Зеленые глаза женщины полны любопытства, она приглаживает каштановые локоны и начинает скрытый допрос:
– Как успехи?
Я знаю, что всех интересует и с радостью закину удочку с интригой.
– Да, я обзавелась парочкой друзей и даже кое-кем не дружеским. Пока мы только общаемся.
У папы глаза на лоб лезут, над чем хочется от души смеяться.
– Одри? – удивляется мама. – Мы же обсуждали… хватает одного твоего друга.
– Боже, мама, Стив не Темный Лорд, чтобы ты боялась произнести его имя. В Министерстве магии не узнают, что он нравится тебе. Он не может не нравиться. Он потрясающий.
– И сейчас мы обсуждаем не твоего друга, а того парня, – вмешивается папа, ещё бы он позволил перевести тему на кого-то третьего.
Я кошусь на Трэвиса и вижу ничто иное, как веселье, пляшущее в его глазах. Козел, ему доставляет удовольствие подобные расспросы.
Что ж, игра так игра.
– Митч, – с улыбкой, отзываюсь я. – Он… тоже невероятный, одно наше знакомство чего стоит. Но как я сказала, пока мы только общаемся.
– Пока? – осекается папа. – Что значит пока?
– Боже, папа, ты как первый день родился. Это означает, что мы переписываемся, болтаем перед сном, ходим на свидания и так далее. Мы присматриваемся и узнаём друг друга, как все нормальные люди, чтобы начать встречаться, а потом, может быть, пожениться, родить вам внуков. Палка, палка, огуречик, появился человечек. Занавес.
– Одри, ты доведёшь меня до нервного срыва и сердечного приступа.
Я смеюсь, как и все остальные за столом. Кроме Трэвиса. Знал бы папа, что за одним столом с ним сейчас сидит парень, который побывал в моей кровати не за разговорами перед сном, уже сейчас могли набирать номер службы спасения и ждать скорую и полицию, возможно, пожарных тоже.
Я встречаю взгляд Трэвиса и, кажется, он думает о том же.
– Брось все силы на учёбу, милая, – просит мама, накрыв мою ладонь. – Или по крайней мере, пусть она будет на первом месте, и только потом парни.
– А я хочу обратно в колледж, – посмеивается мистер Кросс. Он прямо-таки светится от одной мысли о возвращении. Серые глаза сосредотачиваются на сыне: – Ты, должно быть, в восторге.
Трэвис язвительно улыбается и, смотря в мои глаза, говорит:
– О, ты даже не представляешь, как мне нравится.
Если бы могла, то пнула его под столом, потому что взгляды родителей снова устремляются в мою сторону.
– Что? – оставаясь спокойной или пытаясь быть таковой, сдержанно интересуюсь я.
– Меня тревожит ощущение, словно вы оба что-то скрываете, – бормочет миссис Кросс.
– Совесть вашего сына, но, боюсь, мы обманываемся насчёт её существования, потому что она умерла с его рождением.
Мама рядом ахает.
– Одри!
Миссис Кросс начинает тихо смеяться.
– Иногда кажется, что я разговариваю со своим сыном, когда завожу с тобой беседу, Одри. Вы одинаковые.
Я строю не самую радостную гримасу. Её полную противоположность.
– Комплимент звучит как оскорбление.
– Не только для тебя, – говорит Трэв, отпивая из бокала. – Ты так сильно меня ненавидишь, мам?
– А я говорил, чем всё это закончится, – говорит мистер Кросс, переглядываясь между присутствующими. – Почему мы до сих пор надеемся, что всё пройдёт гладко?
– Тоже удивляюсь, – кивает папа, встретившись бокалом с отцом Трэвиса. Звон стекла наполняет пространство.
– Папа, ты каждое утро кормишь птиц крупой, пока мама не видит, – протягиваю я. – Вы просто наивные дети в телах взрослых людей.
– Ты кормишь птиц крупой?! – звонко восклицает мама, от чего фарфор в шкафу подпрыгивает на полках.
Ура, успешная смена темы.
Я подношу бокал ко рту и хочу выругаться, когда поверх стекла встречаю взгляд Трэвиса.
На его полных губах играет слабая усмешка. Я знаю, о чём он думает. Как бы прискорбно ни звучало, но иногда наши мысли действительно складываются в одну общую. Это одновременно напрягает и льстит. Мы оба весело наблюдаем за перепалкой родителей.
Глава
10.
Трэвис
The Score – Only One
Жёлтое кресло, оттенок которого приближён к золотому, буквально поедает задницу мягкой обивкой. Настоящая пытка сидеть на одном месте, я никогда не славился усидчивостью. Обычно туда, куда меня садили – там уже не находили. С годами ничего не изменилось.
Этот стейк-хаус больше напоминает ресторан средневековья, нежели современный бар.
Огромные римские колонны по всему периметру вдоль зала со столиками, укрытыми белоснежными скатертями. С каждой свисает шар света и отбрасывает тени на лица присутствующих. Над головой старинный кессонный потолок, в центре которого огромных размеров люстра викторианской эпохи. Небольшое количество столов в зале обосновывается тем, что по правую сторону прячутся несколько отдельных комнат с длинными столами для компаний, но сегодня там пусто, все гости сгустились в основном зале. Я предпочитаю направиться в сторону бара, расстелившегося на левой стороне, пока кто-то не вздумал повспоминать бурную молодость, из-за которой захочу наложить на себя руки. Как стало понятно: я не из числа любителей потрепаться за бокалом игристого. Неплохо было бы найти официантку, которая весь вечер посылает улыбки.
– Мой парень будет против, мистер Дюррей, – улыбка Одри такая же настоящая, как моя вера в Христа. Я едва сдерживаю смешок, когда прохожу мимо.
Но тёплая ладошка проскальзывает в мою и заставляет остановиться.
Её глаза встречаются с моими и молят о помощи. На мгновение кажется, что мерещится, потому что Одри просит помощи у меня.
– Да, малыш? – голосок Одри надламывается до мерзкого писклявого, который девчонки применяют, когда чего-то хотят.
Малыш? Ох, я на тонкой ниточке, которая удерживает от разрыва лёгких на почве смеха. Ей точно что-то нужно.