Тетрадь с гоблинами

Корф проиграл. А я так отчетливо и так близко увидел свой Шар, что почти разревелся.

Испытание Дорхана

Когда, перешагнув через пять клеток, я увидел Дорхана, то понял, что шутки с ним плохи: решительная поза говорила о желании скорее расправиться с мелким хулиганом.

Я услышал раскат грома и с трудом устоял на ногах. Потом сообразил, что это рвется бумага. Рядом с корфом вырастала огромная страница. А на листе бумаги появились огромные буквы:

Рядом со мной вырастала огромная страница. А потом на листе бумаги появились буквы:

Он следит за мной! Он знает обо мне все!

Я слежу за ним. Я знаю о нем все.

О, нет. Думай, Дима, думай!

О, да… Думай, Дима, думай!

Я сел. Не в силах даже представить, о чем это испытание. К какому бы выводу и решению я не пришел, Дорхан впереди на шаг. Надписи возникали на странице следом за моими мыслями. Головоломка, из которой выхода нет по умолчанию. Как бороться с тем, что предрешено?

Бороться с тем, что предрешено, нельзя. Ты не вернешь Шар. Ты останешься с нами. Мы – авторы твоей судьбы. Мы – решаем, что с тобой будет. Мы – твой рок.

Медитация… Однажды я учился медитировать через приложение и ни о чем не думать. Это пригодится. Тем более, что у меня снова появилась идея.

Испытание Каноничкина

Дима Каноничкин сидел в кабинете биологии, хотя уроки закончились два часа назад. Синяк на левой щеке болел; Дима опасался, что возле курилки его поджидают одноклассники с намерением поставить второй синяк, для симметрии. Он склонился над открытым макбуком, в котором сиял чистый лист пиратского ворда, в документе под названием «Тетрадь с гоблинами».

– Что же мне с тобой делать… – тихо сказал Дима, встал и подошел к доске. Надпись Орвандия все еще можно было разглядеть, хотя по ней провели губкой не меньше четырех раз.

Дима не боялся боли. Когда одноклассники к нему приставали, он даже ждал летящего кулака, так как намного больнее было то, что ему предшествовало. Когда они начинали говорить. Ты – никто и ничто, говорили они. Мало того, что слабый, так еще и глуповатый.

Да, среди них были отличники. Дима же особой эрудицией не отличался. Он знал: что-то особенное внутри него есть, но для остальных он – самый заурядный, наименее интересный из всех учеников класса. И, понимая это, страшился в очередной раз услышать правду. А кулаки – это так…

Самые жесткие из учителей говорили, что в будущем ему ничего не светит. С такими-то способностями. Что будет он учиться в каком-нибудь политехе, а потом работать до конца жизни на мелкой работенке. И он сам начинал этому верить. Верить, что иные знают о его судьбе больше, чем он сам.

Работа над «Тетрадью с гоблинами» стала для него попыткой выбраться из кошмара. Доказать, хотя бы самому себе, что его имя – Дима Каноничкин, и он такой один, и нет больше других Дим Каноничкиных, и пусть он не помнит названий рек и не способен отжаться больше пятнадцати раз, он все-таки такой, каким должен быть.

Вот только работа не шла.

Какой сложной оказалась глава! Каким сложным оказался его собственный замысел! Как герою сразиться с этим чудовищем? Дима снова сел за макбук и решил пойти проверенным способом: отпустить мысли. Довериться пальцам. Он хрустнул мизинцами, закрыл глаза и стал печатать, быстро-быстро. Раз – и убрал пальцы с клавиатуры. Посмотрел, что получилось.

«– На тебя вся надежда. Помоги мне, – сказал я»,

– было написано. На что Дима, абсолютно осознанно, набрал ответ:

«– Кто ты?»

Снова закрыл глаза и снова замельтешил пальцами.

«– Я Дима Каноничкин. Разве ты не знаешь?»

«– Знаю… Вот только это я – Дима Каноничкин. А тебя я просто придумал».

«– Ты меня не придумал. Я – твоя альтернатива. А ты – моя».

«– Но ведь я сам это придумал… Я придумал Маэстро Альтернатив».

«– Ты талантлив. Ты сумел увидеть то, что происходит в другой реальности, в альтернативной. И ты можешь мне помочь».

«– Но как?»

«– Ты и сам знаешь. Только живые, только те, для кого горит Шар, обладают альтернативными сущностями. А корфы живут одной только жизнью, созданной Безымянными. Обмани! Опиши мою победу! Дерзай!».

Диму озарило вдохновение. Он понял, как завершить эту злосчастную сцену – он понял, как одолеть монстра!

* * *

Я стоял посреди Тетради. Улыбался самой-самой широченной из своих улыбок. Чтобы проверить, сработал ли план, я сделал шаг влево.

Чтобы проверить, сработал ли его план, он сделал шаг вправо, – было написано на листе рядом с Дорханом.

– Что, не ожидал? – спросил я изумленного корфа.

– Сдаюсь, – сказал он – гласила надпись.

Я рассмеялся. Сделал руками волну, как на школьной дискотеке. И легко согласился:

– А что, ладно! Говорю, как хочешь: сдаюсь.

Он заплакал. Сел. И сказал:

– Я выигрываю. Я выигрываю прямо сейчас.

Хоть я больше ничего не делал и просто стоял на месте, надпись продолжала появляться:

– …я выигрываю, потому что только ты идешь по проторенной дорожке. А я могу выбирать. Мой выбор и отличает меня от тебя. Мои альтернативы, моя связь с моими альтернативными жизнями делает меня победителем в этой схватке.

Он начал выигрывать. Он начал побеждать. Я не могу понять, как. О, Великие Тени Времен! Ваш слуга падет, ибо не ведает он, как одолеть Любимца Шара.

Я выигрываю. Я выигрываю, потому что так решил не только я. Так решили мы все. Все Димы Каноничкины, которые всегда находятся рядом со мной. Я выигрываю…

Борьба с Рахиндом

Огромные листы загорелись, и пламя поглотило Лехорга. Пепел падал на поверхность Тетради, и складывался в виде цифр – процентов моей связи с Шаром. Она восстанавливалась с каждым моим шагом. А шел я быстро и целеустремленно, не иначе как Ахилл на стены Трои. Остальные корфы не спешили являться, и время работало против них. Я чувствовал силы. Они наполняли меня, как воздух с глубоким вдохом наполняет грудную клетку.

На моем пути возник Шахрэ. С ним – армия гоблинов. Они восставали из Тетради, из каждой клеточки ее. А рядом с Шахрэ стоял Рахинд. Впервые корфы работали парой.

Рахинд не разделял моих взглядов относительно того, кто здесь победитель. Ибо вот он – мой подлинный враг. Тот, что ведет меня помимо моей воли, руководя моими руками, моим телом, мною самим, как марионеткой. Корф распрямился и чуть склонил голову.