Где ты встречаешь рассветы?

– Здравствуйте, Игорь Георгиевич! – пробормотала я, чувствуя крайнюю неловкость и стараясь смотреть только в его лицо.

– Мам, гони её прочь, – махнул рукой Беляев и, развернувшись, зашагал куда-то вглубь квартиры.

– Слыхала? – старуха, впрочем, не спешила исполнять пожелание сына, продолжая топтаться рядом.

Я решила не сдаваться.

– Мне очень нужно поговорить с вашим сыном!

– О чём? – в её голосе слышалось жадное любопытство.

– Это личное, извините…

Она колебалась, не зная, как поступить, я это ясно видела. Несколько минут размышляла, не отрывая от меня напряжённого взгляда. Странная мамаша, странный сынок.

– Ладно, заходь! – в конце концов махнула рукой и сделала приглашающий жест в сторону распахнутой двери. – Но потом не говори, что тебя не предупреждали!

– О чём? – поинтересовалась я, делая поспешный шаг вперёд – пока хозяйка не передумала.

– Обо всём! – увесисто заявила женщина, подталкивая меня сзади.

С такой быстротой произошло моё внедрение в полутёмную прихожую, что на какую-то долю секунды я даже пожалела о своих действиях – не лучше ли убраться восвояси, пока ничего не случилось?

В прихожей зажёгся свет.

– Тапки! – женщина придвинула к моим ногам пушистые белоснежные тапочки, тем самым отрезав пути к отступлению.

– Спасибо!

Я поспешно переобулась. Хозяйка наблюдала за мной с затаённой усмешкой.

– Идём!

Она направилась куда-то, я поплелась за ней следом. Наш путь привёл нас на кухню.

– Садись!

– Но я…

– Садись, говорю!

Мне ничего не оставалось, как сесть на круглый, довольно неустойчивый табурет, накрытый выцветшей тканью.

– Чай будешь?

– Нет, спасибо. Мне бы с вашим сыном…

– Успеешь!

Она загремела чем-то у плиты, повернувшись ко мне спиной. Я сидела, не шелохнувшись.

– Местная?

– Нет, я из Москвы.

– То-то я смотрю… Не из наших вроде.

– Не из ваших, – подтвердила я, всё сильнее дивясь нелепости нашего разговора.

– А Гошку откуда знаешь?

– Кого, простите?

– Игоря Георгиевича, – хмыкнула она.

– А-а-а… Вчера познакомились. В больнице.

– Вчера! – её руки, переставляющие чайник, замерли. – Хм… Чем же ты ему так насолила, что он тебя теперь видеть не желает?

– Вопросы задавала, – откровенно ответила я. – Которые ему не понравились.

– Это он может! – удовлетворённо выговорила хозяйка, с грохотом водружая чайник на решётку. И повысила голос. – Всю кровь материну выпил, ирод!

Похоже, спор между мамой и сыном был родом из детства…

– Скажите… Простите, не знаю вашего имени-отчества.

– Серафимой меня кличут. Николаевной, значит.

– Скажите, Серафима Николаевна, ваш сын давно в психиатрической больнице работает?

– В психушке-то? – она расставила чашки на столе, налила заварку. – Да больше пяти лет. Поработал в Москве после аспирантуры своей – в известной клинике, кстати! – но, как говорится, не выдержала душа поэта разлуки с родиной, и вот домой вернулся. Да, семь лет уж будет в этом году.

– Он в Москве учился? – удивилась я. – Странно, что сюда потом вернулся…

– Чего странно-то? – не поняла она.

– Обычно молодые люди после столицы не особо домой рвутся…

– Дурачьё! – она тяжело села и принялась пересыпать из кулька в вазочку какие-то конфеты. – Где родился, там и пригодился! Чего там в вашей Москве такого, что тут не имеется?

– Возможности другие, – осторожно произнесла я. – Зарплата. Качество жизни опять же…

– От работы не отлынивай – будет тебе и зарплата, и качество жизни.

– Так-то оно так, но ведь все знают, что доходы в провинции гораздо ниже, чем в крупных городах!

– Сказка для бездельников и тунеядцев! – она неожиданно стукнула кулаком по столу. Я вздрогнула. – Кто хочет работать, тот и в деревне припеваючи жить будет, а ежели тобой лень да легкомыслие правит – никакая столица или заграница на место мозги не вправит! Вот ты работаешь?