Белая птичка. Роман

– Опять Вы забываетесь, Вильям!

– Сэр, этого я никогда не забуду! Боже Вас х…

– Вильям!

И он вернулся к прежней работе в зале, но постоянно сталкиваясь взглядом с ним, я видел на его лице тень его большой жены, а потому держал дистанцию. Хотя каждый вечер наблюдал в окне за его дочку.

Меня изумляла наглядность жестов этой девочки, по которой можно было ясно прочесть, что во вторник больная опять съела всю тарелку супа, а в среду яйцо всмятку – девочка наглядно изображала разбивание и посаливание яйца посреди Пэлл-Мэлл, а в четверг я узнал, что состояние больной ухудшилось.

– Как сегодня себя чувствует Ваша матушка, мисс Ирэн, опять хуже? – спросил я её как-то, уведя подальше от окон клуба.

– Ой! – опять пискнула та, с восторгом обменявшись взглядом с младшей подружкой, которую представила мне как свою соседку.

Я спокойно дождался ответа. Как я узнал от девочки, жена Вильяма утром была страшной, как смерть, но ей дали глотнуть бренди, и она очнулась.

– Потише, детка, – опешил я, – Тебе ли знать, какая смерть.

– Боже мой! – был ответ.

С помощью подружки, на которую наше знакомство произвело сильное впечатление, Ирэн много рассказала о своём отце. Я узнала, что фамилия Вильяма Хикинг, но все соседи по одёжке именуют его Пижоном Хикингом; а ещё советуют ему не работать после двух дня, потому что в это время он нужнее своей жене, чем клубу, на что Вильям, к его чести, отвечает, если в клубе к вечеру будет мало официантов, посетителям придётся дольше ждать своих заказов. Он ночами дежурит у постели жены, уверяя её, что высыпается днём на работе. Беседуют он чаще всего о младшенькой, которую отдали под присмотр старушки на другой конец Лондона, потому что на их улице какая-то заразная болезнь.

– А что сказал доктор?

– Сказал, что ей может быть лучше, когда младшенькая будет рядом.

– Чепуха!

– И советует переехать в деревню.

– Почему же Вильям медлит с этим?

– Ой! Ещё советует пить портвейн.

– Она его пьёт?

– Нет. Но папа рассказывает как его пьют в клубе.

Я постарался соблюсти дистанцию, но девочка встала прямо передо мной:

– А Вы сделаете, как в тот раз? – украдкой подняла она глазки и показала на подружку, с ярым любопытством наблюдавшую за нами, – Я ей рассказывала, как Вы…

На миг, я подумал, что плутовка выпрашивает у меня новый шиллинг, но по её выразительным жестам, понял, что ей понравилось, как я снял шляпу перед ней. Я снял шляпу и с поклоном удалился, а обернувшись, увидел, как она стояла, гордо подняв головку, а подружка смотрела на неё с восхищением. Очаровательные создания!

Где-то через неделю я ехал в пассажирском ландо с газетой в руках, так чтобы она прикрывала моё лицо и никто из знакомых не заприметил меня в обществе официанта и его жены. Вильям прекрасно понимал, что дружеское общение с его кругом оскорбительно для меня, а потому молча благодарил лишь взглядом. Я приказал ему сесть за сто – тот сел, но тут же спохватился, что я член клуба, и вскочил. Ничто так не раздражает, как робкий шёпот, а Вильям то и дело шептал своей глупой бедняжке жене: «Как ты себя чувствуешь? Очень устала? Хоть немножко лучше?» А когда та ответила, что чувствует себя совсем иначе, взгляд Вильяма осветил меня новой благодарностью. Малыш, что есть силы шлёпал её кулачками по груди, но бедняжку это так радовало, что я подумал, не так она слаба, как кажется.