Дом Судьбы

– Произошла судебная ошибка. – Якоб произносит эти слова не сочувственно, а с уверенностью, отстраненностью представителя закона, словно Йохан был не более чем именем в архивах, а не самым настоящим человеком, которого государство упустило из виду.

Нелла представляет мужа живым. Как он, обветренный и просоленный, стоит в тени коридора, и рядом его любимая собака Резеки. Нелла думает о нем и о его любовнике Джеке, который солгал в зале суда, чтобы погубить Йохана. Она вспоминает сырость камеры Стадхауса. Избитое тело Йохана. Бал у Саррагон должен был залечить все эти старые раны.

– Вашему супругу не обеспечили справедливого судебного разбирательства, – продолжает Якоб. – И с точки зрения доказательств его вообще не должны были предавать суду.

Нелла рада, что опустила голову и молодой человек не видит ее лица. Слова не вернут Йохана из мертвых. Она сдерживает подступившие слезы и выпрямляется.

– Дело в том, – произносит Нелла, – что это было очень давно.

Якоб ван Лоос выглядит почти суровым.

– Не могу представить, чтобы подобная потеря осталась в прошлом…

– Вот ты где! – раздается в дверях голос.

Якоб и Нелла, обернувшись, видят Тею в мерцающем золотом платье, окруженную сиянием бального зала. Тея бросается вперед, не обращая никакого внимания на Якоба ван Лооса. Нелла наблюдает за выражением лица молодого человека: он глядит на Тею с едва скрываемым удивлением. Нелла ничего не может с собой поделать: тут же начинает просчитывать, насколько рискованно их здесь удержать, представить друг другу, посмотреть, что произойдет. В этом, в конце концов, и заключается весь смысл сегодняшнего бала. Нелла еще никогда такого не делала, обычно предотвращая даже лишние взгляды, но Якоб наверняка настоящий джентльмен, раз не дал ей упасть.

– Ты хорошо себя чувствуешь? – спрашивает Тея тетю. – Мы беспокоились, что тебя нигде нет.

– Я прекрасно себя чувствую, – отвечает Нелла и лучезарно улыбается. – Тея, это сеньор ван Лоос. Можно сказать, он меня спас.

– От чего? – Тея едва ли удостаивает его взглядом.

«От чего, в самом деле?» – гадает Нелла, думая, как же близко она в этот раз подобралась к миниатюристке и как опять ее упустила. Однако Нелла чувствует, как в ней нарастает раздражение: если она способна вынести разговоры о суде над Йоханом, то уж Тея точно может стерпеть простое приветствие. «Да посмотри ты на этого молодого человека!» – хочется закричать Нелле.

– Не знаю, – пытается рассмеяться она. – Там, наверное, слишком жарко. Мне стало нехорошо.

– Ты упала в обморок?

Нелла колеблется:

– Нет.

Якоб, стоящий рядом с ней, переминается с ноги на ногу, будто хочет втоптать ее ложь в пол. Тея вздыхает, глядя через дверной проем в дальний конец бального зала.

– Папа все еще разговаривает с тем человеком с ананасами. Ты ушла, и они нашли общий язык.

– Госпожа, – обращается Якоб ван Лоос к Тее, – я принесу вашей матери воды.

Тея вскидывает голову:

– Она мне не мать.

Нелла видит: Тея зла на нее за то, что она привела ее сюда, заставила выслушивать рассуждения Клары Саррагон о браке.

– Я схожу сама, – говорит Нелла, поднимаясь со стула. – Вы двое останьтесь…

– Я схожу, – перебивает Тея и скрывается из виду, прежде чем тетя успевает ее остановить.

Нелла вздыхает:

– Мать Теи умерла.

Она удивлена, что открывает эту истину мужчине, с которым едва знакома, но ей хочется поделиться с Якобом фрагментами семейной истории, посмотреть, как он их воспримет. И все же ей следует соблюдать осторожность.

– Мне жаль, – говорит Якоб.

– Сегодня ей исполнилось восемнадцать, – продолжает Нелла, будто это может оправдать поразительное равнодушие Теи к присутствию Якоба. – У нее голова кругом. Тея – близкая подруга сестер Саррагон и… знаете, сеньор, юные девушки обладают особенной энергией, вам не кажется?

Нелла умолкает, словно эти слова не подходят для ее уст. Якоб ван Лоос улыбается.

– Тея очень красива.

– И очень образованна.

– Знает все лучшие семьи и города, в которых они обитают?

Начав было лихорадочно подбирать ответ, Нелла вдруг понимает: Якоб ее поддразнивает. Хорошо. Это уже говорит о симпатии – или, по крайней мере, о терпимом отношении. Якоб ван Лоос обратил на Тею внимание и назвал ее красивой.

– Она играет на лютне, – делится Нелла. – И обожает Схаубург.

– В самом деле?

– Возможно, вы сочтете меня излишне прямолинейной. Но не примете ли вы приглашение на ужин в нашем доме на Херенграхт? – спрашивает Нелла. – В следующую среду вечером? В благодарность за мое спасение.

– Спасение не требовало усилий, мадам. Вам ничего не угрожало.

– И все же приходите. Наша кухарка Корнелия – одна из лучших в городе.

Якоб ван Лоос, человек, что появился перед Неллой из ниоткуда, продолжает на нее смотреть. О чем он думает? Что взвешивает? Он знает о скандале вокруг главы их семейства, знаменитого купца Йохана Брандта, за которым Нелла пробыла замужем всего три месяца и которого казнили восемнадцать лет назад. Как-никак, Якоб читал записи о суде. Но прежде чем увидеть Тею, знал ли он и о ней тоже? Слышал ли сплетни о том, кто ее мать? Якоб назвал Тею красивой. Но сможет ли он, сидя напротив Отто, догадаться, как получилось, что в 1705 году от Рождества Христова африканец с амстердамским выговором владеет домом на Херенграхт? И рядом с африканцем будет сидеть его дочь, бледнокожая мать которой похоронена неизвестной под полом Старой церкви… Однако Нелла готова пойти на такой риск.

– С удовольствием, – улыбается Якоб, и впер-вые за день Нелла чувствует, как на сердце становится легче.

Странные дары

VII

Утром после бала у Саррагон Тея спит допоздна и просыпается лишь после того, как Лукас распахивает дверь и запрыгивает к ней на подушку. Корнелия повесила золотистое платье Ребекки на спинку стула. Оно безвольно свисает, уже не сияя, словно вчерашняя натуга истратила все волшебство, заключенное в ткани. По крайней мере, Тея не пролила на него вино, не испачкала его ананасовым джемом. Тея снова закрывает глаза, радуясь, что она вдали от духоты бального зала, от этих глупых сестер Саррагон, их матери-гадюки, от отца, которому было так неуютно, от тетушки, которая, как сумасшедшая, растворилась в толпе. Тетя Нелла вполне могла просто сбежать – от стыда за то, что так подло солгала Тее. Она вспоминает слова Клары Саррагон: «Вы правда и словечком ей не обмолвились? Не подготовили? О, какая жестокая хитрость!»

Как могла тетя умолчать о том, с какой целью взяла Тею на этот бал? Как она посмела? Это унизительно. Да, отец потерял работу в ОИК, но ведь Тея не теленок, которого можно продать на рынке, чтобы положить в карман деньги.

«Они меня не любят, – думает Тея. – Им настолько плевать, что они готовы всучить меня первому встречному».

Они ушли с бала около десяти. Тетушка украдкой торжествовала, отец был погружен в свои мысли, а Тея так злилась, что была готова колотить кулаками по стенам домов, не заботясь о том, что это могут увидеть. Когда они вошли в дом, тетя Нелла оглянулась, словно кого?то искала. «Да нет там никого! – хотелось кричать Тее. – Кто бы вообще мог тебя ждать?!»

Они стояли в холле своего дома, и было трудно не заметить разницу с особняком Саррагон. Простая черно-белая плитка, крепкие, но голые деревянные панели, никаких тебе украшений и огромных картин, прохлада. Корнелия, одинокая служанка, ждет в тени, чтобы забрать плащи и дать теплые одеяла. В таком доме не устроить крещенский бал. Похороны еще может быть, но бал – никогда. И все же тетя сияла, несмотря на холод, несмотря на поздний час.

Тея просто хочет оставаться в постели, думать о Вальтере в мастерской, о его руках, языке – об их будущей жизни, выстраивая образ за образом, пока снова не заснет. Но желанию не суждено сбыться. В комнату входит Корнелия и останавливается в изножье кровати.