мере, до тех пор, пока Лорет не познакомит меня с пещерой Аладдина, в которой хранятся предметы внутреннего убранства и уюта. Набросив один из пледов на деревянную спинку и кожаное сиденье стула, я села у открытого окна на это импровизированное кресло и подумала, что у меня были все шансы оказаться женщиной, которая умела не только тратить, но и создавать.

Скайп радостно обновился, словно только того и ждал. Почти одновременно с моей сменой статуса на «онлайн», на экране возникла иконка входящего звонка, послышалась характерная мелодия и я нажала приём.

На встревоженном лице мамы обозначилась улыбка, по которой я поняла, что моя камера уже транслирует мою картинку в дом, из которого я увезла свои мечты.

– Доченька, как ты? Я уже не знала, что и думать! Как ты доехала? – посыпались один за другим вопросы, в которых мама выдыхала всё, что накопилось в ней за последние часы ожидания вестей от меня.

Я подождала, пока она немножко успокоится, и тут же выдала информацию, которая переключила бы режим одностороннего интервью на более продуктивный.