На крыльях феникса

В мыслях Себастьяна мгновенно промелькнуло воспоминание о бес-трактире. Его название было насмешкой. Часовня же казалась сплошной черной шуткой, чернее, чем черная ночь, запутавшаяся в шерсти черной кошки.

Она и трактир будто говорили, причем голосом Клайда: «Ах, не хочешь ночевать у нас, беги к соседям, изнеженный заморыш! Только у них не лучше, можешь поверить. Тебе придется поверить, заморыш!».

– Мальчик, пожалуйста, позови настоятеля, – по-отцовски ласково попросил Тобиас. – Если, конечно, здесь имеется таковой.

Мальчик судорожно закивал, быстро подбежал к часовне, споткнувшись на ступеньках, и забарабанил в двери. Не прошло и полминуты, как из здания, грубо отталкивая мальчишку в сторону, вышел, как это ни парадоксально, отталкивающий человек.

По его сероватой рясе и медальону на шее, имевшему форму цифры десять, можно было сказать, что он священник. Только обычно столь омерзительными, выглядели завсегдатаи бес-трактиров Эйджгейта. Худощавое, точно высохшее тело. Дрожащие с похмелья руки, покрытые коричневыми пятнами. Редкие, сальные волосы, прилипшие к лоснящейся макушке и покрасневшее лицо, покрытое недельной щетиной, отеки возле глаз и синяки под оными. Священник совершенно не напоминал того добродушного, розовощекого мужчину с лучезарной улыбкой на лице, что приходился настоятелем Храма Людских богов в Эйджгейте. И не походил на седовласого настоятеля часовни Ординума при Ордене Феникса Порядка. Последний и сам в прошлом был паладином, как Себастьян. Нет, абсолютно другим. Настоятель часовни при Ордене был настоящим паладином, а Себастьян он так, как обидно выражается Клайд, заморыш.

В общем, настоятель придорожной часовни оставлял желать лучшего.

Он подошел к паладинам, которые к тому моменту уже нехотя слезли со своих лошадей, и поздоровался, наигранно открывая рот в беззубой улыбке:

– Приветствую вас, добрые рыцари, в скромной обители, придорожной Часовне Ординума!

Изо рта священника резко понесло алкоголем, только смешанным с запахом чего-то протухшего. Себастьян и Стевин невольно прикрыли носы руками. Клайд только цокнул языком, а Лаитон с Тобиасом остались невозмутимыми. Как и их лошади. Три другие. Робена, мерин Стевина и кобыла Клайда, забыв о хозяевах, усталой поступью направились к корытам, попутно выдергивая зубами высокую траву.

– Доброго вечера, отец-настоятель, – ответил Тобиас, пытаясь выдавить из себя улыбку. – Только мы не рыцари, мы паладины. Если вы позволите, мы бы предпочли разделить здесь трапезу, а затем провести ночь в Смиренной молитве. Это возможно?

– Конечно! Для гостей наша часовня всегда открыта, тем более для рыцарей, – произнес настоятель и без причины засмеялся. – Боги Дня никогда не прогоняют страждущих помолиться, помогают бедным, заблудшим, забытым и одиноким.

«Боги дня?» – раздалась одинаковая реплика в разуме всех паладинов.

Тобиас удивленно оглянулся на юношей. Они точно также, вылупившись, глядели на него, ожидая реакции. Левый глаз Клайда нервно подергивался, его правая рука сама собой тянулась к холодному оголовью меча, висевшего на поясе. Но Тобиас покачал головой.

Себастьян помнил, что иногда Людских богов называли Богами Дня. В Холихате, королевстве, где процветает множество религиозных культов, в королевстве, в столице которого помимо Храма Людских Богов возведен подземный храм дворфийского бога Фьора, а в парке, закрывая глаза, общаются с духами лесные эльфы, никогда не назвали Людских богов Богами Дня. Хотя они, в сущности, боги дневного света, их сила кроется в дне. А ночь – время Темных богов, потому тех можно назвать Богами ночи.

Еще тысячу лет назад, об этом хорошо знали все пятеро паладинов, власть богов ослабевала на ночь, дабы дать человеку время свободы. Но затем случилась война, получившая названия Всея, ибо коснулась всех, и все изменилось. Теперь если звать Людских богов Богами Дня, значит лишний раз, пусть не специально и без злого умысла, напоминать о том, что власть богов сильна до тех пор, пока ночь не настанет. Значит они, Людские боги, не всесильны. Значит Темные боги, Боги Ночи, придут и унесут в Небытие…

Неграмотный крепостной крестьянин мог дать подобное название Людским богам, но священник…

– Меня зовут отец Дилан. Я, как вы уже догадались, настоятель! – протараторил священник, не заостряя внимания на Богах Дня и реакции паладинов.

– Сэр Тобиас Шумейкер, – представился в ответ старший, но руки не протянул. – А это новопосвященные. Лаитон Грассленд, Клайд Аннейм, Стевин Хеджхог и Себастьян Ардентэл.

– Интересно. Рыцари – редкие паломники нашей часовенки. А феникс? Герб вашего рыцарского ордена?

– Орден Феникса Порядка! – рявкнул Клайд. – И мы не рыцари, а паладины!

– Да, да, юноша я так и сказал, – небрежно оправдался отец Дилан. – Добро пожаловать, рыцари!

Клайд уже напряг кулаки, но Тобиас, повернувшись к нему лицом, положил руку на плечо юноши и взглядом сказал, что не стоит.

– Господин, то есть сэр… эээ – долетело от священника старшему паладину.

– Тобиас, – поправил старший паладин.

– Да, Тобиас. Вы же проголодались?

– Как же вы догадались? – теряя терпение, саркастично выкрикнул Стевин, он стоял, опираясь одной рукой о задание не то трапезной, не то сарая, но Тобиас шикнул на него.

– Рябой! – окликнул отец Дилан мальчика. – Не стой, привяжи коней, накорми гостей!

– С лошадями мы сами справимся, – отказался Тобиас и, взяв своего жеребца под уздцы, повел к корытам.

Себастьян взял поводья Робены и краем глаза заметил, как отец Дилан дал подзатыльник мальчику и что-то ему сказал. Мальчик боязливо втянул голову в плечи и закрыл глаза. Что же касается юноши, его без того угнетенное состояние усугубилось, душа превратилась в один сплошной сгусток отрицательной энергии, умеющей только испытывать гипертрофированное отвращение.

Пока Себастьян неловкими, дрожащими руками привязывал поводья кобылы к ржавому гвоздю, торчащему из гнилых досок сарая-трапезной, он услышал диалог между Лаитоном и старшим паладином. Диалог, какой священник не воспринимал ушами, покрытыми клочками сухой, отмирающей кожи. Или не хотел воспринимать.

– Думаете, он опасен? – тревожно осведомился Лаитон, возясь с седлом своей кобылы: снимая сумки, расстегивая крепежные ремни и развязки.

– Едва ли, – сомневался Тобиас. – Он странный. К тому же пьяница. Поэтому правильно, Лаитон, делаешь, что забираешь сумки с собой. За наше вооружение на базаре краденого дадут хорошую цену.

Затем, подумав, старший паладин добавил, обращаясь ко всем на полутоне:

– И вы свои заберите.

– Я щит с собой не потащу! – возмущенно отказался Стевин.

– Попробует украсть что-нибудь у меня, расплачиваться будет зубами! – заверил Клайд, чрезвычайно громко.

Тобиас оглянулся на отца Дилана и приветливо улыбнулся.

– Дело ваше, паладины, – отмахнулся старший паладин, уже порядком уставший давать советы и воспитывать за сегодняшний долгий день. Он молча расчехлил треугольный стальной щит, обтянутый белым сукном с красным гербом-фениксом по центру.

Затем снял седло, отнес его к ограждению, оставил там и направился к трапезной. Его рука потянулась к дверной ручке, но словно из-под земли, как початок картофеля, возник рябой мальчишка и с галантностью слуги открыл дверь перед старшим паладином самостоятельно.

– Спасибо, мальчик! – поблагодарил Тобиас, и мальчик улыбнулся во весь рот.

Старший паладин тотчас округлил глаза и стиснул зубы, резко разворачиваясь на месте. При этом латы и звенья кольчуги звонко забряцали, так звонко не звонит даже колокол.

– Где его язык?! – грозно выкрикнул Тобиас.

Отец Дилан вздрогнул и мигом подскочил к мальчику, заботливо укладывая свою ладонь на его плечо.

– Не нужно кричать, не нужно кричать, рыцарь. Его родители были извергами, он много кричал и плакал в младенчестве, и однажды мать, ворожея, вырезала ножом язык из его рта. Ведь так?

Мальчик быстро закивал головой, сотрясая в ней мозги, а на его глазах проступили слезы.

– Я расскажу поподробнее, если хотите. Проходите в трапезную скорее.

Тобиас сощурил глаза, но в трапезную вошел, перекидывая через плечо треугольный щит. За ним в нее юркнул, страдающий от любопытства Стевин. Мальчик без языка его заинтересовал сильнее, чем могли заинтересовать девушки.

Лаитон, Клайд и Себастьян остались одни уз своих расседланных к тому моменту лошадей. Лаитон достал из своей сумки мехи с водой, сделал большой глоток и тихо пробормотал, обращаясь к Себастьяну и Клайду:

– Собратья, я вам так скажу. Я слышал, что священники в этой церкви почему-то часто меняются. Старые пропадают. Как все эти путешественники и поселения на тракте.

– Чего? – выпалил Клайд. – Ты что, веришь этим глупым сказкам? Это все ложь, любой тебе скажет.