– Тут половина ступеней разрушены, мы свернем шеи.
– Уже минут пятнадцать от урока прошло. Пока вернемся – пройдет еще десять. Нас и в класс-то не пустят.
Рома вздохнул. Вытащил из кармана резиновые перчатки и надел.
– Два вопроса, – сказал я, – первый: зачем тебе перчатки? И второй: зачем ты носишь их с собой?
– Бактерии, – деловито произнес Рома. – И вирусы. Все это могло дожидаться нас веками. Раз уж мы не вернемся, я предпочту перестраховаться.
У меня зачесалась щека, но Рома перехватил мою руку:
– Не прикасайся к лицу, пока не помоешь руки с мылом!
Мы продолжили спуск, и в скором времени я окончательно зарекся спасать мир вместе с Ромой. Кошмар какой-то: то ему влажность воздуха повышенная, то ступени слишком крутые, камень рыхлый. По его словам, нам следовало надеть велосипедные шлемы. И, наверное, рыцарские доспехи.
– Рома, давай мы просто молча помолчим.
Лестница все не заканчивалась, и в этом походила на фильмы Стивена Спилберга. Почему такая длинная? Или это мы медленные?.. Шарахаемся от каждого звука. А еще селфимся (у меня штук двадцать накопилось на телефоне минуты за три) и фоткаем голые стены. Никаких картинок и изображений. Наконец Рома резко остановил меня и шепнул:
– Стой! Ты слышишь?
– Что опять? Уровень радиации поднялся?
– Да нет. Прислушайся…
Поначалу тишина ничем не отличалась от любой другой тишины. Но тут: цок-цок-цок, где-то внизу, еле уловимо. Щелканье? Или потрескивание… Как у рации.
– Что это?
– Понять не могу, – шепот Ромы обещал сорваться на крик. – Чудовище?
Или…
Мы посмотрели друг на друга и одновременно выпалили:
– Стрекот кузнечика!
Мы спустились на десяток метров и сразу обнаружили источник звука. Устроившись в углу ступеньки, нам пел маленький кузнечик. Деловой и совершенно не боязливый.
– Как он сюда пробрался?
– Через щель.
– Мы глубоко под землей.
– А кузнечики не под землей живут?
– Нет. Они в траве живут. И сидят.
– Может, не будем дальше идти?
– Ты испугался кузнечика?
– Они бывают ядовитые. Оранжерейные кузнечики.
– Ты всех ядовитых насекомых наизусть знаешь?
Рома не ответил, но все-таки согласился, что опасаться – пока (и он это подчеркнул) – нечего. Мы продолжили спуск. Скоро кузнечиков стало больше. Мне невольно стало казаться, что наступила ночь. Маленькая ночная серенада наших новых знакомых вызывала воспоминания об уютных деревенских вечерах, когда меня увозили к бабушке и дедушке на бесконечно счастливое лето.
– Что-то спать хочется, – зевнул Рома.
– Сегодня выспишься без сюрпризов, – сказал я. – Но потерпи.
– Тебе не кажется, что сейчас часов десять вечера?
– Кажется.
– Странное ощу… А-а-а-а!!!
Рома заорал, как бешеный, и не без причины. Мимо нас снизу метнулось нечто, взмахивая широкими крыльями, и скрылось за поворотом лестницы.
– Блин. Блин… – Рома впервые в жизни ругнулся и прилег на ступени. Его глаза были широко раскрыты, и я будто своей грудью чувствовал, как колотится его сердце.
– Все нормально, Ром, – сказал я. – Это сова.
– Сова? – тяжело дыша, спросил он. – Что тут делать сове?
– Мне бы знать.
– Не пойду дальше, хватит с меня сюрпризов.
– Хорошо, поднимайся наверх.
Рома успокаивался. В конце концов, жив-цел-сова. Кости не переломаны, ногами можно передвигать.
– Подниматься тоже не буду.
– У-у, – послышался крик совы. В сочетании с хором кузнечиков это усилило ощущение ночи.
– Тогда поваляйся тут. Я спущусь один.
Рома, несколько раз вздохнув, все-таки поднялся.
– Нет уж. Одного я тебя тем более не отпущу.
Дальше спускались молча. Не подумайте, что это длилось часы. Просто мы – такие себе Рик О’Коннор. Каждый поворот давался с трудом. Вдруг там опасность? Я случайно отфутболил какую-то железяку; она с грохотом полетела вниз.
– Что это было?!