Кремлевский клад: Cosa Nostra в Москве

– А-а! – она неожиданно и очень мило изумилась, – Вы уже знаете такие слова! – Это она сказала по-английски, и сразу заговорила быстро по-итальянски, но я ничего не понял.

Я подошел по дорожке ближе. За два метра от нее остановился и повторил: Бон джорно. Теперь она уже громко засмеялась, и я за ней. Так мы познакомились – прекрасным утром, в саду итальянской виллы, за колючей проволокой.

– Я – Анжела, – сказала она, продолжая похохатывать. – А вы у нас новый русский?

– В некотором роде. Я – Николай.

– А! Вам у нас тут нравится?

– Неплохо.

– Ваше имя по-английски – Ник, раз уж мы заговорили на этом языке. Не возражаете?

– Нисколько. Вы такая красивая. Я чуть было не принял вас за одну из этих богинь.

– Как мило! Я могу не устоять перед вашими комплементами.

Мне только сначала показалось ее платье красным, – в контрасте с зеленью сада. Оно было розовым, облегающим, ее высокая и открытая грудь как будто вырывалась из него, а полные бедра растягивали его спереди глубокими поперечными складками. Мне казалось неудобным оглядывать ее фигуру, – она ведь смотрела мне в глаза, – но то, что я рассмотрел в ней боковым зрением, меня восхитило.

– Вы тоже мафиози? – спросил я прямо, но с широкой и дружеской улыбкой.

– Нет, но я дочка. А это, как вы понимаете, одно и тоже. Вас это пугает?

– Тогда я сюда бы не приехал. Меня ничего не пугает.

– Ник, тогда вы тоже, наверное, мафиози. Ведь в вашей России есть мафиози?

– Полным полно.

– Так вы русский мафиози, Ник? – она вдруг сделала шаг навстречу, остановилась, улыбаясь, очень близко, и я почувствовал аромат ее волос.

– Я вас огорчу. Никогда им не был. Я сюда приехал за русской девочкой. Вы ее видели?

– Очень милая. Она ваша подружка?

– Нет. Но ей у вас плохо, и она хочет домой.

– Мне тоже тут очень скучно. И зачем я сюда приехала? Тогда вы, наверное, русский полицейский. Я угадала?

– Ваш папочка разве пустил бы сюда полицейского?

– Он уже старый. И очень больной. Он мог не разобраться. Но вы с ним по-осторожней… – она вдруг резко повернулась на каблуках, скрипнув песком, и молча пошла по дорожке к вилле. Розовое платье туго облегало ее фигуру, полные бедра покачивались, длинные красивые ноги плавно несли ее мимо застывших мраморных статуй.

– Я вас еще увижу, Анжела? – крикнул я ей вдогонку. Но она не повернулась и не ответила. Только подняла над головой руку и помахала мне одними пальчиками.

21. Терминатор

Петьку Реброва стали звать Терей год назад. Но с месяц до того он получил в своей банде, носящей имя одного московского района, полунасмешливое и полусерьезное прозвище Терминатор. Но Петька был щуплым, не очень сильным, и самым «деревенским» среди этих московских бандитов, поэтому очень скоро стал для них просто Терей. Петьке это было все равно. Важным для него было, что он стал тут, в Москве, своим, ровней, и если даже называли его Терминатором в насмешку, да только почти все они с опаской глядели в его пустые и будто стеклянные глаза профессионального убийцы.

Теря никогда не интересовался, почему человек должен умереть, что он сделал такого, что ему придется этим заниматься, видеть его кровь, – или даже не видеть, а сразу знать по тому, как тот согнется, что мертвый. Никогда Теря не знал потом каких-нибудь переживаний, тяжелых мыслей, – всегда спал после этого крепко, вставал свежим. Он тех людей никогда до этого не знал, видел живыми всего не больше минуты, и они его тоже, если вообще видели. Уходил с места всегда быстро, не оглядываясь, старался не видеть, как они корчились, слышал изредка сзади какие-то стоны, да это уже его не касалось и не трогало.

Первыми двумя у него были какие-то то ли мелкие бизнесмены, то ли «кидалы», заказанные через цепочку конкурентами. Он тогда недавно приехал в Москву, еще не был принят в банду, не знал там никого, а доверили ему такое самостоятельное «дело» только по связям его старшего брата. Сделал он это «дело» чисто, вернулся после этого бодреньким, как будто с прогулки. Поэтому следующие «дела» у него были и сложней, и фигуры в них покрупней. Выходило это у Тери всегда гладко, без осложнений, и тихо, – а это уже вызывало уважение.

Работал Теря почти всегда с «ТТ» китайского производства, с самопальным глушителем. Второй такой же всегда был у него под рукой за ремнем. Стрелял он здорово, мог и с обеих рук, по «македонски». Рука не дрожала, сердце не трепыхалось от волнения, а его неподвижные стеклянные глаза никогда не моргали. Поэтому прозвище Терминатор, как ребята дружно решили, к нему очень даже подходило. Так все удачно и хорошо сложилось в Москве у Петьки Реброва. И даже денег у него теперь было полный карман.

В Москву Теря приехал из глухой новгородской деревни, почти вымершей, черневшей на пригорке среди зарастающих елками полей. Приехал он к своему родному брату, вдруг написавшему ему письмо после десятилетнего молчания. Брат, как оказалось, жил в Москве богато, но много пил и, главное, из-за этого тяжело болел печенью.

Своей матери Теря почти не помнил, умерла она очень рано. Жил он потом с отцом-алкоголиком и братом, пока первый не помер, а второй не уехал навсегда из деревни. После этого начались скитания по детским домам, а в четырнадцать лет Теря уже сидел в колонии для несовершеннолетних – после того, как порезал ножом хозяина автолавки, когда они втроем, голодные, залезли ночью в его фургон.

Когда Теря вернулся в родную деревню, изба их почти обвалилась, остались одни чужие старики да бабки, работы для мужиков тут давно не было. Всю зиму Теря валил и пилил лес – то был единственный честный заработок для новгородских мужиков. Туда же, в вагончик на вырубке, ему и принесли из почтового отделения письмецо от брата. Брат писал коротко: просил приехать к нему в Москву, мол болеет и повидаться хочет.

Брат жил под Москвой в высоком новом бревенчатом тереме с шофером и охраной. Жил он один, много пил, и корчился по вечерам от боли в печени – жить ему оставалось, самое большее, – год. Погостил Теря у брата с месяц, заскучал и попросил пристроить его к какому-нибудь делу. Брат и сам в свое время пробился в Москве с пистолетом, поэтому связей у него было много. Так попал Теря в эту районную бригаду.

– Ты, Петька, аккуратнее там, оно по всякому выходит иной раз, с пистолетом-то… – прощаясь, сказал старший брат.

К последнему «делу» бригада готовилась долго, с месяц. Тере надо было сначала освоить новый «винт» с оптическим прицелом, да и к месту привыкнуть, – стрелять предстояло лежа, из кузова «Газели», в просверленную наружу дырку.

Для Тери это было, как новая забава, немецкий дорогой «винт» ему тоже очень нравился. Но только по тому, как все готовились, он почуял, что птица на его мушку сядет очень крупная. Не то, чтобы он забеспокоился, но как-то подтянулся. Кто это будет – спрашивать не следовало: правду ему не скажут, а только выкажет неуместное любопытство.

Подходящую «Газель» заранее, за неделю, угнали, вычистили, проделали отверстия в фургоне, и Теря часами на животе целился через них в стену гаража. По его разумению это «дело» было проще, чем вся подготовка к нему. Стрелять, сказали ему, надо только в живот, когда тот выйдет из дверей ресторана с обоими охранниками по бокам, и пройдет к нему навстречу шагов десять. «Газель» будет припаркована на другой стороне улицы, поэтому всего-то до его живота будет метров тридцать. Теря думал, не стоило и огород городить с оптикой: у него самого глаз – оптика. Ну, да ладно, пусть будет так. Но только интересно, что это за «авторитет» такой? Он понимал только, что если сказали бить не в голову, что проще и вернее с такой оптикой, а только в живот – чтобы помучался, – значит, что-то там было такое, что ему знать не положено. Но он не связал все это вместе – когда ему сказали быстро оформить загранпаспорт: мало ли за границей какой работы, оно даже там интересней.

Стрелять нужно было только один раз. И сразу бросать «винт», выскакивать из боковой двери «Газели» на тротуар, – в гущу прохожих, небрежной походкой, с чистыми руками и невинными глазами. Пытаться уехать на этой неуклюжей «Газели» было бы самоубийством. Помощников не будет, – и если попадешься, потому что охранников у того «авторитета» могло быть много, – тогда сам должен понимать, что последует. Деньги выходили очень хорошие, отказаться Тере было нельзя: только он и подходил для этого «дела», потому что его в той бригаде не знали.

Три дня пролежал Теря без толку на холодном железе «Газели». Только на четвертый день «вор в законе» выбрал этот ресторан для своего обеда. Он появился в свое обычное обеденное время, с тремя охранниками, – по бокам и спереди, – и сразу направился к дверям. Мог бы Теря и сразу влепить ему пулю в затылок, в «сливу», да не посмел. Но вообще, как только Теря увидал намеченного, узнал его по фото, так впервые у него в груди что-то затрепетало перед «делом», никогда такого с ним не случалось раньше.

Полтора часа он потом лежал в «Газели» и все-таки не мог до конца успокоиться: что-то очень серьезное, – для самого себя, – он почувствовал в этом «объекте». Поэтому он с беспокойством думал: плохо будет, если они и выйдут из ресторана так же: третий спереди. Куда тогда бить?

Но нет, все вышло легче: живот, пополневший после обеда, в распахнутом пиджаке, был открыт. И когда Теря нажал на спуск, тот человек только дернул вверх рукой, потом легко и с удивлением прижал ладонь к тому месту на животе, – будто хотел поправить рубашку.

Дальше Теря ничего не видал. Он бросил «винт», вскочил на ноги, дернул вбок ручку сдвижной двери и выскочил на тротуар.

К несчастью, однако, у Тери впервые после «дела», начались проблемы, и не одного у него. На следующий день один из его бригады, – тоже стрелок по мишеням, и с большим стажем, – вдруг пропал, ушел утром из дома и не вернулся. Ночью того же дня перед глухими воротами загородного дома «бригадира» выкинули из проезжавшей машины его тело. Под густо запекшейся кровью, по всей его груди чернели обугленные ожоги, – его пытали.

Получив эту посылку, в бригаде поняли, что сильно прокололись: одним телом это не закончится, и надо как-то мириться. Но было и понятно, что «тем» нужен исполнитель, без этого их не замирить: у «этнических» всегда месть – кровная. Да еще, ясное дело, «те» уже знали от покойника, кто им нужен.

Не было бы у Тери важного брата, – вообще бы сдали этого приблудного деревенского салагу для общей пользы. Но к его брату относились тут с уважением и опаской. Среди русских нет кровной мести, но лучше было не рисковать, и войны на два фронта не открывать. Поэтому Тере предстояло срочно исчезнуть. Через несколько дней полетел Теря в город Милан, к «хорошим знакомым».

Как только прошел он паспортный контроль в Домодедово, так нервы ему сразу отпустило, а в груди заиграло ожидание заманчивой и красивой заграничной жизни. Но если бы он знал, что у «тех» есть свой человек в системе пробивки паспортов в московских аэропортах, то он бы не так радовался. Но улетел Теря из Москвы в Рим благополучно.

В Италии оказалось не так сладко жить, как сначала думалось. Иностранцев тут не жаловали – потому, что они и так лезли из всех щелей в эту страну. Да и в самой мафии, иностранец – даже не второго, а третьего сорта человек. Поэтому Терю тут только терпели, и только из-за полезных связей с московскими «коллегами». Работу по «специальности» ему ни разу не доверили, и все эти полгода, не зная толком языка, он оставался на подхвате, на обслуге.

Дело круто повернулось, когда в Италию прилетел из России какой-то историк с дочерью, и миланской мафии он оказался очень интересен. Тогда-то и пробил, наконец, для Тери звездный час: только он один знал тут русский язык, он один бывал в Москве.

Теперь все зависело от него самого, и он старался поэтому, как мог. Уже скоро ему стало ясным, что этим двоим москвичам обратно в Россию дорога, скорее всего, заказана. Да вскоре объявился еще третий, «родственничек». Поэтому работы по его «специальности» могло оказаться много, и он полагал, что она достанется только ему, по полному его, так сказать, этническому праву, по национальности. Только после этого он будет значить кое-что, только тогда его будут здесь замечать. Обратно, в Москву, ему тоже дороги не было, да ему туда уже не хотелось. Какая Москва, когда он полюбил Милан! Уж он и язык итальянский поэтому усердно учил.

Когда он увидал двух своих земляков, жалко ему стало только девчонку. Он с первого раза не отрывал от нее глаз. Каждый день он теперь проводил около нее. Но как ни хотел, как ни пробовал он с ней подружиться, – она только со страхом и ненавистью в глазах от него отшатывалась. От всего этого у Тери вместо жалости стало появляться к ней злоба. Да вскорости итальянец этот из Америки еще объявился, – и сразу у них шуры-муры в садике, на скамеечке, начались. А ему, как часовому на посту, все время на это еще и глядеть…

Теря не знал, что ищет русский историк в местных архивах, но чувствовал – важное, раз сам Марио, лично всем этим занимался, да еще из-за этого мотался из Милана туда-сюда. По вечерам, поглядывая на усталого московского профессора, он чувствовал – ничего у него не получается. Но хорошо это или плохо для него лично, Теря, как ни старался, понять не мог.