– Да забирайте.
Легкость, с которой я это сказал, поразила не только меня, но и дядю Витю. Он аккуратно взял Тетрадь с гоблинами, понюхал ее, как цветок, и принялся изучать, перелистывая страницы.
– Ты, вроде, говорил, что их десять.
– Ну да. В тетради десять, плюс Стэнли – одиннадцатый.
– Я, конечно, не Архимед, но, изволь, тут их девять.
– Как?
– Смотри сам.
Один корф исчез. На месте Зухры, распознающего врагов, красовалась пустая страница.
– Не справился малыш, – прокомментировал дядя Витя. – Отозвали его.
– Дядя Витя, – сказал я, немного подумав.
– Ну?
– А я могу вас попросить об одном одолжении?
– Валяй, конечно. Но всякое одолжение имеет свою цену.
– Шутите? Вы хотите, чтоб я заплатил?
– Да.
Я вытащил долларовую купюру и протянул дяде Вите. Он отодвинул мою руку со словами: “Денег не беру”.
– Да пошутил я, да, пошутил. Какая просьба-то? Сделаю бесплатно. Возможно.
Я описал Дяде Вите свои мысли, и он, нахмурившись, согласился. Мы встали и пожали друг другу руки.
Вот он – мой последний шанс сделать хоть что-нибудь правильно.
* * *
Такси не ехало. Мама нервно смотрела на часы, демонстративно не обращая внимания на то, как папа заигрывает с медсестрами. А он вроде как и не заигрывал, это только с ее точки зрения. Он просто всегда со всеми шутит и рассказывает бородатые анекдоты.
О том, что я всю ночь не спал, никто не догадывался. Силы были на нуле, мой аккумулятор был разряжен, но близость любимых родителей тормозила влияние Рахинда: он не мог совладать с неведомыми для себя чувствами. Наконец карету подали, таксист даже открыл перед нами двери.
– Ну всё, всё, не переживай так, – сказал папа маме, садясь с ней на заднее сиденье. – Выкарабкаюсь. Операция была бонусом, а я здоров как бык! Готов хоть сейчас ямы копать.
– Какие еще ямы?
– Да любые. Для рассады. Хочешь, розы для тебя посажу?
– Хочу.
– Вот и посажу.
– Дамасскую, пап, – сказал я. – Алую или белую.
– Чтобы сравнить с ними оттенок маминых щек?
– Ну, например.
– Прекратите уже, мужчины.
– Прекращаем! Как твои дела, сынок?
– Нормально, пап. Домой хочется.
– А уж мне как хочется! Трогаем?
– Трогаем, – улыбнулся водитель.
Машина ехала не спеша. Я наслаждался видами Бьенфорда, будто эта последняя моя поездка, что, по словам дяди Вити, вполне вероятное развитие событий. Последнее время я часто езжу в машине, и каждый раз город предстает иначе, как бы открывая очередную грань своего характера. Я засматривался на вывески кафе, на летние веранды и людей, томно попивающих вино.
– Сына, а ты убрал доски со двора? Хотя бы часть?
– Да, конечно. Вчера. Мне ребята помогли.
– А что, гаврики из той службы не справились?
– Не-а, там один человек был, он сам бы эти доски месяц убирал.
– Ох уж эти работяги. Ну, ничего. Спасибо тебе и ребятам спасибо. Я уже, знаешь ли, со всем смирился. Со мной в палате лежал один парнишка, молодой такой, талантливый. Так вот, он картины пишет. Показывал мне, на телефоне. Ох и красивые! Я и подумал: может, и мне начать? Я же художественную школу закончил. Вспомню, как там что делается, и понесу пейзажики в парк. Тоже доход! И для души.
– Отличная идея, пап!
– Все получится, дорогой, – шепнула мама, и поцеловала отца в щеку. Водитель припарковался чуть подальше, чем нам было нужно: мест на стоянке не оказалось, и пожелал удачи.
– И тебе удачи, шеф! Клиентов хороших и денег – много-много, – сказал папа. Он старался быть веселым, но я видел, какой громадный булыжник придавливает его к земле.
Возле дома творилось что-то необычайное. За толпой во дворе с большим трудом различался наш подъезд. Галдеж и крики слышны издалека.
– А что у нас здесь происходит? – спросил папа.
Я пожал плечами. Мама тоже пожала плечами. Мы помогли папе выйти из машины – ему было тяжело двигаться, хоть он и уверял нас в обратном.
– Какое-то сборище, – сказал я. – Пойдемте посмотрим.
Люди шумели, щелкали телефонами. Где-то в глубине я различил большую профессиональную камеру.
– Ты точно растащил доски? – осторожно поинтересовался папа.