Французский роман

– Мам, представляешь, я познакомилась с двумя французами – Жак и Лорет. Жак – профессор в Коллеж де Франс, на будущей неделе я узнаю, какие там курсы, и смогу посещать их бесплатно.

– Серьёзно? Дорогая, ты же только приехала! Отдохни, я уверена, что ты успеешь…

– Да ну, мам, – перебила я. – Я хочу знать, чем буду заниматься, а уж времени на прогулки по Лувру у меня хватит. Я же живу… А ты же не была здесь, в этой квартире? – вспомнила я.

– Нет, – улыбнулась мама. – Мишель сам выбирал, через знакомых в агентстве недвижимости. – А что ты там ешь? – снова включился обычный мамин режим.

– Не переживай. Я пообедала в Кафе де Флор, а потом закупилась в супермаркете, так что мне есть что похомячить, – выпалила я, чтобы быстрее закончить small talk[4 - Светская беседа, болтовня (англ.).].

– Ну слава богу. Там, наверное, цены ужасные. Мишель завтра положит тебе ещё денег на карточку, если что-то будет нужно купить, сразу пиши нам.

– Завтра придёт женщина, которая здесь прибирается. Я хочу её порасспросить о том, о сём. А вообще, я думаю, что нужно отказаться от её услуг, я сама смогу прибираться.

– У нас договорённость до конца месяца. Я сообщу, что в сентябре нам не понадобятся её услуги, – услышала я голос, от которого у меня задрожали губы, и в кадр подвинулся Мишель. – Ну привет!

– Бонжур, – выпалила я и перевела взгляд на маму. – Кстати, что мне делать со всеми оплатами за квартиру и вообще со всеми подобными вопросами? Я не сильно-то подкована в этой теме.

– Можешь пересылать мне, – ответил Мишель.

– Зачем? Оплачивать отсюда всё равно ведь дешевле и проще?

– Наверняка, – улыбнулся он.

– Тогда сделаем так. Как что-то объявится, я дам знать по сумме, а тут наведу справки что, куда и как.

Мама и Мишель улыбались. Я чувствовала себя превосходно. Мне так хотелось, чтобы уже сейчас, в первый день в своём новом доме, я выглядела совсем иначе. Словно меня подменили. Я понимала, что так не бывает, что изменения не могут быть такими резкими. Но я желала этого всем сердцем. Мне было совершенно необходимо доказать себе и всему миру, что я выросла, что я смогу, что у меня всё получится. Меня вдруг осенило, что даже просто обставить дом – это совсем не просто. Куча шагов, которые остались для Мишеля и мамы позади, для меня были совершенно неизведанными. То, что умели все взрослые люди, я ещё не пробовала.

– Давайте я вам попозже позвоню, хочу посмотреть, как там моя курица.

Мама и Мишель переглянулись. Я видела, что они окончательно уверовали, что у меня всё в порядке.

– Дорогая, у нас почти десять ночи. Но если ещё будем в сети, звони. Будет что срочное – сбрось звонок на мобильный, мы перезвоним. И напиши нам свой новый номер.

– А, точно, у нас же разница во времени. Хорошо, сейчас напишу. Ну, тогда целую, обнимаю, завтра созвонимся!

Я помахала и отключилась.

Фух! Это было похоже на экзамен. Но, похоже, я справилась. И больше всего я гордилась тем, что я ничем не выдала наш последний разговор с Мишелем. Как быстро он решил «избавиться» от горничной. Я сглотнула слюну. Чтобы никто не мог помешать нам, когда он приедет ко мне?.. Он сказал – до конца месяца. Значит, в сентябре он уже мог приехать. Позже он не сможет оставить маму надолго, а потом и вовсе… Когда у них появится ребёнок, Мишель всё время будет в России. Что же я буду делать здесь одна? Мне показалось, что я слышу чей-то злой смех, который означал, что Мишель не собирался приезжать сюда, что всё это была моя легенда, чтобы успокоить себя и не сойти с ума от одиночества в первые дни. Пусть так. Он сам сказал, что любит меня. И даже если он ещё и думал о том, что мы можем быть вместе в Париже, он не сможет не подумать об этом в будущем, увидев, как я изменилась. Правда, последнее тоже пока было в будущем времени, но я была уверена в этом на сто процентов. Он полюбит меня по-настоящему. Как маму, когда он встретил нас в Париже почти семнадцать лет назад.

Я посмотрела на визитку Жака, вбила в поисковике скайпа его логин и отправила запрос на добавление. Вспомнив про чайник, я отошла от планшета. Когда я вернулась с кружкой чая, в скайпе уже «висело» сообщение.

«Добрый вечер! Уже закончила дела?» – прочитала я пару строк на французском со стандартным смайликом в конце. Жак. Я улыбнулась.

«Добрый вечер! Скорее, ещё не начинала. А какой логин у Лорет? Она пользуется скайпом? Я хотела договориться с ней по поводу магазина», – написала я в ответ.

«Я скажу, чтобы она тебя добавила. Мы весь день тебя вспоминали», – прилетел ответ.

Это было так взаимно и так приятно, что мне показалось, что меня обнимают чьи-то заботливые руки и что я обрела ещё одну семью, с французским акцентом.

«Кстати, я иногда провожу скайп-лекции, могу сбрасывать тебе анонсы, по мере желания и возможности можешь присоединяться», – написал Жак.

«Здорово! С удовольствием!, – тут же ответила я и поспешно добавила: – Спасибо!»

«Не за что!» – загорелось ещё одно сообщение.

Я подождала несколько минут. Запроса от Лорет не было. Возможно, она была занята.

Я оторвалась от планшета и выглянула в окно. На улице стемнело, но тот самый фонарь на стене моего дома горел ярким и одновременно чарующе-мягким светом. Вечер в одиночестве. Я подумала о том, что сейчас делают Жак и Лорет, чем заняты мама и Мишель в моё отсутствие. Обычно дома после ужина мы собирались в гостиной и болтали обо всё подряд. Я вспомнила, как мама нежно и едва уловимо заигрывала с Мишелем, а я перенимала это искусство и изо всех сил старалась быть похожей на неё, чтобы поймать на себе его влюблённый взгляд. Три кресла. Мы с мамой по краям, и Мишель посередине. Я никогда не чувствовала, что я мешаю, я никогда не была третьей лишней. Я задала себе вопрос, а что ощущал Мишель, когда мы с мамой – оригинал его настоящей любви и её юное отражение – осыпали его словами ласки и тоски, желания быть с ним ближе. Каждая из нас слышала голос другой, но я признавала права оригинала, а мне было позволено наслаждаться своей скромной ролью дарящей. Я могла вдруг подскочить и забраться в кресло Мишеля, почти «сесть ему на голову», что до определённого возраста воспринималось как невинная шалость, которая была доступна только мне. После двенадцати – не часов, как в «Золушке», а лет – уже я сама не могла решиться на это. С каждым годом я закрывалась всё больше, понимая, что в моих глазах было слишком много моей души, которая горела слишком сильным пламенем. Я не смогла бы запрыгнуть на Мишеля и сделать вид, что просто смеюсь. Я точно знала, что у меня задрожат руки, что я едва ли не потеряю сознание от его близости. И что он всё поймёт. Как понял это в тот дождь на террасе.

Мне стало не хватать воздуха. Быть может, собирался дождь и становилось душно. Это было неважно. Мне нужно было выйти из квартиры. Только на улице я чувствовала, что я в Париже, который был так ко мне благосклонен, словно мой новый Бог. Джинсы или платье? Мне некого было покорять, но что-то подсказывало, что сегодня я хочу быть женщиной настолько, насколько смогу. Подол платья, обвивающий ноги, – это, наверное, самое волнующее ощущение в мире. Это словно акт любви к самой себе, когда тебе никто не нужен, чтобы почувствовать себя обаятельной, манящей и свободной.

IX

Я заперла дверь и спустилась на первый этаж. Послышался приближающийся шум улицы. Кто-то проехал на велосипеде, позвякивающем на плитке, как мой чемодан. Передо мной была Лиль. Мне казалось, что улица Бон была воплощением мужчины, а Лиль – конечно же, женщины. И в этом их пересечении было что-то откровенное, неразгаданное мной и просто надуманное моей фантазией. Я улыбнулась и свернула в сторону Сены. Как приятно, что у меня уже был знакомый маршрут.

По мосту Искусств прогуливались парочки, а перила неподалёку от него были увешаны замочками с именами и сердечками, в частой сетке которых едва ли можно было найти просвет. С внутренней стороны перил, освещённых фонарями, картина напоминала разноцветные гроздья винограда, забродившие чувства и обещания которых могли стать самым великолепным вином Франции. Со стороны реки тот же рельеф, поглощённый тенью, лишь изредка отражавший металлический блеск воды, предстал передо мной в образе переплетённых тел в одном порыве любви и наслаждения.

Я перешла на другой берег Сены и на полчаса потеряла себя в улицах, кружащих у Лувра. Мне было жаль, что я не могла пройтись по Парижу без одежды, подобно статуям, украшающим сад Тюильри. Мои чувства были обнажены, мне так хотелось слиться со всем этим великолепием парижской роскоши и таинством летней ночи. Голоса прохожих, которыми перекликались все языки мира, умиротворяли, словно шум моря.

Мимо меня быстрым шагом прошла молодая брюнетка с короткими сильно вьющимися волосами. К уху она плечом прижимала мобильный, быстро произнося слова извинения. Правой рукой она увлекала за собой девочку, на которой было очень милое платье и шляпка. Их спешка передалась мне. Я ускорила шаг и шла за ними следом, не замечая улиц и поворотов. Брюнетка закончила разговор и быстро спрятала телефон в сумочку.

– Вот видишь, папа очень волнуется, мы должны были вернуться пораньше.

– Но ты же сама говорила, что скоро зима, нужно радоваться, пока лето, – совершенно спокойным голосом ответила девочка, на вид ей было не больше пяти. В детских возрастах я разбиралась лучше.

– Ну не так же скоро, – рассмеялась брюнетка. – Иначе мы так загуляемся, что и правда вернёмся к зиме.

Недалеко от нас просигналила машина. Я вздрогнула и почти остановилась. Девочка и её мама – у меня не было в этом сомнений – быстро ушли вперёд, и я понимала, что было бы странно идти за ними и дальше.

Через какое-то время я почувствовала, что у меня начинают слипаться глаза. Я не привыкла гулять по ночам, тем более бесцельно, тем более в одиночестве. Вернувшись на берег Сены, я прошла по мосту Руаяль. С моста вдали я увидела освещённый Собор Парижской Богоматери. У меня сжалось сердце. Все эти достопримечательности мы обошли с мамой и Мишелем, мне нужно было ещё постараться, чтобы найти что-то новое. Я пожалела, что увидела всё это в возрасте, когда тебя больше поражают внушительные размеры и ветхость, чем красота и история. Мне вдруг показалось, что я не первый день в Париже, а последний. Словно я бродила по нему, чтобы попрощаться. Меня никто не ждал, и я почему-то верила, что не ещё, а уже. Это было не то, о чём мне хотелось бы думать, но мысли сами собой влекли меня в омут отчаяния и жалости к себе.

Когда я дошла до Лиль-Бон, до полуночи оставалось десять минут. Открывая дверь ключом, я глотала душившие меня слёзы, чтобы не разреветься прямо на площадке.

Я прошла в комнату, не включая свет. Шторы были не задёрнуты, поэтому света фонаря, проникающего через окно, было достаточно, чтобы не споткнуться о мебель моей скромной парижской обители.

Уходя, я не выключила планшет, и теперь он мирно спал на подоконнике среди покачивающихся штор, как в будуаре французской королевы. Я бесцеремонно дёрнула клавиатурой, и экран ослепил меня, заставив зажмуриться, как расплата за моё вторжение в этот покой.

Когда глаза привыкли, я увидела, что в скайпе висело пять непрочитанных сообщений двадцатиминутной давности. Мишель.

«Почему не спишь?»

«Или всё-таки спишь?»

«Понятно…»

«Спокойной ночи!»

«Bonne nuit!»[5 - Спокойной ночи! (фр.)]