Шесть бастионов сингулярности

Шесть бастионов сингулярности
Дмитрий Корсак

Чужой и жестокий Петербург – зеркальное отражение его родного города. Здесь правят корпорации и криминал. Здесь вынуждены выживать те, кто не вписался в новую реальность. Здесь существуют страшное, неизлечимое заболевание, экзотический религиозный культ, игры с бессмертием, виртуальный Город, обладающие самосознанием ИскИны… А еще здесь есть шестеро ученых, которые хотели изменить этот мир к лучшему.Его послали в этот мир с определенным заданием, но при переходе он потерял память. Шесть имен, написанных на ладони, и странная фраза: «Когда падут шесть бастионов, ты умрешь», – вот и всё, что у него осталось.

Дмитрий Корсак

Шесть бастионов сингулярности

Шесть

Первое ощущение – боль. Острая, тупая, ноющая, разная… Раскаленным шомполом она ввинчивалась в левый висок, опускалась к шее и терялась за ключицей. Затем злобной кусачей зверушкой просыпалась в левой руке и, корежа и дергая ладонь, отчаянно впивалась в запястье.

Он открыл глаза.

Темно. Значит, кожух закрыт и…

Мысль оборвалась, он вновь потерял сознание.

Во второй раз он пришел в себя от долгого протяжного звука. Это был стон. Его стон. Боль вернулась и с азартом вцепилась в истерзанное тело. Он попытался шевельнуться, и она тут же ответила ему саднящим нытьем в левой части груди.

Нет, это не перелом, промелькнула в голове догадка, просто нагрузка на сердце из-за нестабильности канала… Но почему же так больно? Стимуляторы давно должны были заблокировать импульсы. Хотя о чем он… Нет уже никаких стимуляторов.

С видимым усилием он повернул голову. Цоколь кирпичной стены с узким подвальным окошком у самой земли, тусклый отсвет далекого фонаря, отражающийся в небольшой зловонной луже. А это что?.. Вернее, кто?

Маленькие цепкие лапки пробежались по шее, длинный хвост хлестнул по лицу, и что-то мягкое уткнулось в его щеку.

Крысы.

Надо подниматься, иначе его заживо сожрут..

Но все, что он смог сделать, – встать на четвереньки, опираясь руками о грязный, осклизлый асфальт, чтобы потом, застонав, рухнуть навзничь.

Крысы ринулись врассыпную, но, осмелев, опять потянулись к человеку.

Мысли путались, расползаясь под надвигающимся забытьем. Еще немного и в памяти не останется ничего. Собрав остатки воли, он перевалился на бок, нащупал в кармане авторучку и нацарапал на ладони шесть имен, пока еще помнил их. Это отняло последние силы, и он в изнеможении откинулся на спину. Хотелось закрыть глаза и провалиться в блаженное забытье, где жернова боли не перемалывают тело. Но нельзя. Никак нельзя – он все еще сжимал в кулаке авторучку. Если он ее потеряет, то погибнет.

Постанывая, он с трудом нащупал карман.

Было еще что-то важное, о чем он никак не должен забыть, но гаснущее сознание оборвало мысль.

В следующий раз он пришел в себя от звуков шагов – шумных, скрипучих.

– А ну пошли отсюда, проклятое отродье! – совсем рядом сердито ворчал старческий голос.

И следом:

– Мужик, ты чего тут разлегся? А ну подымайся!

Чья-то рука тронула его за плечо.

– Эй, ты живой? Идти можешь?

Он почувствовал, как его пытаются перевернуть на спину, поднимают.

Боль. Вернулась, подлюка. Он застонал и открыл глаза. Раскачивающиеся лужи на асфальте. Нет, не лужи, это качается в такт шагов его свесившаяся вниз голова. Шаги скрипучие, чужие, потому что его собственные ноги беспомощно волочатся по земле.

Куда его тащат? Он попытался поднять голову, но картинка перед глазами затуманилась, и он вновь провалился в желанное забытье…

– Пей.

Теплая ладонь придерживает затылок, края кружки касаются его губ.

– Пей, – повторил незнакомый голос. На этот раз женский.

Он выхлебал воду, расплескав часть на грудь, и откинулся на подушку.

– Где я?

Эти два коротких слова получились у него далеко не сразу.

– У хороших людей, а не тех сволочей, что тебя отделали.

Ворчание, в котором чувствуется человеческое тепло и участие.

Приоткрыть глаза не получилось – веки казались неподъемными.

– Спи, – приказал голос.

И он провалился в темноту.

Новое пробуждение получилось совсем другим – более приятным уже потому, что боль убрала от тела свои острые когти, лишь в левом виске ощущался небольшой дискомфорт.

Он потянулся к голове и отдернул руку.

– Не трогай! – раздался окрик. – Биокожа еще не схватилась. И на руке тоже. В больнице напечатали бы кусок твоей шкуры на принтере, да прирастили. Ахнуть бы не успел, как был в порядке, но тут у нас нет больниц. Придется пару дней быть аккуратным.

В дверях захламленной сверх меры комнаты стояла пожилая женщина – седой кукиш на затылке, рваные джинсы, большая, не по размеру, мужская рубашка почти до колен, на ногах разношенные армейские ботинки, а на руке – новенький металлический браслет с плоским экраном. Не похоже на обычные часы, наверняка игрушка посерьезнее. Странный наряд дополняла серая шаль, завязанная на бедрах небрежным узлом.

– Что со мной?

– Синяки, ссадины, сильный ушиб затылка, – ответила старуха. – Еще, похоже, был сердечный приступ, но это не точно, у меня тут не кардиоцентр, а также с мясом вырваны все импланты.

– С мясом?.. – удивился он.

– Почти. Это фигура речи, так раньше говорили. Но обработали тебя до полусмерти. Кто это тебя так?

Кто? Ему тоже хотелось бы знать, кто.

Женщина вопросительно смотрела на него поверх очков. Очки… С диоптриями… Давно забытый за ненадобностью предмет. Надо же, оказывается не всеми забытый.