Царевна гибельных болот

– Сиди. – Колдун дёрнул меня к себе, но я воспротивилась.

– Отпусти. – Упёрлась ладонями ему в грудь, подняла взгляд и чуть не закричала от ужаса. Под глазами колдуна проступили тёмные нити. Они тянулись под кожей от маски вверх, шевелились, переплетались, свивались в клубки, как змеи.

– А-а-а-а! – не выдержав закричала я.

Хватка ослабла, и я бросилась прочь. Подальше от страшного жреца Мары. В ночь, в темноту, куда угодно. Но стоило отойти на шаг, как тело прошила боль. Я выгнулась дугой и закричала уже не от страха. На камни шлёпнулась лягушка, а моё сознание погасло.

***

– Вон там, – донёсся до меня голос царевича.

По камню прошла едва заметная дрожь, и сидящая на нём лягушка в испуге скакнула в сторону. Я снова оказалась простым наблюдателем, который не в силах повлиять на действия своего изменённого тела – была бы моя воля, скакала бы к царевичу.

– Попалась, Лягушечка.

Что-то сдавило заднюю лапу и дёрнуло вверх. Лягушка закрутилась, задёргалась, а я смогла рассмотреть белые пряди, маску и чёрные пугающие глаза. Душу снова объял ужас, хотя страшных нитей под кожей колдуна видно не было. Но не могло же мне показаться? Или могло?

Жрец Мары опустил лягушку на укрытую чем-то ладонь, а потом резко стало темно. Лапы упёрлись в мягкую гибкую преграду, изо рта вырвалось протестующее кваканье. «Ткань», – поняла я и хотела прекратить вырываться, но снова не смогла совладать с инстинктами. Лапки болели, чувствительная кожа пересохла, в животе урчало от голода – горы не самое гостеприимное место для лягушек.

– Пойдём, царевич, дорога долгая. Здесь нельзя оставаться. Ночью духи выходят из пещер и ищут жертву.

Лягушку засунули в тесное и тёплое пространство. Она замерла, а я услышала какой-то глухой звук. Ритмичный и успокаивающий. А ещё покачивало в такт шагам колдуна. Сопротивляться не получалось, тепло сделало её вялой, а сознание быстро заволокло тьмой, оставив меня одну в теле, которым я не могла управлять. Зато появилось время, чтобы подумать.

– Зачем идти? Сделай охранный круг, дождемся утра и снова выстрелим в Василису. Потом настроишь переход, а за ней и мы пройдём, – прозвучал голос Ивана, сейчас искажённый для лягушачьего слуха.

– Уже ножки стоптал, царевич? – пророкотал колдун.

Звук его голоса зародился совсем рядом, передавая дрожь от мужской груди лягушачьему телу. Только сейчас я поняла, что жрец Мары спрятал меня у себя за пазухой, рядом с сердцем. И совсем оно было не мёртвое, как рассказывала нянюшка. Живое, размеренно бьющееся сердце, от ритма которого становилось почему-то спокойнее.

– Ты знаешь, что нет, – ответил царевич, – зачем задеть стараешься? Мы одно дело делаем, не пристало соратникам так себя вести.

– Мы не соратники. Случайные встречные, использующие друг друга к своей выгоде.

– Когда выгода общая, нет причин враждовать и скрывать намерения. Нам с Василисой смерть Кощея нужна, тебе тоже. Иначе ты бы и помогать не стал.

– Глупый ты, Иван, хоть и царевич.

Иван только засмеялся. И как бы я ни обижалась, как бы ни ругала предателя, а ума ему хватало. Иначе он не выжил бы в войну, не распутал сеть интриг вокруг царского престола и не нашёл бы единственного, кто мог помочь спасти страну – жреца Мары, ведающего, где смерть Кощея.

– Раз мы не соратники, а попутчики, то всё равно можно скрасить дорогу разговором, – снова начал царевич, а я поняла, что он так о колдуне хочет выведать.

– Тогда я первый спрошу. За что Василису не любишь? Чем девка не хороша?

– Всем хороша. И царицей была бы отличной. Только проклятием порченная, я её такой не приму.

Сердце колдуна забилось сильнее, и это отвлекло от разговора, от слов, которые и жгли, и ласкали.

– Женись, раз так. Проклятие скоро снимете, а она тебя любит.

Я хотела запротестовать, но лягушка не пошевелилась. А знает ли жрец Мары, что я их слышу? И может, намеренно расспрашивает царевича?

– Вот уж не думаю, – озвучил моё мнение Иван, но внутри себя я знала, что чувства живы, как бы я не вытравливала их из сердца.

Перед глазами встал образ, как царевич усмехается. Почему-то я не сомневалась, что так и есть.

– Любит, потому и ненавидит. Не любила бы, смотрела равнодушно.

– Всем хороша княжна Василиса, а только не люба мне даже без проклятия. Но если всё же боги распорядятся связать наши жизни, никогда она этого не узнает и не поймёт. Я извинюсь, и так вести себя буду, что никто обман не увидит.

«Уже знаю», – пронеслась горькая мысль. Больно почти не было. Просто подтвердились догадки, но разве я этого не понимала? Чувства всколыхнулись, словно в озёрную гладь бросили камень, потревожив ровную поверхность. Но скоро снова наступит тишь, и никто не вспомнит о причинённом воде беспокойстве.

– Теперь моя очередь спрашивать, колдун. Скажи-ка, куда идём, и что там ждать?

Слишком легко сменил царевич тему, и за этим что-то стояло. Но сейчас мне было так тягостно, что не получалось рассуждать о чужих волнениях. С собой бы разобраться.

– Есть легенда, что однажды прекрасная княжна полюбила простого юношу. Узнал об этом князь-батюшка, воспротивился желанию дочери, велел казнить неугодного. Да только не учёл, что любовь та Ладой была дарована…

Жрец Мары замолчал, словно подбирал слова, а я прислушалась к рассказу, лишь бы не растравливать собственные душевные раны.

– Упросила Лада Мару дать влюблённым второй шанс. И так уговаривала, что даже смерть отступила. Поставила условие: если сможет княжна пройти полем печали и скорби, если не остановится, то вернёт ей Мара возлюбленного.

– И что же, прошла? – с точно выверенной долей интереса спросил Иван. Словно бы ему было немного любопытно, но история не то чтобы захватила. Или это мне теперь в каждом его слове будет чудиться обман?

– Закрыла глаза княжна и ступила на поле. Набросились на неё тени страхов – верные прислужники Мары – закрутили, начали терзать, душу выворачивать. Шла княжна, слёзы роняла, да не останавливалась. А каждая слезинка, ради любимого пророненная, в драгоценный камень превращалась – не принимала проклятая земля силу чистой любви, впитать была неспособна.

– Прошла? – не выдержал царевич, словно история его действительно интересовала. А может, так и было.

– Прошла, – ответил колдун и вздохнул. А сердце его стало биться с перебоями, даже лягушка начала шевелиться.

– Счастливый конец, – проговорил царевич удовлетворённо.

– Только это ещё не конец. – В голосе жреца Мары появились нотки злорадства, а шаги стали тяжелее. Лягушка снова завозилась, и колдун прижал её рукой. – Такова была любовь княжны и простого юноши, что поразила саму Мару. Не захотела она его отдавать, сделала своим служителем. Оставила на теле отметины смерти, маску даровала, да и отправила к невесте. Сказала: «Раз по-настоящему любит, то сможет маску снять и не умереть. И любовь же поможет все изменения принять. Тогда будете вместе».

– Не смогла? – спросил царевич то, что хотела узнать я сама.

– Не смогла, – подтвердил колдун. – Пыталась, но слишком ужасен стал лик возлюбленного. Ушла княжна, а юноша достался Маре. Одарила она его бессмертием, силой наделила, приблизила, полюбила… Как смерть может любить человека. Потом оставила, когда надоел.

– Это что, сказ про Кощея Бессмертного? – воскликнул Иван-царевич в унисон моим мыслям.

– Или о другом бессмертном… Мало ли их на свете… было. История такая не одна и даже не две. К двум десяткам уж, да везде финал несчастливый.

Повисла тишина. Лягушку размеренно покачивало – колдун с шага не сбивался, словно по ровной дороге шёл.

– И мы идём…

– На поле печали и скорби, где камни-слёзы страхи людские хранят. Глянешь в такой и провалишься в кошмар. У кого-то он в прошлом, у иных в настоящем, а бывает, что и в будущем. Из всех нас тебе тяжелее всего придётся, царевич.

Колдун резко остановился и, прервав начавшего что-то говорить Ивана, бросил: