На крыльях феникса

На глаза юноши наворачивались слезы. Он сложил письмо и спрятал в сумку. Ему было жалко мать и одновременно обидно. О каком величии рода могла идти речь, если паладины лишены права наследства? И почему сестре позволено осуществлять свои мечты, а ему нет?

Впрочем, Себастьян просто не мог отказаться выполнить просьбу. Лучше уж посвятить себя нелюбимому делу, чем позволить себе недостойный и даже низкий поступок – нарушить слово данное родителям. Проблема в том, что теперь, когда невероятно тяжелые испытания пройдены, присяга дана – назад уже ничего не вернешь. А нарушить клятву богам все равно, что превратиться в порождение Абсолютного зла, с коими и придется бороться.

От клятвы может избавить лишь смерть или позорное изгнание из ордена.

Новопосвященный паладин уже не раз убеждался, что очень много представителей разумных рас, а уж тем более людей, посвятили свою жизнь совсем не тому, чего хотели изначально. И неважно кем они становились. Нередко встречались стражники, что всем сердцем желали стать писарями или клерками где-нибудь в ратуше. Бывали менестрели стремящиеся сражаться и побеждать, крестьяне желавшие править и короли, которые хотят возделывать землю.

Это было вполне естественно в любом обществе.

Вот и Себастьян, сейчас, наслаждаясь глазами природой, а душой мучаясь, хотел лежать на траве и бренчать по струнам. Но в его руке был меч, а не лира менестреля. Он мечтал о лире, а получил меч.

Между тем, закат превращался в вечерние сумерки. Отряд из четырех новопосвященных паладинов, возглавляемый паладином старшим, был близок к придорожному храму.

– Поскорее бы! – предвкушал Стевин. – В животе урчит. И моего мерина тоже!

– Ничего, твоему недожеребцу полезно поголодать! – язвительно прокомментировал Клайд. – Иначе станет таким же куском сала, как и все евнухи!

В это мгновение Себастьяну почудилось (а ему чаще чудилось), как кобыла Клайда заржала вместе с ним.

Тобиас устало закрыл глаза и негромко пообещал, что в часовне их не оставят голодными. И лошади их наедятся сена и напьются воды в таких количествах, что потом не поднимут головы.

Себастьян, как и прежде, старался ехать позади всех, полностью абстрагировавшись от действительности. У молодого паладина над голодом преобладало желание поскорее закончить это паломничество и больше не пересекаться ни с кем из присутствующих.

Себастьян смотрел, как дорога постепенно покидала сплошной лесной массив. Теперь же вокруг расстилалось просторное редколесье и зеленые равнины, постепенно покрываемые сумеречным, синеватым цветом. Не пройдет и часа, как на небосводе появятся первые звезды, похожие на маяки, которые зажигаются с помощью божественных огней. Ночи пока еще стояли теплые и ясные, а значит, было вполне возможно насладиться красотой небесного простора, которой, конечно же, юноша не насладится.

Ему приходилось возвращаться на землю, особенно если она вдруг начинает исчезать. Холмистая местность, окружавшая столицу, прерывалась. Об этом свидетельствовал крутой спуск с горки и выгоревшая на солнце надпись на поеденном насекомыми деревянном указателе:

«Эйджгейт – семьдесят четыре мили на запад. Кайндхиллс – девяносто две мили на восток».

Усталые лошади немного подались назад, подальше от края спуска. Юноши его не боялись, но учли, что было бы лучше съехать с горки аккуратно и медленно.

Себастьян, только увидев спуск, сразу вспомнил о том, что несколько лет назад, когда на лето его как послушника отпустили домой, в Поместье Ардентэл, любимая матушка преподнесла ему в подарок причудливые ботинки, напоминавшие деревянные сабо, но с дополнительным элементом – четырьмя колесиками. И вот мальчик встал на них и поехал вниз по одной из улиц города Вайнривер, чтобы потом с разбитыми в кровь коленями лежать на брусчатке возле пекарни.

Тобиас сухо заметил:

– Вижу часовню.

– Наконец-то! – воскликнул Стевин.

Старший паладин указал ладонью на почерневший от дождей купол, что увенчивала перекрестная цифра десять – символ Людских богов, ибо их количество равно одному десятку.

Преодолев спуск и успокоив лошадей, которые, видимо, из-за него занервничали, отряд перешел на бодрую рысь, решив побыстрее достигнуть конечного пункта. Юноши ожидали увидеть вычурный, белокаменный храм, а набрели на ветхую, почти заброшенную церквушку.

Когда всадники, наконец, подъехали поближе к церкви, то увидели возле покосившегося забора, что огораживал ее территорию, еще один старый указательный знак, на котором были едва различимые буквы. Однако при ближайшем рассмотрении стало понятно, что надпись на восток гласила: «Бес-трактир «Долгоносый восток».

Собратья переглянулись. И впервые глазами Себастьян столкнулся с Лаитоном.

– Бес-трактир? – удивился последний.

Себастьян хорошо знал, что означает это выражение. Его не встретишь в рукописях и книгах. Так не станет выражать седовласый мудрец. Простонародное выражение, обозначающие заведение самого мерзкого быта, где куски мяса смердят, хлеб покрывается плесенью, словно трава инеем в первое морозное утро, а вместо постели постояльцу предлагают пропитанные мочой охапки соломы. Однако, что странно, никакой хозяин не назвал бы свой трактир бес-трактиром по собственной воле. Впрочем, наверняка он просто насмехался над путниками таким образом. С умением присущим Стевину. Вокруг ни одной таверны, только бес-трактир, а, как известно, лучше спать в луже дерьма, чем среди диких зверей.

– Сэр Тобиас, давайте проскачем дальше, – предложил Клайд.

– Издеваешься, Клайд? – поморщился Стевин. – После посещения бес-трактира ты вместо Смиренной молитвы будешь проклинать Темных богов, сидя в кустах!

– Я ночевал и питался в детстве в местах хуже, чем самый бесовский бес-трактир! – огрызнулся Клайд, оскалившись как волк.

– Как бы там не было, но туда мы не поскачем.

– Нас точно накормят? – осведомился Клайд.

– Не в стиле служителей часовни Ординума оставлять молодых паладинов голодными, – улыбнулся Тобиас, как бы призывая довериться своим словам, а затем строгим, орлиным или, скорее всего фениксовым взглядом, вгляделся в каждого из юношей и четко произнес:

– Смиренную молитву нужно начать и закончить.

У Себастьяна от последних слов мастера засосало под ложечкой. Он насупился и вдохнул воздух через нос одновременно с Робеной. Только после этого он заметил, что кобыла слегка нервничает. Она копытом била по земле, вздыбливая траву, и вертелась из стороны в сторону. Юноша огляделся и заметил, что лошади остальных делают в точности то же самое. Один жеребец Тобиаса был невозмутим, как и всадник, что восседает на нем.

Достойному паладину – достойного коня, как говорится.

Жаль того же нельзя сказать о часовне. Молодой паладин внимательно оглядел деревянную, невысокую церковь, которая выглядела весьма ветхой. Некоторые окна даже были забит почерневшими досками. К тому же архитектура часовни имела простую, прямоугольную форму. Она напоминала вкопанный в землю деревянный кол, на котором зачем-то проделали окна, увенчали колокольней и дырявым куполом.

Достойным паладинам – достойный храм.

Вероятно, Тобиас когда-то проходил Смиренную молитву в мраморном храме, украшенным мозаикой из золота и серебра. А юноша не паладин, он недостоин чего-то большего, чем сгнившая часовня.

Забор, построенный из заостренных бревен, больше походил на ряд частокола, чем на мирную ограду. Ворота, проторившие под собой черную почву, закрывались не на замок, створки просто были связанны друг с другом холщовой веревкой. Себастьян только окинул ее небрежным взглядом, а нервные окончания его пальцев уже почувствовали противную шершавую поверхность и вздрогнули в судороге.

– Мда… Меня не оставляет чувство, что часовня заброшена, – высказал свое предположение Стевин поморщившись на здание, не он один медлил с тем, чтобы попасть в нее.

– Нет, – возразил Тобиас. – Это владения Седрика-Змееносца… Не думаю, что часовня в его феоде может быть заброшена.

Голос старшего паладина был напряжен, точно тетива, хотя Себастьян видел в его глазах надежду.

– Хотя не одного тебя, Стевин, смущает внешний вид часовни. «Кто выше королей? Боги всех выше. Тогда почему их жилище должно выглядеть менее богато?» – так всегда отвечал Духовный магистр. И у меня складывается впечатление, что настоятель, прослушав первые слова магистра, запомнил только последние: «Поселите короля в лачугу, тогда сможете строить хибары для богов».

– Но, сэр, быть может…

– Давайте проверим, наконец! – выпалил Клайд, параллельно успокаивая изглодавшую кобылу каблуками в бока, и закричал. —Эй, вы там! Паломников встречайте!

– Было бы кому встречать… – разочарованно насупился Стевин и скрестил руки на груди, будто от этого урчащий желудок умолкнет.

Однако, специально для Стевина, из часовни выскочил, завязывая на бегу поясок на латаных портках, худенький мальчик лет четырнадцати с рябым лицом. Он в две секунды был у ворот и наспех развязывал веревку, стараясь улыбаться паладинам желтыми зубами.

Тобиас в ответ благодарственно кивнул и вместе с остальными въехал на территорию.

Внутренний двор часовни целиком порос высокой травой и сорняками.

Никакого стойла не было и в помине, не говоря уж о конюшне. У покосившегося здания, что в прошедшем тысячелетии было трапезной, но теперь превратилось в сарай, стояли корыта, заполненные водой и овсом. Любое другое хозяйство в виде амбаров или загонов со свиньями – отсутствовало.