Мой отдых был, однако, недолог, так как вскоре показался еще отряд, численностью в несколько сот марсиан; они направлялись ко мне бешеным галопом. Я стрелял, пока не кончились снаряды. Враг почти настиг меня. К счастью, Дея Торис и Сола уже исчезли из виду. Вскочив, я поспешил в направлении, противоположном тому, куда скрылись женщины.
Если марсиане имеют какое-нибудь представление о скачках, то они получили его именно в тот день, много лет тому назад. Их охватило страстное желание поймать меня.
Они яростно гнались за мной, пока наконец моя нога не коснулась спасительного куска кварца. Я вытащил саблю, желая дорого продать свою жизнь, но не выдержал их стремительного напора. Удары посыпались на меня самым настоящим градом; голова моя закружилась, в глазах потемнело, и я упал в беспамятстве.
18. В плену у урухунцев
Должно быть, прошло несколько часов, прежде чем я пришел в себя, с удивлением обнаружив, что жив. Я лежал на мехах в углу маленькой комнаты, в которой сидело несколько зеленых воинов; надо мной склонилась уродливая старуха.
Когда я открыл глаза, она обернулась к одному из них и сказала:
– Он ожил, о джед!
– Ладно, – ответил марсианин и подошел к моему ложу. – Он доставит редкое развлечение любителям Большой игры!
Это был не тарк, своими украшениями и оружием он отличался от них. Безобразный воин, со шрамами на лице, сломанным клыком и недостающим ухом. На его груди висели нанизанные на ремень черепа и столько же высохших рук. Упоминание о Большой игре, о которой я так много слышал среди тарков, убедило меня, что я попал из чистилища в геенну огненную.
Он перекинулся с женщиной несколькими словами, и она уверила его, что я вполне способен к путешествию. Тогда джед приказал мне сесть верхом и ехать позади большой колонны.
Я был надежно привязан к самому дикому и необъезженному животному, какое когда-либо видел, и вооруженные всадники с обеих сторон следили за мной; мы понеслись бешеным аллюром вослед колонне.
Мои раны не причиняли особой боли, так чудесно и быстро подействовали прижигания и мази опытной знахарки, так ловко она наложила повязки.
Еще до темноты мы достигли большого военного отряда, который только что расположился на ночлег. Меня немедленно привели к главному начальнику, который оказался джеддаком урухунских орд.
Подобно джеду, который доставил меня, он был страшно изрублен и так же украшен нагрудной перевязью из черепов и мертвых рук. Это знак отличия всех знатных воинов-урухунцев: указывает на их свирепость, превосходящую даже свирепость тарков. Джеддак Бар Комас, сравнительно молодой, был предметом лютой ненависти и зависти со стороны своего старшего помощника Дака Ковы – того джеда, который и взял меня в плен.
Дак Кова сознательно пренебрег обычной формой приветствия, когда мы очутились перед лицом джеддака, и, грубо толкнув меня к правителю, громко, угрожающе сказал:
– Я привел странное существо, носящее оружие тарков. Хочу заставить его сражаться с дикой лошадью во время Больших игр.
– Он умрет так, как ваш джеддак, Бар Комас, сочтет уместным, если умрет вообще, – ответил молодой правитель с достоинством.
– Если умрет вообще? – закричал Дак Кова. – Клянусь мертвыми руками, он будет убит моей лошадью, Бар Комас. Никакая глупая слабость с вашей стороны не спасет его. О, если бы в Урухуне царствовал настоящий джеддак вместо ничтожества с водянистым сердцем, у которого даже старый Дак Кова может вырвать оружие голыми руками!
Бар Комас на мгновение взглянул на своего непокорного воина с выражением бесстрашного презрения и ненависти, а затем бросился на него.
Я никогда еще не видел двух марсиан, дерущихся безоружными, зрелище их звериной жестокости превосходило все фантазии расстроенного воображения. Они рвали друг друга сверкающими клыками, и кровь хлестала из их тел.
Бар Комас оказался лучшим бойцом, так как был моложе, крепче, проворнее и умнее. Скоро Дак Кова уже только защищался, не решаясь нанести удар, но вдруг Бар Комас, замахнувшись кулаком, подскользнулся. Этим воспользовался противник: бросившись вперед, он вонзил свой единственный клык в пах Бара Комаса и разодрал тело молодого джеддака по всей его длине, вонзив свой клык прямо в его челюсть.
Бар Комас погиб, и только невероятные усилия женщин-знахарок спасли Дака Кову от заслуженной смерти. Спустя три дня он пришел к телу Бара Комаса, которое по обычаю оставалось лежать нетронутым там, где он пал, и, поставив ногу на шею предыдущего правителя, принял титул джеддака Урухуна.
Руки и голова убитого джеддака были присоединены к украшениям победителя, а то, что осталось, сожгли, смеясь, женщины.
Раны Дака Ковы задержали поход настолько, что было решено предпринять набег на таркианскую общину, чтобы отомстить за разрушение инкубатора. Большой отряд воинов, числом в десять тысяч, выступил из Урухуна.
Во время пребывания среди этого жестокого народа я был почти ежедневным свидетелем диких сцен. Это была орда меньше таркианской, но с гораздо более свирепыми обычаями. Ни один день не проходил без того, чтобы марсиане различных урухунских общин не вступали в страшный бой. Я видел до восьми сражений со смертельным исходом в течение одного дня.
После почти трехдневного перехода мы достигли столицы Урухуна, меня тотчас же заключили в подземную темницу и крепко приковали к полу и стенам.
Пищу приносили через равные промежутки времени, но из-за полной темноты я не чувствовал времени. Сколько прошло: день, неделя, месяц? Это было самое жестокое испытание за всю мою жизнь.
Как уцелел мой рассудок в ужасе кромешной тьмы, для меня навсегда осталось загадкой.
Помещение кишело пресмыкающимися, ползучими существами; холодные скользкие животные ползали по мне, и в темноте вспыхивали искорки блестящих глаз, устремленных на меня со зловещим вниманием. Ни один звук не доходил из внешнего мира, и ни словом не удостаивал меня мой тюремщик, хотя я пытался говорить с ним.
В конце концов вся ярость, все безумное отвращение к урухунцам сконцентрировались в моем пошатнувшемся сознании на ненависти к моему охраннику – он стал воплощением зла.
Тюремщик брал с собой тусклый факел, чтобы ориентироваться в темнице, а когда он наклонялся, чтобы поставить на пол миску с едой, его голова оказывалась на уровне моей груди. С хитростью сумасшедшего я пятился в дальний угол моей камеры, когда слышал его приближение, и натягивал длинную цепь, понемногу ее ослабляя. Я ждал его прихода, припав к земле, как голодное животное. Однажды, когда он, как обычно, наклонился поставить пищу на землю, я взмахнул цепью и обрушил ее на череп охранника. Не издав ни единого звука, он рухнул на пол бездыханный.
С безумным смехом я упал на простертое тело, ощупывая его мертвую глотку.
Внезапно мои пальцы коснулись маленькой цепочки, на которой висело несколько ключей. Это неожиданно вернуло моему сознанию ясность. Я больше не топтался на месте, как сумасшедший, – я обрел рассудок. Средство к спасению в моих руках!
Я пытался на ощупь снять цепочку с шеи жертвы, когда увидел в темноте шесть пар блестящих глаз, устремленных ко мне. Они приближались медленно, и так же медленно я отползал в угол. Глаза остановились возле мертвого тела, потом медленно отступили со странным скрипящим звуком и наконец исчезли в какой-то отдаленной норе моей темницы.
19. Сражение на арене
Успокоившись, я снова пополз к тюремщику за ключами. Он исчез. Я понял, что тварь утащила добычу в логово. Там она ждала целые дни, недели, месяцы, всю ужасную вечность моего заключения – ждала возможности утащить и мое мертвое тело на свой пир.
Два дня мне не приносили пищи, затем появился новый охранник, и мое заточение потекло по-прежнему, но теперь я запрещал себе впадать в одуряющее уныние.
Вскоре после этого в темницу привели другого пленника и приковали около меня. При тусклом свете факела я увидел, что это красный марсианин, и едва дождался ухода конвоиров, чтобы заговорить с ним. Когда шаги затихли в отдалении, я мягко произнес марсианское приветственное слово «каор».
– Кто вы? – спросил он.
– Джон Картер, друг красных людей Гелиума.
– Я из Гелиума, но не слышал такого имени.
Тогда я рассказал ему все, пропустив только подробности моих отношений с Деей Торис. Сообщение о принцессе Гелиума очень его взволновало, но он был совершенно убежден, что она и Сола на свободе. Он сказал, что знает ту местность очень хорошо:
– Дея Торис и Сола скрылись в холмах не дальше как в трех милях от большой реки, а теперь они, вероятно, в совершенной безопасности.
Пленника звали Кантосом Каном, он был падуором (лейтенантом) гелиумского флота. Он входил в состав той злополучной экспедиции, которая подверглась нападению тарков, и вкратце рассказал о происшествиях, последовавших за поражением воздушных кораблей. Сильно поврежденные, они медленно продвигались к дому. Путь лежал мимо города Зоданги, враждебного Гелиуму, хотя там тоже обитают красные марсиане. Их атаковало множество военных судов, и экипажи всех парусников, которыми командовал Кантос Кан, были истреблены или взяты в плен. Его собственный корабль преследовали четыре дня, но в темную безлунную ночь он смог ускользнуть.
Тридцать дней спустя после пленения Деи Торис корабль достиг Гелиума с десятком воинов, оставшихся от семисот членов экипажа. Немедленно семь больших флотилий, каждая из которых включала в себя сотни мощных военных судов, поспешили на поиски принцессы. К ним присоединились и две тысячи мелких парусников.
Две общины зеленых марсиан были стерты с лица планеты мстительными флотилиями, но никакого следа Деи Торис не обнаружилось. Ее искали среди северных племен, и только в последние несколько дней поиски перекинулись на юг.
Кантос Кан рассказал о своем пленении. Отважный и смелый, этот марсианин вызывал во мне восхищение. Он в одиночку высадился на границе мертвого города и проник в группу строений, окружающих площадь. Два дня и две ночи он прочесывал кварталы и темницы, ища свою принцессу, но попал в руки урухунцев.
За время совместного заточения мы подружились, хотя оно продолжалось недолго. Начались Большие игры.
Ранним утром нас привели в огромный амфитеатр, земля которого была покрыта рытвинами. Часть его оказалась разрушена, так что трудно было судить, насколько он велик. Говорят, в лучшие времена он вмещал двадцать тысяч урухунцев.
Арена была огромная, но крайне неровная и нерасчищенная. Ее окружали огромные камни, взятые из разрушенных зданий старого города, – чтобы помешать зверям и пленникам убежать. На каждом конце стояли клетки для пленников, ожидающих своей очереди.