Точка Скольжения. Архипелаг. Часть вторая

– А ещё устал, столько времени за рулём. Не спорь! Знаю я тебя… Едем в магазин, закупаем продукты и домой. Ты – отдыхать, я – делать нам ужин.

Мирралд хотел, было, возразить – но встретился взглядом с Ниан и понял: переубеждать бесполезно, ещё подумает, что ему не нравится, как она готовит. Потому подчинился безропотно, завёл двигатель, сел за руль, направился к дому. Улицы наполнялись машинами, в восемнадцать часов рабочий день уже подходит к концу. Уличное освещение загораться не спешило, но окна в домах вспыхивали светом прямо в то время, когда они проезжали мимо. Город как-то незаметно оказался просто пресыщенным людьми, спешащими с работы по своим делам. Двенадцать лейсов на работу, десять на отдых и десять на сон – изо дня в день, из года в год, в одном и том же ритме – проснуться в семь-восемь, к девяти прийти на рабочее место, четыре лейса труда, один – перерыва. Потом ещё четыре, ещё перерыв на лейс, затем доработать два – и окунуться в эту спешку, эту суету, в эти вечерние хлопоты, чтобы сэкономить время и сделать вечер максимально уютным.

Родители Мирралда думали, что он живёт так же, как и все эти люди за окном машины. Он не говорил отцу с матерью правды, не желая их разочаровывать. Проще было преподнести то, чего они желали: сын – добропорядочный гражданин на уважаемой службе в финансовой структуре, находится в обществе людей своего круга. И не важно, что состояние его семьи было спущено дедом на нелепые проекты, главное – в изменчивом мире его семья сохраняла тот социальный статус, что был получен ещё прапрадедом в качестве награды за верную и доблестную службу Короне. Даже земли, которыми наделили семью Мирралда, ещё остались в собственности и сдавались в аренду и по сей день.

Они с Ниан вдвоём были словно вырваны из этого мира, словно жили в параллельной реальности – с недоумением посматривая на эту пустую ежедневную суету вокруг, рассуждали о вечном – Мислеги читала вслух свою статью. Почему-то только сейчас заговорили об этом. Она умела неплохо излагать мысли в текст, читала выразительно, делая акценты там, где их нельзя было передать словами и буквами – только авторское чтение. Мирралд сообщал те места, которые ему не понравились, не боясь критиковать, Ниан помечала их, как требующие доработки.

Эти люди вокруг, бегущие по своим делам – казалось, ничего другого в их жизни и нет. Двенадцать лейсов на работу, десять на сон, ещё десять – на суету покупок, проездов от дома к работе и обратно, на посиделки в кафе или походы на экранизации. Мирралд, конечно, пытался объяснить Мислеги, что это не совсем так, что в каждом из этих безликих для неё прохожих есть что-то особенное, но та не соглашалась:

– Тогда тиражи книг, музыкальных произведений или картин были бы примерно равны числу взрослых людей на планете.

– Так и есть, Ниа, – смеялся он, – Они примерно равны.

– Это от того, что один покупает десять книг, а девять человек – ни единой, – упрямилась она, – Не нужно им это всё, Мирр. Вернее, нужно, но только единицам. Они как вот эти фонари на улицах – вроде и горят, а все одинаково.

– Вон тот светит чуть ярче.

– Значит, и сгорит раньше других.

– Тут ты права. Писатели, художники, музыканты умирают рано в большинстве своём. Во всяком случае, те, кто посвятил себя искусству целиком. Я иногда думал… Смог бы я жить так, как эти люди за окном?

– И что надумал?

– Ничего. Не знаю… После всего, что таким, как мы, известно об окружающем мире – не уверен…

Зажигалось освещение: натянутые тросы, поддерживаемые над дорогой гусаками от столбов, а на них висят гирлянды закреплённых фонарей, соединённых неразличимым снизу кабелем. Темнело медленно, пошёл мокрый снег, принесённый с юга тем холодным ветром, на который Мирралд пожаловался утром. Зима всё ещё пыталась отстаивать свои права, но природа была неумолима – время быть весне, время быть теплу, а стало быть, тем чарующе-непроницаемым снегопадам, что случались тут в самые холодные месяцы, суждено превратиться вот в эту мерзкую, зябкую, промозглую завесу.

Мирралд и правда устал, а у Мислеги настроение было прекрасным, даже проснулась какая-то активность: ловко сметала с полок нужные продукты, оглядывала витрины уже третьего подряд магазина горящими глазами, вскидывала бровь, присматриваясь к свежести выбранного мяса финари. Любимый ограничился выбором хмельного – своей привычке не изменял, кшадо, только немвальское и только пятилетнее. Взял бутыль побольше, прихватив ещё и банку с соком кашры – Ниан любила разбавленное.

Едва вернулись домой, Мирралд попытался, было, помочь Ниан на кухне, но девушка вытолкала его в гостиную, настояв, чтоб даже не вздумал что-то ещё делать. Тот попытался посмотреть передачи по телевидению, даже попробовал начать читать, но места себе так и не нашёл. Едва услышав с кухни звук точильного камня, не выдержал, пришёл к Мислеги. Вместо ответа на её вопросительно вскинутую бровь уселся в уголке.

– Все ножи в доме – тупые, – сообщила она, – Если завтра не заточишь, достану из плаща свои клинки и буду чистить корго ими.

– Давай сюда, – начал он.

– Поздно, – отрезала Ниан, – Сейчас заточу один, мне хватит. А ты – отдыхай. И, поводив лезвием по точильному камню ещё с кинс, набрала воды в раковину и замочила в ней овощи, а сама занялась разделкой мяса на длинные, тонкие ломтики, отвернувшись к плите.

– А знаешь, – вновь она подняла ту тему, что была начата ещё в машине, – Мы ведь могли бы так жить. Ты бы писал стихи и выступал с ними. А я, наверное, перестала бы брать заказы на людей – только на сущности. Вообще, я давно думаю: существуют же клиники энергетической терапии. Почему бы не открыть свою, в которой можно лечить одержимых, исследовать безумных. Мы бы с этим справились лучше Чистых и уж, тем более, клириков.

– На клинику нужны деньги, Ниа, – возразил Мирралд, – А стихами много не заработаешь. На ту жизнь, что мы привыкли, точно не хватит. А точнее, хватит на жизнь, но уж точно не на клинику. Если её вообще дадут открыть.

– Но такое целительство ведь Договора не нарушает, верно?

– Нарушает. Для этого ты должна получить статус Мастера среди Посвящённых. И всё, как у них – Кодекс, метка на палец. Тебе можно было бы заняться журналистикой – с твоей-то способностью к языкам и тягой к путешествиям. А я бы катался с выступлениями. И виделись бы мы с тобой очень редко.

– Зато – свобода, – вздохнула она, – Не нужно прятаться, скрывать, кто ты есть на самом деле.

– Мы другие, Ниа.

– Потому нас и не принимают? Потому, что мы лучше них?

– В том и дело, что не лучше и не хуже. Просто другие. Посмотри, как горят твои глаза. Необходимость считать деньги от одной зарплаты до другой, необходимость отказывать себе в чём-то, к чему привыкла и чего хочется – просто потому, что расходы нужно планировать. Сейчас ты готовишь, потому что тебе этого хочется. А ты представь, что сходить в ресторан нет возможности. Тебе надоело готовить, но ты всё равно это делаешь. И тогда твои глаза погаснут, любимая. И мои тоже. Чтобы писать стихи, мне нужны яркие впечатления. А их не будет. Ты хочешь такой жизни, Ниа? Ты хочешь такой свободы?

– Я не знаю, – она задумалась, но уже через мгновение снова взялась резать мясо, – Но я точно не хочу той жизни, того одиночества, всего того, что было раньше, без тебя, Мирр.

– И я не хочу, – признался он, – Поэтому и предлагаю тебе остаться у меня. И мы вместе найдём способ, как вырваться из этого круга, где каждый заказ – это риск для жизни, а сама жизнь – риск попасться Чистым.

– Ну не попадаемся же, – возразила она, проверив на плите давление в газовом баллоне, – Газ кончается…

– На пару дней хватит, – Мирралд присмотрелся к показаниям прибора. Несмотря на то, что обещал не вмешиваться, плиту всё-таки разжёг сам и потянулся в ящики по соседству: – В чём готовить будешь?

– Горшок побольше… Нет. Нет. И не этот. Алюминиевый. Да! – удовлетворённая, приняла из его рук искомую посуду и уместила её на огне, ссыпав туда разделанное мясо. Следом тут же упал отрезанный от брикета кусочек растительного жира, легла сверху массивная крышка, и Мислеги вернулась к раковине.

– Вы, селлестийцы, что-нибудь, кроме корго с мясом, едите вообще? – с улыбкой спросил Мирралд.

– Ты неправильно ставишь вопрос, – ответила Ниан, – Надо спрашивать так: «вы, селлестийцы, едите что-нибудь без добавления корго или мяса»?

Чёрный рассмеялся:

– Понял, запомню. Так, а всё ж таки, ответ…?

– Ответ: «нет», – Мислеги тоже засмеялась, – Разве что, чиро на завтраки, но – редко.

– Хорошо, тогда как называется главное блюдо нашего сегодняшнего ужина?

– Тут тебе не ресторан, блюда по названиям выбирать. Мясо финари с корго и другими овощами, тушёное. Такое готовила мама.

– Ты и вправду совсем не скучаешь по ним?

– Убери слово «совсем» и замени на «почти», и получится верное утверждение… Они же мои родители всё-таки. Кто из нас не скучал иногда по детству? А детство – это всегда родители. Правда, узнав, кто я и чем занимаюсь, они меня знать не захотели. Но перед этим начали пытаться переделать.

– Может, ещё раз попробовать объяснить…

– Уже пыталась, не забыл?

– Конечно, нет.

Мирралд встал, отдёрнул занавесь с окна, приоткрыл створку – от горящего газа на кухне становилось жарко. Из-под массивной крышки котелка на плите начинал валить пар, Мислеги спохватилась, бросила в готовящееся блюдо специи. Глянула в окно – вид на соседний дом, что загораживал весь обзор из окна, стал уже привычным.

Ниан занялась овощами, старательно нарезая их тонкой соломкой. Нарезала, посмотрела на получившееся количество, решила, что маловато и принялась начищать ещё.

– Что будем делать завтра? – спросила она.

– Встанем с утра пораньше, пока город спит. Выберем многоквартирный дом на въезде в город со стороны аэропорта, дорога всего одна. Потом съездим к оружейнику, прихватим «Жедди», и расположим тебя на крыше.

– Выход на крышу наверняка заперт.

– У меня уже давно есть масса способов расправиться с замка?ми, и даже спецовка обслуживающей организации имеется, – улыбнулся Мирралд, – А я поеду встречать Присано в аэропорту. Нам нужно точно знать, на какой машине он поедет.